Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нанфана убеждать в колеблющейся лояльности лорда Дюбени и не нужно было — человек военный, он ещё в 1497 году считал, что только ленивые действия лорда-камергера позволили бунтовщикам из Корнуолла приблизиться к Лондону. Как он, так и Конвей были убеждены, на основании своих наблюдений, что очень многие приближенные Генри VII были лояльны персонально ему, и не предали бы его до самой смерти, но лояльности к режиму у них не было. А в том, что его величеству недолго осталось, Конвей не сомневался — помимо того, что король выглядел откровенно больным, его скорую смерть предсказывали и звёзды, положение которых ничего хорошему нынешнему режиму не обещали, это сам Конвей высмотрел в одной своей астрологической книге.
Тем не менее, все эти речи не убедили Сампсона Нортона. Будучи человеком, твердо стоящим на земле и не парящим в эфирах предположений и предсказаний, он посоветовал Конвею не паниковать, и сжечь глупые книги, от которых честному человеку больше вреда, чем пользы. Но сэр Нортон не питал иллюзий и по поводу человечества, склонного больше интересоваться собственной выгодой, нежели высокими материями безоговорочной лояльности. В конечном итоге, сэр Энтони Браун, комендант крепости Кале, даже не скрывал, что принял меры к тому, чтобы не пострадать, сложись события в будущем как угодно. А в супругах у сэра Энтони, не будем забывать, была леди Люси Невилл, которая короля не переносила на дух. Причем, это была дама такого сорта, что существовала реальная опасность, что она захватит власть в Кале и будет держать крепость для своего кузена Саффолка, случись что с королем. Да и сам Конвей, по мнению Нортона, был больше напуган перспективой быть втихаря убитым в Кале, нежели крушением династии.
Тем не менее, у Конвея были фактические аргументы по Кенту, где лояльность сэра Ричарда Гилфорда и сэра Эдварда Пойнингса, занявшего практически место стареющего графа Оксфорда в руководстве армией, была направлена на персону короля, а не на династию. И у обоих были сильные связи с Кале через родственников, занимавших ключевые посты. Впечатленный Нортон буркнул Ковею, что тот должен «или заткнуться, или действовать» — то есть, донести до короля то, что он донес до них. Но Конвей только руками развел — король был нынче в таком состоянии ума, что не только бы ему не поверил, а заподозрил бы в злом умысле его самого. Собственно, печальный опыт у Конвея в прошлом уже был, когда, если бы не присутствие и поддержка Реджинальда Брэя, Генри VII вполне мог собственноручно убить того, кто принес ему дурные вести. И хотя не убил, никогда толком не простил.
Нанфан и Нортон были вынуждены признать, что так оно и есть, да и всегда было. Когда они отрапортовали королю о делах между Саффолком и Тиреллом, то получили от короля такую смесь скептицизма и подозрения, что Нанфан всерьез опасался закончить свои дни на виселице. И хотя они оказались правы, а король — нет, отношения между подданными, желавшими служить верно, и королем, не желавшим слышать, что его приближенные не так уж и лояльны делу его жизни, были испорчены. В общем, не известно, чем бы закончились эти посиделки и обмен опасениями, если бы зять Нанфана не написал о разговоре, свидетелем которому стал, самому королю, добавив и приватную беседу с Конвеем, в которой тот выразил мечту о наличии близкого к королю источника информации.
Дело в том, что Фламанк ненавидел тестя как чуму, потому что тот был всем тем, чем Фламанк не был — авторитетным, уважаемым и компетентным офицером. И зять очень надеялся, что наградой за передачу сплетен ему будет нынешний пост тестя, когда те, кто не уважает его сейчас за отсутствие определенных качеств, будут вынуждены уважать пост, который он займет. Ну и можно также предположить, что письмо Джона Фламанка носило отчасти упреждающий характер. Ведь его брат Томас был одним из лидеров Корнуольского восстания, казненных перед всем честным народом. Джон вполне обоснованно мог испугаться, что он стал свидетелем более чем смелых речей Конвея, и не посмел о них не донести. Впрочем, своим письмом он ничего не выиграл. Нанфан занимал свой пост до самой смерти в 1507 году, и Фламанк сидел в его тени тихо и ровно. Слегка помог Фламанку с карьерой только кардинал Волси, который, к слову сказать, начал свою духовную карьеру именно как капеллан Нанфана, который и представил его королю.
Новые люди короля
Конвей, в своих панических настроениях, не учел того, что он должен был знать, и чего не знали его собеседники в Кале: сэр Реджинальд Брэй не оставил после себя место пустым, и трон незащищенным. Конвею вовсе не нужно было беспокоиться о том, чтобы иметь верных династии людей рядом с королем, такие люди были, и в количестве. Просто они рапортовали не Конвею, а куда как более влиятельным и менее склонным к паническим настроениям людям.
Не говоря о том, что матушка его величества, занимающаяся масштабными и благочестивыми строительными проектами, никогда не снимала свою сухонькую ручку с пульса созданного, по сути, именно ею королевства. И был ещё Ричард Эмсон, который был правой рукой сэра Реджинальда Брэя, и остался таковой под началом Вилшера, который, благодаря занимаемому посту, мог быть и заметной фигурой, но уж точно не самой влиятельной в своем департаменте. По поводу Эмсона когда-то Варбек припечатал «подлый по рождению и низкий по устремлениям», считая, по-видимому, что сам по себе, без «подлых советников», Генри VII был бы более благородным правителем.
Ну, вряд ли Эмсон был уязвлен такой характеристикой, полученной от государственного пленника. Он был юристом и бюрократом до мозга костей, начавшим карьеру ещё при Энтони Вудвилле, и одаренным полезным талантом заводить друзей и знакомых среди людей, имеющих, зачастую, противоположные политические симпатии и принадлежащих к разным сословиям. То есть, людям он нравился, или, как минимум, приятельство с ним считалось полезным. Исключением остались вышеупомянутый Варбек и Ричард III, краткое правление которого было для Эмсона мрачным временем. Впрочем, Эмсону ещё предстояло убедиться, насколько легко его бывшие друзья и покровители пожертвуют его головой «ради общего блага» в начале следующего царствования, но пока он был полезен и в силе.
