История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

Глава американских коммунистов Браудер действовал по своей собственной инициативе, когда в 1944 г., в кульминационный момент наиболее тесного сотрудничества между союзниками по антифашистской /287/ коалиции, он внес предложение относительно превращения партии в «политическую ассоциацию», более приспособленную дли функционирования в рамках демократических институтов Соединенных Штатов. Несмотря на некоторую оппозицию в партии, Браудер добился одобрения своего предложения. Он тем не менее передал в Москву документацию о дебатах по этому вопросу среди американских коммунистов и получил одобрение своих действий или по крайней мере рассчитывал получить такое одобрение[5]. Годом позже, когда после Ялты возникли новые трудности в отношениях между Москвой и Вашингтоном, в адрес линии руководства американской компартии внезапно была высказана острая критика. Она исходила не прямо от СССР, а велась в форме обсуждения статьи деятеля французской компартии Дюкло, помещенной в журнале партии, но советская печать открыто поддержала эту публикацию[6]. Однако руководящие деятели американских коммунистов, которые поспешили отменить свое собственное решение, не мучались сомнениями относительно того, вдохновляются ли их действия из Москвы или нет; не испытывают они подобных сомнений и в наши дни.

В Италии, где коммунисты представляли собой многочисленную, влиятельную силу, Тольятти говорил о необходимости создания «новой партии». Он имел в виду, что партия должна быть массовой, «национальной», способной взять на себя «руководящую роль» в деле «создания демократического режима»; это была программа преодоления ленинской концепции партии как организации «профессиональных революционеров», хотя об этом предпочитали не говорить открыто. В отличие от намерений Браудера новый подход итальянских коммунистов никогда не подвергался публичному осуждению, но его реализация вызвала тем не менее недоверие со стороны других партий (а также и Москвы)[7].

Вся сложность отношений между СССР и коммунистическим движением, возникшая под воздействием новых обстоятельств и условий политической борьбы в послевоенное время, ярко проявилась в случае с компартией Греции. Имеющиеся данные говорят о том, что греческие коммунисты получали из Москвы советы избе¬гать возвращения к гражданской войне и стремиться включиться в политическую жизнь, какими бы антидемократическими конституционными условиями она ни была бы стеснена[8]. В Афинах приняли противоположное решение. Когда же вооруженная борьба возобновилась, СССР дал задание югославам, албанцам и болгарам, прежде всего первым из них, организовать поддержку греческих партизан, но не «беря на себя инициативы» и не выступая никогда в качестве главного действующего лица[9]: в поведении СССР проявлялось осторожное одобрение, окрашенное вместе с тем в скептические тона.

Пример отношения к греческим делам можно рассматривать как обобщение всего того политического направления, которому следовал Сталин на заключительном этапе войны и в первые последующие годы. В определенных рамках он не исключал автономии компартий /288/ и не препятствовал отдельным партиям совершать свой выбор самостоятельно, а для этого ему было бы достаточно одного знака. Но одновременно Сталин ясно показывал, что не намерен платить по всем счетам, не позволял партиям втягивать СССР в свои действия непосредственно и компрометировать его дипломатию: в случае провала Советский Союз не подвергался прямому риску. Это было вполне понятное поведение, но для его осуществления требовалось, чтобы произошло то глубокое изменение в системе отношений между СССР и коммунистическим движением, которое и было выражено в акте роспуска Коминтерна. Однако во всей этой ситуации, как мы видели, сохранялась весьма значительная доля двусмысленности.

Преобразования в Восточной Европе

Иным было положение в той части Восточной Европы, где в результате войны установилось прямое советское влияние, которому нелегко было противостоять. Но и здесь ситуация не была одинаковой в разных странах. По-разному складывались и отношения СССР с отдельными странами. Политика Москвы заключалась в проведении четкой дифференциации между побежденными странами и страна¬ми-победительницами, несмотря на то что в местных правительствах, и в тех и в других, коммунисты занимали прочные позиции[10]. Бывшие противники, за исключением Болгарии, должны были прежде всего выплачивать репарации. Некоторые страны подверглись военной оккупации, другие нет. Советские войска были довольно быстро выведены из Чехословакии, Югославии и Болгарии (в Финляндию они вообще не входили). Они оставались, хотя и в ограниченном количестве, на территории Румынии, Венгрии и Польши, ко¬торые были с политической точки зрения более нестабильными, к тому же через их территории шел транзит к советским дивизиям, расквартированным в Германии и Австрии. К факторам советского военного и политического присутствия добавлялось и большое экономическое влияние СССР в этом районе, которое было обусловлено рядом причин: распадом системы зависимости от немецкого влияния, которое в предвоенный период носило здесь массированный, если не доминирующий, характер; двойной формой репараций, включавших в себя как поставки в СССР из побежденных стран, так и германские товары, которыми в соответствии с Потсдамским соглашением Советский Союз мог распоряжаться; наконец, началом торгового обмена, связанного во многом с тем, что вся Восточная Европа столкнулась с большими трудностями в первые послевоенные годы в деле получения поставок из каких-либо иных источников, помимо СССР, а также в реализации своей продукции на более традиционных западных рынках[11].

Советское влияние ускорило те социально-политические преобразования в восточноевропейских странах, начало которым было положено /289/ в момент освобождения от фашизма. Влияние же англо-американцев, утвердившееся на Западе Европы, имело противоположный результат: отсюда, как это уже отмечалось, вытекали и различия в проводимой бывшими созниками политике, а также в используемых ими инструментах осуществления своей политики[12]. В первые послевоенные годы коммунистические партии на Востоке, несмотря на поддержку СССР, не получили каких-либо значительных преимуществ по сравнению с теми, какими пользовались умеренные и консервативные силы в остальной части Европы, где утвердились англичане и американцы. Для укрепления своих позиций каждая из этих партий должна была мобилизовать всю свою способность к выработке политических инициатив, которые стали бы ответом на запросы новой действительности, отражали бы те глубокие процессы национального обновления, которые получили развитие во всех странах с момента окончания войны.

В рамках данной книги невозможно провести анализ не только всей послевоенной истории Восточной Европы, но даже той ее весьма существенной части, в какой пути развития этих стран переплетались с Советским Союзом. Тем не менее необходимо напомнить о некоторых значительных фактах. В рассматриваемых странах были проведены глубокие реформы, которые изменили все социальные структуры и политические институты. Многочисленные монархии, сохранившиеся как пережитки прошлого в Венгрии, Румынии, Болгарии, Югославии, Албании, были заменены республиканскими правительствами. Такое изменение в характере государственного строя отвечало духу эпохи, оно являлось частью программных требований всех наиболее радикальных демократических политических течений ряда стран. Последней перешла к республиканской форме правления Румыния, хотя там советское присутствие было наиболее ощутимым. (СССР как держава-победительница осуществил широкую военную оккупацию Румынии, а также получил от нее значительное возмещение за понесенный в ходе войны ущерб.) Широкой поддержкой пользовались и другие реформы, проведенные в первые послевоенные годы правительствами, созданными на базе народных и национальных фронтов, в которых коммунисты играли наиболее активную роль.

Были осуществлены преобразования по следующим трем основным направлениям: аграрные реформы, национализация крупной промышленности, введение планирования экономики. Характер и скорость реализации всех этих нововведений варьировались от страны к стране. Аграрная реформа наиболее широко проводилась в Венгрии и Польше, была осуществлена она и в Чехословакии, Югославии, Албании, Румынии, а также в ограниченном масштабе в Болгарии, где мелкая крестьянская собственность уже преобладала. Распределение земли было проведено на основе скорее политических, чем экономических соображений: маленькими участками земля была роздана множеству крестьянских семей, явно чтобы удовлетворить желание /290/ владеть землей как можно большего числа людей; возможность ведения на этих участках эффективного крепкого хозяйства во внимание не принималась[13]. В результате в Восточной Европе была уничтожена крупная земельная собственность и повсеместное распространение получило мелкое крестьянское хозяйство. Национализация промышленности и финансовых учреждений проводилась первопачально в странах, которые были союзниками СССР в войне, а в странах — бывших противниках значительно позже (за исключением Венгрии)[14]; она не затронула большое число мелких и средних частных предприятий и в то же время дала государству возможность контролировать экономическую жизнь. Что касается идеи планирования, то она была широко распространена среди экономистов Восточной Европы и «не только среди левых кругов»[15], что имело также определенные последствия: введение планирования вовсе не обязательно исходило прямо из Москвы, хотя сама эта идея развилась не без влияния опыта СССР на экономическую мысль послевоенной эпохи. В большей части стран исходным пунктом планирования были краткосрочные планы (на 2–3 года), направленные на восстановление народного хозяйства; исключение составляла только Югославия, где составлялись гораздо более амбициозные планы.