ОНО - Стивен Кинг

9

Ребята прошли в фойе. Бросался в глаза ажиотаж вокруг автоматов со сладостями и особенно выбрасывавших пакетики с попкорном. Бена поблизости не было видно. Ричи недоуменно взглянул на Беверли; та пожала плечами.

— Может, он уже прошел внутрь?

— Он сказал мне, что совершенно пустой. А эта дочь Франкенштейна наверняка не пустит без билета. — Ричи кивнул в сторону миссис Коул, билетера в театре Аладдина с незапамятных времен; крашеные волосы этой особы до того истончились, что просвечивал скальп; отвислая губа служила отличной рекламой для помады цвета перезрелой сливы; щеки неумеренно нарумянены, брови подведены черным карандашом. Миссис Коул слыла демократичной: она в равной мере ненавидела всех детей.

— Дьявол, уже пора, но нельзя идти без него, — с тоской озирался Ричи. — И куда он запропал?

— Купи ему билет; мы можем подождать в фойе, — предложила Бев. — Когда он придет…

Бен в это время как раз заворачивал за угол. Он торопился, и брюхо под свитером ходило ходуном. Ричи он заметил сразу и приветственно поднял руку; но затем заметил рядом Бев и… рука застыла в воздухе. Он еще не понял, как ему расценивать эту неожиданность. Рука наконец упала, и парень медленно поплелся к ребятам.

— Привет, Ричи. — Он бросил краткий взгляд на Бев, опасаясь, что покраснеет как рак. — Привет, Бев.

— Здравствуй, Бен, — ответила девочка, и между ними двумя повисло молчание — свидетельство не взаимной неловкости, а скорее серьезного контакта. Ричи слегка кольнуло, что эта незримая ниточка, образовавшаяся между ними, никак не затрагивает его, напротив — исключает.

— Салют, Копна! — вымолвил он. — Я уж было подумал, что ты на меня за что-то бочку катишь. Ну, эти кинишки сгонят с тебя лишний жирок. Еще поседеешь, старина. Тебе определенно пригодится провожатый до дома, чтобы не так заметна была дрожь в коленках.

Ричи подошел; они пожали друг другу руки. Увидев, что Бев ему улыбается, Бен обрел дар речи.

— Я уже был здесь, — объяснил он, — но пришлось уйти и подождать за углом: пришли эти парни.

— Какие? — на всякий случай поинтересовался Ричи, хотя и знал ответ.

— Генри Бауэрс. Виктор Крисс. Белч Хаггинс. И еще с ними…

Ричи присвистнул.

— Наверно, они уже в зале. Что-то я не заметил, чтобы они стояли за конфетами.

— Наверно.

— На их месте я не стал бы тратить деньги на кино, а просто стоял бы почаще перед зеркалом, — изрек Ричи. — Все ж экономия.

Бев расхохоталась, Бен лишь изобразил улыбку; мысли его были заняты Генри, который лишь начал на этой неделе доставать его, а ведь пообещал, что разделается. И Бен верил в это.

— Слушай сюда, — сказал ему Ричи. — Мы идем на балкон. А они наверняка сядут на втором или третьем ряду.

— Ты думаешь? — Бен был убежден, что Ричи все еще не вполне осознает опасность, которую представляет эта троица. Н-да, положение не сахар…

Однако Ричи, лишь слегка познакомившийся с кулаками Генри и его друзей-дебилов (серьезных столкновений ему удавалось избежать), знал гораздо больше, чем казалось Бену.

— Я бы не пошел, если бы не знал наверняка. Я люблю ходить в кино, Копна, но не стану ради этого рисковать жизнью.

— Если они будут приставать, — вставила Бев, — мы попросим Фокси выставить их. — «Фокси» — так за глаза звали мистера Фоксуэрта, болезненного худого директора кинотеатра. Он был увлечен продажей конфет и попкорна, мурлыча под нос строку из псалма. В потертом смокинге и застиранной рубашке он сильно смахивал на агента похоронного бюро, знавшего лучшие времена.

Бен с сомнением переводил взгляд то с Бев на Фокси, то с Фокси на Ричи.

— Нельзя позволять им свободную охоту за тобой, ты согласен? — с ударением сказал Ричи.

— Конечно, — выдохнул Бен. В действительности он продолжал сомневаться, но присутствие девочки дисциплинировало. Не будь ее — он попытался бы уговорить Ричи перенести посещение кино на другой день, и зашел бы внутрь только в случае, если бы тот настоял. Но здесь была Бев, а рядом с ней он не мог позволить себе быть трусом. Сознание же того, что они будут сидеть рядом на балконе (даже если между ними окажется Ричи), приятно возбуждало.

— Подождем здесь до первого звонка, — предложил Ричи. Он вдруг усмехнулся и хлопнул Бена по плечу. — Не дрейфь, Копна, — дольше проживешь.

Брови Бена выгнулись; он подавился смехом. Глядя на него, рассмеялись и Ричи с Бев.

Ричи подошел к кассе. «Синегубка» бросила на него угрюмый взгляд.

— Добрый день, леди, — входил Ричи в очередную роль. — Смерть как хочется три «тики-тики» на эту старую киношку.

— Кончай кривляться и говори что надо, парень! — рявкнула «Синегубка» в круглое окошко кассы, сопроводив это таким движением бровей, что Ричи не оставалось ничего другого, как просто протянуть в окошко доллар и сказать: — Три, пожалуйста.

Билеты вылетели из окошка; вдогонку за ними полетел четвертак.

— Не буянить, не сорить, не бегать по фойе и по залу!

— Хорошо, мэ-ем, — протянул Ричи, поворачиваясь к ребятам. — Поистине сердце тает, когда видишь таких любвеобильных старушек.

Они подождали звонка. «Синегубка» из-за стекла смотрела с нескрываемым подозрением. Ричи познакомил Бев с их приключениями при постройке запруды в Барренс, вновь стараясь изобразить ирландский акцент мистера Нелла. Беверли, нахохотавшись всласть, могла издавать лишь судорожные смешки. Улыбка блуждала и по лицу Бена, хотя внимание его, в равной мере, было поделено между Беверли и пространством за стеклянными дверями…

10

На балконе было здорово. Во время показа первой ленты «Юный Франкенштейн» Ричи заметил Генри Бауэрса и Ко. Они, как и предполагал мальчик, сидели во втором ряду. С ними было еще пять-шесть старшеклассников, упиравшихся ботинками в передние сиденья. Фокси подошел и попросил снять ноги с кресел. Ноги убрались. Фокси отошел. Ноги заняли прежнюю позицию. Через 5-10 минут Фокси возвращался, и процедура повторялась. Парни, видимо, догадывались, что у директора не хватит духу выгнать их из театра.

Фильмы понравились. Сам «Франкенштейн» был очень неплох, хотя казался чрезмерно удрученным. В том, что с ним происходило, оказывался виноват не он, а сволочной гипнотизер, под влиянием которого он превращался в оборотня и совершал дурные поступки. Ричи удивило, что многим в зале очевидно нравились жестокости. Например, такое средоточие мерзости, как Бауэрс, смотрел фильм с видимым удовольствием.