Меч и Крест - Лада Лузина

— Ка-тя! Ка-тя! — скандировал зал. Зал подрагивал, кто в ритм, кто не в ритм, подмахивая ей руками.

— Давай! Давай ее! — умоляюще завыла долговязая, словно до сих пор не могла поверить в Катину победу, не видела: смерть уже брызжет изо рта несчастного динозавра — уже обреченного, уже неспособного защищаться, только безвольно и нелепо мотающего головой, отбрасываемой стремительными, молниеносными, страшно прекрасными Катиными ударами.

— Давай, давай, Катя! — заголосила Чуб, совершенно позабыв, что пришла сюда совсем с иной целью. — Катя, еще чуть-чуть! Ну!!!

«Левой в корпус, апперкот правой, хук левой! Bay!!!»

Катины руки вызывали у нее головокружение.

Ровные, иссиня-черные волосы рассыпались и танцевали по черной, казавшейся невероятно узкой и тонкой спине, и сама она вдруг показалась Даше стоящей на хвосте исполинской змеей, исполняющей невиданный по красоте звериный танец смерти.

И Даша поверила: так и должно быть! Так и устроено — побеждает сильнейший. Так задумал Бог. И Катя прекрасна и честна в своей неумолимости — в неудержимой животной жажде убить противника, втрое превосходящего ее! В ее страшном и честном поединке.

Но тут кто-то ненужный и бестолковый вцепился в Дашину руку со вздыбленными от восхищения волосками и затряс ее со всей силой, и, возмущенно обернувшись, хозяйка руки увидела Машино лицо — бледное, больное и обезумевшее от бессильного сострадания.

— Вон-вон, — залопотала она.

Там, за красно-сине-белыми канатами ринга, куда устремился с отчаянной надеждой Машин палец, стояла дама с серебряным ведром, из которого выглядывал красный колпачок литровой колы. А надеялась Маша только на Дашу, и надежда ее была столь ощутимой и молящей, что мысли мигом исчезли из Дашиной головы, оставив на разживу одну:

«Нет, не в честном!»

Даша резко развернула Машу спиной, шипя, рванула застежку на ее рюкзаке и выудила теплую бутылку с пригубленной Миром Присухой.

Прижимая бутыль к себе, она начала требовательно протискиваться сквозь толпу. Ее рассерженно отпихивали, не обращая внимания на саму досадную и случайную помеху. В общем крике ей не было слышно ничего, даже собственных дум. Впрочем, внутри Даши и не таилось никаких трезвых умозаключений, только пробегающие по телу волны, захлестывающие грандиозное помещение и подгоняющие ее к цели.

— Пусть холодненького попьет! — бездумно брякнула она, заграбастав из серебряного ведра полупустую победную бутылку и подменяя ее любовной.

Взгляд держательницы ведра столь же бездумно, но согласно кивнул, хотя принесенная Дашей кола, честно говоря, была почти горяченькой.

«А если, — объявилась вторая, испуганная мысль, — у них бои без правил и перерывов? Тогда я зря…»

Но ей ответил лязгнувший гонг, оповещавший о завершении неизвестно какого раунда и безосновательности Дашиных опасений.

Катя послушно отпала от противницы.

Публика разочарованно выдохнула.

К затравленному, зашатавшемуся динозавру подскочили три форменные дамочки, принявшись промывать кровавый глаз, заклеивать рассеченную бровь, мазать лицо какой-то мазью.

Дама с ведром, в сопровождении двух других, с полотенцами и халатом, рванула в Катин угол, но Дображанская не спешила к ним — она стояла, победно обводя глазами зал, а зал оглушительно орал, обожая ее и выпрашивая у нее смерти. Зал мечтал увидеть, как колоссальное, титаническое тело рухнет и замрет на полу. И кто-то рядом с Дашей злобно, захлебываясь прошептал:

— В конце концов, есть же договор! В случае летального исхода клуб инсцени…

— Да, как с Ольгой! Она после Динозаврихи так и не отошла.

— Мы здесь не в игрушки играем!

— Молодец Катя. Анна всем поперек горла.

Чуб бежала сквозь обрывки реплик, не оглядываясь и не вслушиваясь в их смысл. Маша стояла у двери, глядя на ринг, с напряженным, ждущим лицом.

— Выпила? — спросила Даша.

— Да.

— Много?

— Больше, чем Мир… Что теперь?

— Не знаю.

— Тогда зачем?

— Не знаю. Она смотрела на нее? На противницу?

— Кажется, да. Это важно?

— Кажется, важно. Мир смотрел на тебя…

Ударил гонг. На ринге, откуда ни возьмись, появился парень с мармеладной улыбкой и рельефно-мускулистым телом, прикрытым треугольником бандажа с жемчужной ниткой в попе. Стриптизер нес над головой прямоугольник с цифрой пять.

Катя не двигалась.

Реанимированная Динозавриха направилась к ней, с мутным, бессмысленным, но по-животному упрямым взглядом. Она прижимала к груди согнутую левую руку, как собака поврежденную лапу. Неуемная кровь вновь пробила себе дорогу и осторожно спускалась по ее щеке хлипким ручейком. Катя неуверенно пошла навстречу противнице, тягостно тормозя на каждом шагу. Было видно — Динозаврихе достаточно одного удара. Только ради этого легендарного заключительного удара ее и вытолкнули сейчас на ринг. И она готова принять его, не собираясь просить пощады.

— Нет, — сказала Дображанская неожиданно громко и четко, резко сплюнув пластиковую пластинку изо рта. — Ей нужно в больницу!

Зал недоверчиво зашептался.

— Нужно быть людьми! — властно, хотя и не слишком уверенно закричала Катя. — Вы что, не видите, у нее сломана рука! И ребро!

Люди возмущенно взревели — они не хотели быть людьми. Не сейчас! Потом, после боя. Сейчас они были двумя сотнями разъяренных кошек, из-под носа которых выхватывали законный кусок долгожданного и жирного мяса.

Динозавриха злобно затрясла головой и поперла на Катю, оживая от подбадривающих криков.

— Давай!

— Дай ей!

— Приведи Дображанскую в себя!

— Катя, давай!

— Ну же, Катя!

— Я не могу! — испуганно застонала Катерина, пугаясь самой себя. Она стояла, опустив ослабевшие руки, с ужасом взирая на приближающуюся противницу. — Я не могу ее ударить! Нет…

Динозавриха замахнулась и ударила.

Катя отшатнулась, кривя рот, из которого поползла багровая слюна.

Зал затих.

Даша страдальчески вскрикнула:

«Что я наделала! Теперь она убьет Катю!»

Динозавриха довольно зарычала и бросилась на соперницу снова, орудуя единственной имевшейся в ее распоряжении рукой.

Катя трусливо увернулась. Противница полетела на пол. А Катя, непроизвольно попытавшаяся подхватить падающее тело, повалилась вместе с ней, мучительно взвывшей, видимо, ударившейся сломанной левой рукой, и, болезненно взвыв ей в ответ, импульсивно прижала к себе громоздкую, гадкую тушу, невменяемо гладя ее плечи искривленной перчаткой.

— Анечка, потерпи… Анечка… Зачем мы так, я не понимаю! Ну-ну… Успокойся… — Она спешно укачивала на груди уродливую гримасничающую голову. — Врача! Врача! — закричала Дображанская. — Потерпи немного, милая, хорошая… — Катя по-матерински, жалостливо клюнула губами грубую щеку и прижалась к страдающему затылку ртом. Ее глаза наполнились слезами. — Не понимаю, зачем мы так?!