История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Хотя организаторами совещания выступали поляки, инициатива его проведения принадлежала советскому руководству, то есть Сталину. Итальянцы и французы были приглашены в последний момент и даже не знали, что их ожидает[37]. Какие-то предварительные консультации заинтересованных сторон, видимо, проводились; возможно, они состоялись до встречи и наверняка велись в ее ходе за кулисами, но к участию в них привлекались главным образом восточноевропейские партии: все их делегаты были уже на месте к моменту прибытия /296/ итальянцев и французов[38]. Активное участие в этой подготовительной работе принимали компартии СССР и Югославии: именно Югославии мы обязаны большей частью информации о содержании этой работы, но достоверность их сведений не была никогда подтверждена на каком-либо коллективном обсуждении всех этих событий. Воссоздание международного органа коммунистических партий предполагалось югославами еще в 1945 г. (а затем еще раз в 1946 г.). Сталин относился к этой идее одобрительно, но предпочитал выжидать[39]. «План Маршалла» и необходимость выработки какой-то политической структуры для организационного оформления обширной зоны своего влияния побудили его решиться на ускорение хода событий. Непосредственно в процессе предварительных консультаций в самой Шкларска Пореба основными поборниками создания новой организации выступали советские и югославские представители, в то время как поляки отнеслись к этой идее холодно, а чехословаки вели себя уклончиво. Когда речь зашла о выборе местонахождения Информационного бюро, Сталин склонялся к размещению его в Белграде, а не в Праге[40].

Совещание проходило с 22 по 27 сентября и практически было разделено на два этапа. В ходе первого выступили представители всеx партий[I]; началась его работа с речи советского деятеля Маленкова; в выступлениях были изложены оценки политической ситуации, сообщено о достигнутых успехах, о трудностях, с которыми пришлось столкнуться, об организационной работе по укреплению соответствующих организаций. Выступления были очень разными по своему характеру, в них проявлялась неоднозначность путей, по которым шли и намеревались и далее идти различные партии; идея о том, что все должны перестроиться в соответствии с унифицированной моделью, даже не выдвигалась.

Венгерский представитель Реваи заметил, что в восточноевропейских компартиях есть две тенденции в определении политической линии: в соответствии с одной из них, это относится главным образом к полякам и чехословакам, считалась желательной широкая коалиция между многочисленными политическими силами; вторая заключалась в стремлении обеспечить абсолютное господство коммунистической партии[41]. Это замечание носит обобщенный характер, а поэтому лишь кратко резюмирует позиции (использованные в действительности в ходе дискуссий выражения не были столь ясными и отчетливыми).

На первом этапе совещания среди прочих выделялся доклад югославского представителя Карделя — это был блестящий анализ революционного опыта его народа в ходе войны. Если коммунисты вышли из боев единственными победителями, говорил Кардель, то /297/ это произошло не в результате «случайности» или «особенно благоприятных условий»; такое стало возможным благодаря политической линии, которая доказала свою правильность; суть ее — вооруженная борьба, опора на народные массы, а не на альянс с другими партиями, уничтожение старого государственного аппарата и создание нового государства прямо во время партизанской войны. Именно потому, что такая ориентация была избрана еще в период боевых действий, югославские коммунисты смогли ясно видеть различие между великими державами антифашистской коалиции; они не ставили их в один ряд и понимали, что «братский союз Москва–Белград составляет опору, естественную гарантию нашей независимости». Здесь впервые была начата открытая полемика. Югославы, говорил Кардель, «без затруднений преодолели влияние определенных оппортунистических тенденций, которые дали себя знать в последний период войны», когда другие партии поверили даже, что наступает «период мирной парламентарной эволюции империализма», хотя в действительности с приближением периода нового кризиса капиталистической системы наиболее реакционные силы ждут первого удобного случая, чтобы перейти в наступление. «Ошибочным и опасным» было бы полагать, что какое-либо правительство с участием коммунистов могло бы воплотить «некую новую народную демократию»; ошибкой было бы думать также, что может существовать «старая форма парламентарной демократии с новым содержанием», на самом деле следует говорить о «специфической форме советской демократии»[42].

Второй, более полемический этап работы совещания начался 25 сентября со знаменитого доклада советского представителя Жданова «О международном положении»[III]. Он представлял собой идеологическую платформу, на основе которой руководители СССР готовились сражаться в «холодной войне»; они призывали и другие коммунистические партии присоединиться к ним. Мир, по Жданову, разделился теперь на два лагеря: один из них — «империалистический и антидемократический», во главе которого стоят Соединенные Штаты, второй — «антиимпериалистический и демократический», имеющий своей «опорой» Советский Союз. Задачей первого является «подготовка к новой империалистической войне» в целях «борьбы против социализма и демократии»; второй лагерь, таким образом, должен вступить в битву за «сохранение прочного демократического мира». В этом деле «ведущая роль принадлежит Советскому Союзу и его внешней политике». Из анализа положения, проведенного /298/ Ждановым, вытекала необходимость для каждого решиться на выбор и присоединиться к тому или другому лагерю. Он объявил «доктрину Трумэна» и «план Маршалла» «выражением единой политической линии», нацеленной на «установление широкого господства американского империализма»; роль более слабых капиталистических государств оценивалась как положение ничтожных вассалов. У европейских народов должно, следовательно, существовать «неуклонное стремление к сопротивлению»; на европейские коммунистические партии возлагалась особая «историческая задача встать во главе сопротивления» и «принять в свои руки знамя защиты национальной независимости»[43]. Для того чтобы понять, насколько поворотным в подлинном смысле этого слова был характер речи Жданова, необходимо учесть, что всего несколькими неделями ранее коммунисты объявили разделение мира на враждебные блоки изобретением «реакционных кругов», с этим разделением необходимо бороться и разоблачать его; теперь же, напротив, сам Жданов говорил об этом как о безусловном факте; такое разделение делало, по его оценке, невозможным какой-либо нейтралитет или даже просто колебание[44].

В то время доклад Жданова был опубликован не полностью: значительная его часть вошла в текст официальной резолюции, принятой совещанием. Другая часть выступления осталась секретной, так же как и содержание всей дискуссии, последовавшей за этой речью. В ней содержалась резкая критика французских и итальянских коммунистов. Тех и других Жданов обвинял в том, что они не выступили против американского нажима, целью которого было изгнание представителей компартий из правительств, а также в том, что их отношение к «плану Маршалла» было слишком одобрительным; они как бы опасались выступать в своих странах противниками американских кредитов. Как те, так и другие (хотя по этому поводу порицания заслужили также и не названные конкретно многие иные партии) слишком уж старались подчеркивать свою независимость от Москвы, вместо того чтобы декларировать ясную и честную поддержку Советского Союза[45].

Те же критические замечания, включая последний пункт, высказывали и югославы, к тому же в еще более категорических выражениях: Кардель адресовал их итальянцам, Джилас — французам. Кардель говорил о «сползании» к «оппортунизму» и «парламентаризму», которое, помимо непростительного случая с французами и итальянцами, охватило и другие партии — в их поведении сквозит ослепление теми же иллюзиями, которые в период после первой мировой войны подорвали способность социал-демократии выступить в поддержку революционного движения. По его мнению, можно было провести аналогию между двумя ситуациями; итальянцы и французы не смогли воспользоваться возможностью для вооруженного антифашистского восстания, открывшейся в результате действий антифашистского Сопротивления. Они приняли участие в правительственных коалициях, не пытаясь даже использовать их для захвата /299/ ключевых позиций в своих странах. Излишняя осторожность, опасения попасться на провокацию привели их в западню страха. Пример Греции, приведенный ими в их толковании, не выглядел убедительно. Напротив. В речи Кардель хотя и говорил, что никто не хочет советовать другим партиям идти тем же путем, но утверждал, что положение в Греции все же лучше, чем в Италии и Франции, так как в первой из названных стран «коммунисты находятся в наступлении»; было бы хорошо, если бы это можно было сказать и о других двух странах. Джилас повторил те же аргументы[46].