Меч и Крест - Лада Лузина

— Анечка, потерпи… Анечка… Зачем мы так, я не понимаю! Ну-ну… Успокойся… — Она спешно укачивала на груди уродливую гримасничающую голову. — Врача! Врача! — закричала Дображанская. — Потерпи немного, милая, хорошая… — Катя по-матерински, жалостливо клюнула губами грубую щеку и прижалась к страдающему затылку ртом. Ее глаза наполнились слезами. — Не понимаю, зачем мы так?!

— Да она ее сейчас трахнет! — ненавидяще крикнула долговязая рядом с Дашей.

— Врача!

— Дображанскую из клуба!

— Врача!

— Вон!

— Пошла!

— Добей ее!

Крик ударил Дашу по ушам. Женщины ринулись к рингу потной, остро пахнущей дорогими духами, разноцветной волной бессознательного — собственноручно добить недобитую Динозавриху и не добившую ее предательницу их надежд! Катя схватилась пухлой перчаткой за горло и судорожно сглотнула, будто пытаясь остановить приступ навалившейся тошноты. Но не смогла. Распахнула рот, повалилась на бок, корчась в приступе непреодолимой и страшной рвоты.

«Наверное, любовь и смерть несовместимы!» — подумала Даша. И это была четвертая мысль, посетившая ее за последние пятнадцать минут. И последняя за последующие полчаса, потому что дальнейшие события развивались с быстротой, превосходящей быстроту Дашиной мысли.

Изрыгнув изо рта слизкую бурую массу, Катя подняла глаза и встретилась с Дашей черным и блестящим полированной ненавистью взглядом. Вскочила, отпихивая застонавшую Динозавриху.

Взвыла:

— Чего вы хотите? Этого?!

И всучила ослепительный правый хук первой вскарабкавшейся на ринг разгневанной тетке. Та упала и замерла без движения. Толпа попятилась, отпрянула, отрезвела. С грохотом повалился какой-то стол. За ним еще один. Крики перестали быть возмущенными, став придавленными и испуганными.

А Катя, перепрыгнув через канаты, уже неслась к двери в противоположном конце зала.

Даша прижала к себе Машу. Победная бутылка упала на пол, и кто-то тут же споткнулся о нее. Давя их и друг друга, толпа потащила девушек в коридор. Стоя у входа, они оказались «впереди паровоза», взбесившегося, пихающегося, лягающего, наступающего им на пятки.

— Блядь…

— Не смей…

— Ноги моей больше…

— Сука, кольцом порезала! Ты…

Рычал и зверел «паровоз».

— Даша!!! — Она увидела, как Алекс выбрасывается из-за стола, кидаясь к ним. Но «паровоз» уже выпихивал их на улицу.

И там, в другом конце квартала, Даша увидела Катино «вольво», отчаливающее от стоянки. Машина бесшабашно развернулась и понеслась, разгоняясь в их сторону и оглушая предупреждающим сигналом. А потом Даша увидела Машу, выбежавшую на дорогу, напряженно расставив руки, будто Катина машина была выскочившей из курятника глупой птицей, которую можно поймать, Катино перепуганное лицо за лобовым стеклом и стремительно сокращающееся расстояние между ними.

Машины руки инстинктивно вырвались вперед с отталкивающими надвигающуюся смерть беззащитными ладонями, а ноги замерли, точно приросли к земле.

Даша инстинктивно закрыла глаза, чтобы не видеть больше ничего, и услышала визг тормозов, удар, крик, хруст — а когда открыла их снова, Маша лежала на земле, приподнявшись на ободранных локтях, и кричала без начала и конца. А на дороге, отброшенное на несколько метров капотом Катиной машины, лежало вывернутое и сломанное тело Мира Красавицкого.

— «Скорая»! Человека сбила машина. Пушкинская… — орал Алекс, прижимая к щеке мобильный телефон. — Платная. Будут через минуту, — утешительно и быстро сказал он ей.

— Как? — хрипло выдохнула Даша.

— Он ее выдернул из-под колес. А сам поскользнулся… На мороженом. А она его ударила. Он отлетел. А она его просто объехала! Объехала и покатила дальше. Сука! Даша… — Алекс кинулся к ней.

А Даша — к Миру.

Он лежал на опустевшей проезжей части — слишком неправильно, чтобы быть живым. Но он был еще жив, и все еще был красивым — слишком красивым, чтобы умирать. Но он умирал. Его неправдоподобное лицо слегка колыхнулось к ней, и она расслышала странное:

— Он существует. Это…

А Маша все кричала и кричала.

А потом замолчала, будто в горле у нее сломался отвечающий за звук механизм.

Молчала, когда Мира заносили в «скорую», молчала всю дорогу в больницу, сидя на заднем сиденье машины Мира, ездить на которой они не имели права, но никто и не вспомнил об этом — Даша просто впихнула подругу туда и, усевшись на водительское место, повернула оставленные Миром ключи зажигания. А Алекс плюхнулся рядом с ней, и не вспомнив о том, что, уезжая с ней, автоматически теряет новую работу.

— Милиция? — снова принялся он общаться со своим телефоном. — Человека сбила машина. На Пушкинской. Возле клуба «Церцея». Его уже везут в больницу. Мы свидетели…

— Нет, — отрезала Даша.

— Я — свидетель. Александр Тарасов. Несчастный случай… Номер машины? — Он обернулся к Чуб.

— Не видела, — жестко сжала губы та, еще не решившая, сдавать ли ей сбежавшую Катю, и совершенно не собиравшаяся решать это сейчас.

Сейчас ее правое, отвечающее за разум полушарие было заполнено умирающим Миром, а левое — Машей.

— Боже, как глупо! — Алекс обращался уже не к трубке, а к Чуб. — Поскользнуться на мороженом. И какая сволочь его там бросила! Если бы не оно, он… Ну чего, чего ты на дорогу поперлась? — рявкнул тот назад — на молчаливую Машу.

— Не смей кричать на нее! — зарычала Чуб.

А потом время вдруг разорвалось, и в нем образовалось множество дыр и прорех. Они метались по больнице и расспрашивали всех, и никто не отвечал им ничего вразумительного — лишь успокаивающее, бессмысленное, а оттого раздражающее и вызывающее у них еще большую панику. Даша злилась и все время кричала на Алекса, не в силах отделаться от мужского эскорта, столь престижного при любых иных обстоятельствах и такого ненужного им сейчас, и в истерике зачем-то объявила себя невестой Мира. А похожая на бессмысленную сомнамбулу Маша зачем-то жадно прижимала к груди его барсетку, которую можно было преспокойно оставить в машине, и не реагировала ни на звук, ни на прикосновение, ни на свет.

Затем Алекс где-то потерялся, и они долго сидели вдвоем на большом угловом диване, — и у дивана была черная кожа, и на столике перед ним лежали унылые рекламные листовки патентованных лекарственных средств, а Мир должен был выжить, хоть операция была очень сложной и могла продлиться несколько часов.

— Простите, вы приехали с Мирославом Красавицким?

Даша резко подняла глаза и увидела представительного мужчину лет сорока в бирюзовом халате и докторской шапочке. В двух шагах за его спиной стояла такая же бирюзовая медсестра.