Том 6. Пьесы 1901-1906 - Максим Горький

Татьяна. Да, я уеду. Почему ты улыбаешься?

Яков. Так… Может быть, мы не увидимся более…

Татьяна. Глупости.

Яков. Ну, прости меня! (Татьяна целует его в лоб. Он тихо смеется, отстраняя ее.) Ты поцеловала меня, точно покойника… (Медленно уходит. Татьяна, посмотрев вслед ему, хочет идти за ним, но останавливается, сделав слабый жест рукой. Выходит Надя с зонтом в руках.)

Надя. Пожалуйста, пойдем со мной в сад… У меня голова болит… я сейчас плакала, плакала… как дура! Если я пойду одна, снова буду плакать,

Татьяна. О чем плакать, девочка? Не о чем!

Надя. Мне досадно. Я ничего не понимаю. Кто же прав? Дядя говорит он… а я не чувствую этого! Он добрый, дядя? Я была уверена, что он добрый… а теперь — не знаю! Когда он говорит со мной, мне кажется, что я сама злая и глупая… а когда я начну думать о нем… и спрашивать себя обо всем… ничего не понимаю!

Татьяна (грустно). Если ты будешь сама себе ставить вопросы, ты сделаешься революционеркой… и погибнешь в этом хаосе, милая ты моя!..

Надя. Надо чем-нибудь быть, надо! (Татьяна тихо смеется.) Чему ты смеешься? Надо! Нельзя жить и хлопать глазами, ничего не понимая!

Татьяна. Я потому засмеялась, что сегодня все это говорят… все, вдруг!

(Идут. Навстречу им генерал и поручик. Поручик ловко уступает дорогу.)

Генерал. Мобилизация, поручик, необходима! Она имеет двоякую цель… (Наде и Татьяне.) Вы куда, а?

Татьяна. Гулять.

Генерал. Если встретите этого конторщика… как его? Поручик, как фамилия этого человека, с которым я вас познакомил давеча?

Поручик. Покатый, ваше превосходительство!

Генерал (Татьяне). Пошлите его ко мне, я буду в столовой пить чай с коньяком и с поручиком… х-хо-хо! (Огляды- вается, прикрыв рот рукой.) Благодарю, поручик! У вас хорошая память, да! Это прекрасно! Офицер должен помнить имя и лицо каждого солдата своей роты. Когда солдат рекрут, он хитрое животное, — хитрое, ленивое и глупое. Офицер влезает ему в душу и там все поворачивает по-своему, чтобы сделать из животного — человека, разумного и преданного долгу…

(Идет Захар, озабоченный.)

Захар. Дядя, вы не видели Якова?

Генерал. Не видал Якова… Там есть чай?

Захар. Есть, есть! (Генерал и поручик уходят. С террасы идет Конь, сердитый, растрепанный.) Конь, вы не видели брата?

Конь (сурово). Нет. Я теперь не буду говорить ничего. И увижу человека — не скажу… Буду молчать… Ладно! Я поговорил на своем веку…

Полина (идет). Там пришли мужики, они опять просят отсрочить аренду.

Захар. Вот! Нашли время…

Полина. Жалуются, что урожай плохой и платить им нечем.

Захар. Они всегда жалуются!.. Ты не встречала Якова?

Полина. Нет. Что же им сказать?

Захар. Мужикам? Пусть идут в контору… я не буду с ними говорить!

Полина. Но в конторе нет никого! Ты же знаешь — у нас полная анархия. Вот уж скоро обед, а этот ротмистр все просит чаю… В столовой с утра не убран самовар, и вообще — жизнь похожа на какое-то дурачество!

Захар. Ты знаешь, Яков вдруг собрался куда-то ехать!

Полина. Ты прости мне, но, право, хорошо, что он уедет…

Захар. Да, конечно. Он ужасно раздражает, говорит чепуху… Вот сейчас пристал ко мне, спрашивает — можно ли из моего револьвера убить ворону? Говорил какие-то дерзости. Наконец ушел и унес револьвер… Всегда пьяный…

(С террасы входит Синцов с двумя жандармами и Квач. Полина, молча посмотрев на Синцова в лорнет, уходит. Захар смущенно поправляет очки, потом отступает.)

Захар (укоризненно). Вот, господин Синцов… как это грустно! Мне очень жаль вас… очень!

Синцов (с улыбкой). Не беспокойтесь… стоит ли?

Захар. Стоит! Люди должны сочувствовать друг другу… И даже, если человек, которому я доверял, не оправдал моего доверия, все равно, видя его в несчастии, я считаю долгом сочувствовать ему… да! Прощайте, господин Синцов!

Синцов. До свидания.

Захар. Вы не имеете ко мне… каких-либо претензий?

Синцов. Решительно, никаких.

Захар (смущенно). Прекрасно. Прощайте! Ваше жалованье будет выслано вам… да. (Идет.) Но это невозможно! Мой дом становится какой-то жандармской канцелярией!

(Синцов усмехается. Квач все время пристально рассматривает его, особенно руки. Заметив это, Синцов тоже несколько секунд смотрит в глаза Квача. Тот усмехается.)

Синцов. Ну? В чем дело?

Квач(радостно). Ничего… ничего!

Бобоедов (входит). Господин Синцов, вы сейчас отправитесь в город.

Квач (радостно). Ваше благородие, они совсем не господин Синцов, а другое!..

Бобоедов. Как? Говори яснее!

Квач. Да я же их знаю! Они жили на Брянском заводе, и там их имя было Максим Марков!.. Там мы их арестовали… два года назад, ваше благородие!.. На левой руке, на большом пальце, у них ногтя нет, я знаю! Они не иначе как бежали откуда-нибудь, если по чужому паспорту живут!

Бобоедов (приятно удивлен). Это правда, господин Синцов?

Квач. Все правда, ваше благородие!

Бобоедов. Так, значит, вы не Синцов, те-те-те…

Синцов. Кто бы я ни был, вы обязаны вести себя со мной прилично… не забывайте!

Бобоедов. Ого-го! Сразу видно серьезного человека. Квач, ты сам повезешь его!.. Смотри в оба!

Квач. Слушаю!

Бобоедов (радостно). Так вот, господин Синцов, или как вас там зовут, вы едете в город. Ты, Квач, немедленно доложишь начальнику все, что знаешь о нем, и сейчас же затребовать прежнее производство… впрочем, это я сам! Подожди, Квач… (Быстро уходит.)

Квач (добродушно). Вот и снова встретились!

Синцов (усмехаясь). Вы рады?

Квач. А как же? Знакомый!

Синцов (брезгливо). Вам пора бы уже бросить это дело. Волосы седые, а приходится, как собаке, выслеживать… Неужели вам не обидно?

Квач (добродушно). Ничего, я привык! Я уже двадцать три года служу… И совсем не как собака! Начальство меня уважает. Орден обещали! Теперь дадут!

Синцов. За меня?

Квач. А за вас! Вы откуда бежали?

Синцов. Потом узнаете.

Квач. Узнаем! А помните там, на Брянском, черный такой был в очках? Учитель Савицкий? То он тоже был недавно опять арестован… Ну, только умер он в тюрьме… Очень больной был! Мало вас все-таки!

Синцов. Будет много… подождите!

Квач. О? Это хорошо! Больше политических — нам лучше!

Синцов. Награды чаще получаете?

(В дверях появляются Бобоедов, генерал, поручик, Клеопатра и Николай.)

Николай (взглянув на Синцова). Я чувствовал это… (Исчезает.)

Генерал. Хорош!

Клеопатра. Теперь понятно, откуда все пошло!

Синцов (с иронией). Послушайте, господин жандарм, вам не кажется, что вы ведете себя глупо?

Бобоедов. Не… не учить меня!

Синцов (настойчиво). Нет, я поучу! Прекратите этот дурацкий спектакль!

Генерал. О-о… какой, а?

Бобоедов (кричит). Квач, уведи его!

Квач. Слушаю! (Уводит Синцова.)

Генерал. Это, должно быть, зверь, а? Как он… рычит, а?

Клеопатра. Я уверена, что это он начало всему!

Бобоедов. Возможно… очень возможно!

Поручик. Будут его судить, да?

Бобоедов (усмехаясь). Мы их без соуса едим… и так вкусно!

Генерал. Это остроумно. Как устриц… хам!

Бобоедов. Ага! Ну, вот, ваше превосходительство, теперь мы живо разделим всю дичь и избавим вас от этого анекдота! Николай Васильевич, вы где?

(Все скрываются в дверях. С террасы входит становой.)

Становой (Коню). Допрос здесь будет?

Конь (угрюмо). Я не знаю… Ничего не знаю!

Становой. Стол, бумаги… значит, здесь! (Говорит на террасу.) Введите сюда всех! (Коню.) Покойник-то ошибся: сказал — рыжий его застрелил, а оказывается — черноватый!

Конь (ворчливо). И живые ошибаются…