Том 6. Пьесы 1901-1906 - Максим Горький

Николай. Да… не скрою.

Татьяна (вздохнув). Вот видите, как мы похожи друг на друга. Я тоже очень мелочная и злая… Скажите — Синцов всецело в ваших руках… именно в ваших?

Николай. Конечно!

Татьяна. А если я попрошу вас оставить его?

Николай. Это не будет иметь успеха.

Татьяна. Даже если я очень попрошу вас?

Николай. Все равно… Удивляюсь вам!

Татьяна. Да? Почему?

Николай. Вы — красавица… женщина, несомненно, оригинального склада ума… у вас чувствуется характер. Вы имеете десятки возможностей устроить свою жизнь роскошно, красиво… и занимаетесь каким-то ничтожеством! Эксцентричность — болезнь. И всякого интеллигентного человека вы должны возмущать… Кто ценит женщину, кто любит красоту, тот не простит вам подобных выходок!

Татьяна (смотрит на него с любопытством). Итак, я осуждена… увы! Синцов — тоже?

Николай. Вечером этот господин поедет в тюрьму.

Татьяна. Решено?

Николай. Да.

Татьяна. Никаких уступок из любезности к даме? Не верю! Если б я сильно захотела, вы отпустили бы Синцова.

Николай (глухо). Попробуйте захотеть… попробуйте.

Татьяна. Не могу. Не умею… Но все-таки скажите правду, — сказать однажды правду — это нетрудно, — вы отпустили бы?

Николай (не сразу). Не знаю…

Татьяна. А я знаю! (Помолчав, вздохнула.) Какие мы с вами оба дряни…

Николай. Однако есть вещи, которые нельзя прощать и женщине!

Татьяна (небрежно). Ну, что там? Мы одни… никто нас не слышит. Ведь я имею право сказать вам и себе, что оба мы…

Николай. Прошу вас… я не хочу более слушать…

Татьяна (настойчиво, спокойно). А все-таки вы цените эти ваши принципы ниже поцелуя женщины!

Николай. Я уже сказал, что не хочу вас слушать.

Татьяна (спокойно). Так — уйдите. Разве я вас держу? (Он быстро уходит. Татьяна кутается в шаль, стоит среди комнаты и смотрит на террасу. Из двери с правой стороны идут Надя и поручик.)

Поручик. Солдат никогда не обижает женщину, даю вам честное слово! Женщина для него — святыня…

Надя. Вот вы увидите…

Поручик. Это невозможно! Только в армии еще сохранилось рыцарское отношение к женщине…

(Проходят в дверь налево. Идут Полина, Захар и Яков.)

Захар. Видишь ли, Яков…

Полина. Вы подумайте, как же иначе?

Захар. Тут реальность, необходимость…

Татьяна. Что такое?

Яков. Вот отпевает меня…

Полина. Удивительная жестокость! Все нападают на нас! И даже Яков Иванович, всегда такой мягкий… Но разве мы вызывали солдат? И никто не приглашал жандармов. Они всегда сами являются.

Захар. Обвинять меня за эти аресты…

Яков. Я не обвиняю…

Захар. Ты не говоришь прямо, но я чувствую…

Яков (Татьяне). Я сижу, он подошел ко мне и говорит: «Ты что, брат?» А я сказал: «Противно, брат!» Вот и всё!

Захар. Но надо же понять, что пропаганда социализма в такой форме, как это делается у нас, нигде не возможна, нигде не допустима…

Полина. Занимайтесь политикой, это всем нужно, но при чем тут социализм? Вот что говорит Захар. И он прав!

Яков (угрюмо). Какой же социалист старик Левшин? Просто он заработался и бредит… от усталости…

Захар. Они все бредят!

Полина. Надо щадить людей, господа! Мы так измучены!

Захар. Ты думаешь, мне не тяжело, что вот у меня в доме устраивается судилище? Но все это — затеи Николая Васильевича, а спорить с ним после такой драмы… было бы невозможно!

Клеопатра (быстро идет). Вы слышали? Убийца найден… сейчас его приведут сюда.

Яков (ворчит). Ну, вот…

Татьяна. Кто это?

Клеопатра. Какой-то мальчишка… Я рада… Может быть, с точки зрения гуманности это нехорошо, но я — рада! И если он — мальчишка, я бы велела его пороть каждый день до суда… Николай Васильевич где?.. Не видали? (Идет в дверь налево, навстречу ей генерал.)

Генерал (угрюмо). Ну, вот!.. Стоят все, как мокрые курицы.

Захар. Неприятно, дядя…

Генерал. Жандармы? Да… этот ротмистр порядочный нахал! Мне хочется сыграть с ним штуку… Они не останутся ночевать?

Полина. Я думаю, нет… зачем же?

Генерал. Жаль! А то бы… ведро холодной воды на него, когда он ляжет спать! Это делали у меня в корпусе с трусливыми кадетами… Ужасно смешно, когда голый и мокрый человек прыгает и орет!..

Клеопатра (стоя в дверях). Бог знает, что вы говорите, генерал! И почему? Ротмистр очень приличный человек и удивительно деятельный… явился и всех переловил! Это надо ценить! (Уходит.)

Генерал. Гм… для нее все мужчины с большими усами — приличные люди. Каждый должен знать свое место, вот что… Именно — в этом порядочность! (Идет к двери налево.) Эй, Конь!

Полина (негромко). Она положительно чувствует здесь себя хозяйкой. Вы посмотрите, как она себя ведет!.. Невоспитанная, грубая…

Захар. Скорее кончалось бы все это! Так хочется покоя, мира… нормальной жизни!

Надя (вбегает). Тетя Таня, он глуп, этот поручик!.. И он, должно быть, бьет солдат… Кричит, делает страшное лицо… Дядя, надо, чтобы к арестованным пустили жен… тут есть пять человек женатых!.. Ты поди скажи этому жандарму… оказывается, он тут главный.

Захар. Видишь ли, Надя…

Надя. Вижу, ты не идешь!.. Иди, иди, скажи ему!.. Там плачут… Иди же!

Захар (уходя). Я думаю — это бесполезно…

Полина. Ты, Надя, всегда всех тревожишь!

Надя. Это вы всех тревожите…

Полина. Мы? Ты подумай…

Надя (возбужденно). Все мы — и я, и ты, и дядя… это мы всех тревожим! Ничего не делаем, а всё из-за нас… И солдаты, и жандармы, и всё! Эти аресты — тоже… я бабы плачут… всё из-за нас!

Татьяна. Поди сюда, Надя.

Надя (подходит). Ну, пришла… ну, что?

Татьяна. Сядь и успокойся… Ты ничего не понимаешь, ничего не можешь сделать…

Надя. А ты даже сказать ничего не можешь! И не хочу я успокоиться, не хочу!

Полина. Твоя покойница мать, говоря о тебе, была права, — ужасный характер.

Надя. Да, она была права… Она работала и ела свой хлеб. А вы… что вы делаете? Чей хлеб едите вы?

Полина. Вот, начинается! Надежда, я тебя прошу оставить этот тон… что за окрики на старших!

Надя. Да вы не старшие! Ну, какие вы старшие?.. Просто — старые вы!

Полина. Таня, право это всё твои идеи! И ты должна сказать ей, что она глупая девочка…

Татьяна. Слышишь? Ты глупая девочка… (Гладит ее плечо.)

Надя. Ну, вот. И больше вы ничего не можете сказать!.. Ничего! Вы даже защищать себя не умеете… удивительные люди! Вы, право, все какие-то лишние, даже здесь, в вашем доме, — лишние!

Полина (строго). Ты понимаешь, что ты говоришь?..

Надя. Пришли к вам жандармы, солдаты, какие-то дурачки с усиками, распоряжаются, пьют чай, гремят саблями, звенят шпорами, хохочут… и хватают людей, кричат на них, грозят им, женщины плачут… Ну, а вы? При чем тут вы? Вас куда-то затолкали в углы…

Полина. Пойми, ты говоришь вздор! Эти люди пришли защищать нас.

Надя (горестно). Ах, тетя! Солдаты не могут защитить от глупости, не могут!

Полина (возмущена). Что-о?

Надя (протягивая к ней руки). Ты не сердись! Я это о всех говорю! (Полина быстро уходит.) Вот… убежала! Скажет дяде, что я груба, строптива… дядя будет говорить длинную речь… и все мухи умрут со скуки!

Татьяна (задумчиво). Как ты будешь жить? Не понимаю!

Надя (обводя руками кругом себя). Не так! Ни за что — так! Я не знаю, что я буду делать… но ничего не сделаю так, как вы! Сейчас иду мимо террасы с этим офицером… а Греков смотрит, курит… и глаза у него смеются. Но ведь он знает, что его… в тюрьму? Видишь! Те, которые живут, как хотят, они ничего не боятся… Им весело! Мне стыдно смотреть на Левшина, на Грекова… других я не знаю, но эти!.. Этих я никогда не забуду… Вот идет дурачок с усиками… у-у!