Генри VII - Милла Коскинен

величественно тот выступал при дворе, где им восхищались все, кроме короля и королевских администраторов. Его сравнивали с Парисом и Гектором Троянским, и каждое его появление на очередном королевском торжестве выглядело праздником для глаз публики. Бэкингем ухитрялся сам выглядеть наполовину королем, не нарушая при этом сумптуарные законы[137] ни в одном пункте. Он вообще обожал измываться над его величеством таким образом. Например, в обход закона о величине частных армий, он напридумывал кучу новых должностей в своих обширных владениях, и навербовал на эти должности закаленных вояк. Ему нравилось, что люди видели его чуть ли не следующим королем, но, по сути, никакого бунта он на тот момент (а то вообще никогда) не замышлял. Он чрезвычайно нравился даже сыновьям короля, особенно Артуру. Забегая вперед, можно сказать, что младшего из сыновей он недооценил — став королем, тот показал гораздо меньшую толерантность к выходкам кузена чем отец, и сначала исключил Стаффорда из ближнего круга, а потом и из жизни.

Что касается молодого Нортумберленда, пятого графа, отца которого прикончили через 4 года после Босуорта за поведение при Босуорте (или просто за то, что он полез собирать налоги с сопровождением, которое относилось к своему патрону с безразличием и защищать не собиралось), то ему пришлось даже несколько хуже, чем Бэкингему.

Если герцог Эдвард потерял много денег, то граф Генри Алджернон (кажется, единственный Перси, носивший двойное имя), вступив в 1498 году в права наследства, обнаружил, что потерял не только большие деньги, но и очень большой шмат власти, которую традиционно имела его семья к северу от Трента. Мало того, что властью номер один в регионе стал, несомненно, Томас Говард, граф Суррей, так ещё и в Карлайле сидел епископом Уильям Север (он же Сенхаус), человек Реджинадьда Брэя, а в Йорке сидел архиепископом Томас Саваж, племянник Томаса Стэнли со стороны матери, и руководил не только деятельностью церкви, но и Северного Совета. Чтобы совсем уж было не расслабиться, в герцогах Йорка ходил принц Гарри.

Не то чтобы проблемой Нортумберленда были конкретно эти люди. Проблемой было то, что самые вкусные административные должности, которые Нортумберленд мог бы раздать своим людям и укрепить за счет этого свою власть, были уже заняты людьми, чья лояльность ему не принадлежала. Именно это делало его более слабым графом Нортумберленда, чем, скажем, был его дед. Да и отец, если на то пошло, который хотя и прошел через разорительный период опекунства, но все-таки был двоюродным кузеном правящему дому.

Прежде чем у вас возникнет человеческое сочувствие к сироткам, которых разоряли жадные опекуны, хочу сказать, что система опекунства ни в коем случае не была заточена под обездоливание беззащитных. Наоборот, собственно. Например, те же Нортумберленды. Гонористый род, чрезвычайно серьезно себя воспринимающий, и через это почти всегда в оппозиции к королевской власти. Они даже выступили кингмейкерами для династии Ланкастеров, оказав помощь при высадке будущего Генри IV. Но подобная политическая активность всегда чревата тем, что глава рода потеряет жизнь прежде, чем его наследник станет совершеннолетним. То есть, регулировать административную и экономическую жизнь значительного территориального региона придется кому-то другому — опекунам. В случае, если речь шла о наследниках пэров первого эшелона, их опекунами автоматически становились члены королевского семейства.

Опекаемые жили полностью на пансионе опекунов, являясь членами их хозяйств, и имея соответствующие права и обязанности. К тому же, их обучали будущим государственным и церемониальным обязанностям, а также искусству управлять в будущем уже своим доменом, когда они вступят в права наследства. Ничего не могу сказать о размере карманных денег, выдаваемых наследникам, но вот во время опекунства все доходы от управляемого опекунами хозяйства шли именно в сундуки опекунов. К тому же, обычно опекун покупал лицензию на устройство брака опекаемого, который и устраивал в свою пользу. В случае более мелких опекунских отношений, опекаемый обычно роднился с семьей опекуна, а в случаях, когда стоял вопрос о наследниках первых пэров королевства, брак опекаемого тщательно рассматривался с политической и экономической стороны, и интересов правящего дома, разумеется.

Ни в коем случае целью опекунов не было разорить опекаемых, которым ещё предстояло из доходов содержать весь подвластный им регион. Максимум, их поведение могли пытаться направить в желанную для верховной власти колею, чем и занимался очень активно Генри VII. Надо сказать, что толку от этих попыток было чуть: к услугам крупных наследников всегда был практически неограниченный кредит. Стиль жизни как молодого Бэкингема, так и Нортумберленда, роскошью одежды и сопровождения которого так восхищалась принцесса Маргарет, которую Генри Алджернон провожал к мужу, королю Шотландии, привел к тому, что оба были в очень крупных долгах.

По сравнению с Эдди Стаффордом, Гарри Перси имел намного более легкий характер, хотя не уступал первому ни в гордости, ни в насмешливости по отношению к королю, который, вдобавок, не так давно был его опекуном. Вырвавшись из-под опеки, он практически перестал показываться при дворе, поясняя свое отсутствие порой в весьма издевательской форме: не смог найти кузнеца, чтобы подковать лошадей. И там, где Бэкингем использовал лазейки в законе, увеличивая свою частную армию, Нортумберленд действовал с вызовом. По городам и селам Йоркшира сновали отряды молодцев молодого графа, требуя замены королевской красной розы на серебре бейджами Перси, и избивая тех, кто имел достаточно храбрости подобной наглости противостоять.

Со временем (скорее всего, под влиянием Бэкингема, женатого на сестре сэра Генри, Алиеноре), граф Нортумберленд слегка поумерил свою публично демонстрируемую неприязнь к бывшему опекуну, и стал кое-как иногда выполнять королевские поручения, но это вовсе не смягчило его отношений с тремя главными противниками, которым он продолжал досаждать, а они, в свою очередь, досаждали ему. Причем, если Джон Хотэм и Роберт Констэбль предпочитали тяжбы за земли, архиепископ Саваж оказался способным зайти в 1504 году достаточно далеко, чтобы выбесить Генри VII и оказаться катапультированным с архиепископского престола на престол епископа Дарема, что было понижением, не смотря на особый статус этого епископата.

Дело было во второй половине дня 23 мая 1504 года. Случилось так, что в этот день архиепископ и граф несколько раз пересекались в Йорке, и каждый раз их сопровождения не сдерживались в провокациях по отношению друг к другу. Особенно отличались люди Нортумберленда, что было, несомненно, для них весело, но не вполне разумно, потому что Нортумберленда сопровождала где-то дюжина молодцев, а вот архиепископа — человек 80. И когда, в конечном итоге, Нортумберленд выехал из Фулфорда, что рядом с Йорком, то обнаружил на дороге дюжину людей архиепископа, которые развернулись и проскакали