Генри VII - Милла Коскинен

class="p1">В обойме сотрудников сэра Брэя был также небезынтересный персонаж Джон Мордаут, который сражался против шотландцев с Ричардом III, но сделал карьеру при Генри VII. Он тоже выучился на юриста, и после смерти Брэя занял его место советника в Ланкашире. А ещё раньше стал спикером палаты общин — тоже весьма полезный и значительный в администрации короля человек.

Генеральный казначей Джон Катт был также ставленником леди Маргарет Бьюфорт, как и Брэй, и тот же Конвей. И человеком он был более чем решительным: обоснованно заподозрив какого-то своего подчиненного в воровстве, он просто зажал его где-то в тихом уголке и приставил нож к горлу, поклявшись, что если тот не вернет украденное, Катт прирежет его собственноручно, не перегружая судебную систему. Украденное было, разумеется, возвращено. Кто сказал, что в бухгалтерии работают скучные люди?

Не стоит также забывать об Роберте Саутвелле, аудиторе широкого масштаба, можно сказать — он не только принадлежал к чрезвычайно узкой группе людей, допущенных королем к перепроверке его счетов, но и отсеивал зерна от плевел в шпионской информации, поступающей от информаторов со всего королевства. И уж совсем рядом с королем был неприметный паж его гардероба, носящий неприметное имя Уильям Смит.

Так что Конвей был прав в своих тревогах лишь отчасти. Да, лорд Дюбени действительно наводнил двор короля «своими людьми». Хотя, будучи лордом-камергером королевства, он просто-напросто делал то, что должен был делать «добрый лорд» — подталкивал вперед карьеру людей, являющихся его соратниками. Но ему не удалось потеснить ставленников покойного Брэя, которые нынче не прямо, но контролировались леди Маргарет. А влияние леди Маргарет на сына было на тот момент бесспорным.

Более того, даже среди тех, кто, по мнению Конвея, был предан королю, но не династии, были свои лобби. Ричард Фокс, Томас Ловелл, Ричард Вестон и Ричард Гилфорд имели прямой допуск к королю, и они не переносили Эмсона. Не столько за коррумпированность, сколько за замашки, которые стали до смешного напоминать замашки принца крови. К тому же, Эмсон действительно становился всё более влиятельной личностью при дворе, и вышеупомянутые сэры и пэры не могли позволить, чтобы сфера влияния Эмсона расширялась за счет уменьшения их собственной.

Таким образом, всё происходящее в королевстве в последние годы правления Генри VII упиралось в личность короля, а личность эта к тому времени сильно изменилась, и не в лучшую сторону. В какой-то момент ему стало совершенно ясно, что ни одному королю не удастся стать владыкой умов своих подданных, и что каждый из самых близких к нему придворных принимает решения, выгодные, в первую очередь, лично ему, а не королю или королевству. Поэтому людям он перестал доверять совершенно, решив, что единственной неизменной ценностью в этом мире является материальная ценность. Все его приближенные и не очень оказались опутаны сложной системой бондов и штрафных санкций. Король сам занимался аудиторскими проверками, сам сортировал монеты и камни, отгородясь от подданных стеной из финансовых отчетов и подсчетов. Он стал очень одиноким человеком, этот король, постепенно потерявший всех близких ему людей.

«Король Генри VII штрафует жителей Бристоля за то, что их жены были так изысканно одеты»

Thomas Edwin Mostyn — (Bristol Museum — Art Gallery (Bristol, United Kingdom))

Из этого состояния он не мог не придти к старой, доброй практике «разделяй и властвуй». С одной стороны, государственные гении, способные эффективно контролировать все аспекты государственной деятельности, как делал это Реджинальд Брэй, рождаются редко. Заполнить пустоту, последовавшую за смертью этого человека, никому из приближенных короля было просто-напросто не по плечу. С другой стороны, Генри VII уже и не посмел бы отдать столько власти в одни руки. В результате, должности и обязанности Брэя были разделены между несколькими людьми.

Сохранив за собой права главного аудитора государственных финансов, король поставил надзирать над ними вышеупомянутого финансиста Роберта Саутвелла и епископа Карлайла Уильяма Севера. Оба финансиста работали под началом Брэя, и оба были одарены тем почти сверхъестественным чутьем, которое появляется у хороших специалистов за годы практики. Саутвелл носом чуял, когда в представленных ему отчетах о финансовой деятельности за границей было «воды» сверх допустимых объемов. Север же умел обращать внимание на финансовые диспуты над «сахарными косточками» в виде богатых несовершеннолетних сирот, за права опеки над которыми грызли друг друга несколько претендентов, или в виде имущества, на которое претендовало несколько человек, не имея в доказательствах прав решительного перевеса. А затем епископ просто пользовался имеющейся властью, и заграбастывал оспариваемое под эгиду государства в целом и короля в частности.

Любопытной фигурой в этом миленьком сообществе новых людей короля был сэр Джон Хасси, к которому от Брэя перешли дела по опекунству «идиотов» — то есть, ментально не способных управлять своею собственностью владельцев и наследников, а также вдов, не имеющих легальных прав на наследство (но защищенных, разумеется «вдовьим правом» до конца жизни, что часто оспаривалось наследниками). Джон Хасси просто-напросто продавал опекунства за взятки, на чем и попался довольно быстро. Его оштрафовали, обложили бондами… и повысили. Конечно, Хасси был сыном главного судьи королевства, и его сын был женат на дочери Томаса Ловелла, но короля, похоже, привлекла в персоне Хасси именно его ничем не маскируемая любовь к деньгам как таковым.

Возвышение Эдмунда Дадли

Эдмунд Дадли попал в обойму короля тоже через свою работу на Реджинальда Брэя. И уж его-то никак нельзя было отнести к числу «подлых по рождению» — род Дадли восходил к временам Вильгельма Завоевателя. Увы и ах, отец Эдмунда родился вторым сыном в семье, так что и титул, и состояние достались старшему брату, а Джон Саттон Дадли остался просто сэром. Таким образом, богатство и принадлежность к кругам английской аристократии были совсем рядом с молодым Эдмундом, но не в его руках. По счастью для себя, он вырос чрезвычайно интеллектуально одаренным и наделенным живым темпераментом молодым человеком, у которого, к тому же, не было никаких проблем с выбором пути. Эдмунд Дадли был влюблен в таинства законодательства, и прекрасно видел, какие возможности оно даёт тем, кто умеет им пользоваться.

Генри VII с Эмсоном и Дадли

Интересно то, что Эдмунд Дадли избрал своей специализацией законы прерогативного права. Королевская прерогатива определяется как «совокупность полномочий, прав и обязанностей, привилегий и иммунитета монарха как суверена по общему праву и, иногда, по гражданскому праву. Она является средством, с помощью которого осуществляются некоторые полномочия исполнительной власти, которыми обладает монарх в отношении