Другая сестра Беннет - Дженис Хэдлоу

ранний час и расположились в местах, рекомендованных «Путеводителем» Вордсворта для художников. Мистер Гардинер предпочел отправиться на утреннюю рыбалку, и вскоре Мэри начала думать, что он сделал правильный выбор. Как она ни старалась, ее рисунки все равно не походили на окружающий пейзаж. Все попытки исправить рисунок только портили его еще больше, и примерно через час Мэри закрыла альбом. Несколько минут спустя мистер Хейворд подошел и сел рядом с ней; он был так же мрачен.

– Надеюсь, ваши усилия увенчались большим успехом, чем мои.

– Могу я посмотреть на вашу работу?

– Лучше не надо. После этого вы уже не сможете считать меня способным на чувства человеком.

– Значит, все люди, способные на чувства, – одаренные художники?

– Я всегда так думал. Я часто говорил себе, что мои рисунки выходят плохими из-за отсутствия подходящей натуры. Но теперь я вижу правду – у меня совсем нет таланта.

Мэри рассмеялась.

– Я тоже не умею рисовать. Я пыталась научиться, но, как видно по моим каракулям, без особого успеха.

– Значит, мы в печальном положении, – ответил мистер Хейворд. – Если узнают о нашем провале, мы наверняка станем объектом всеобщего презрения.

– Да, непременно, – согласилась Мэри. – Никто не возвращается из Озерного края без альбома с рисунками, которые можно показать друзьям. Если наши никому нельзя показывать, что же нам делать?

– Можно сказать, что мы потеряли их по дороге из Кесвика.

– Их украли.

– Их съели овцы!

Их смех заставил миссис Гардинер поднять взгляд. Увидев, что молодые люди легко и приятно общаются между собой, она улыбнулась. Тетя не могла припомнить, когда еще видела племянницу такой счастливой. Мэри даже забыла, что на ней очки, и когда девушка наконец сняла их и положила в сумочку, продолжая болтать, это только подтвердило уверенность миссис Гардинер в том, насколько естественно и комфортно молодые люди чувствовали себя друг с другом.

Ближе к вечеру они отправились кататься на лодке по озеру. В хорошую тихую погоду не было слышно ничего, кроме голосов лодочников, перечислявших названия утесов и вершин, которые возвышались над водой. Добравшись до середины озера, гребцы опустили весла, и лодка тихо заскользила, покачиваясь на ветру. Из воды выпрыгнула рыба, и мистер Гардинер поинтересовался у мужчин, какая здесь рыбалка, и его не волновало, стоит ли есть улов. Мэри опустила руку в воду. У нее не было ни малейшего желания думать, говорить или делать что-либо – ей хотелось лишь наслаждаться моментом. Мэри витала в своих мыслях, когда мистер Хейворд повернулся к ней и заговорил так, чтобы слышала только она:

– Может быть, я и не могу запечатлеть эту красоту на бумаге, но во мне все равно пробуждаются чувства при взгляде на нее.

– Да, – просто ответила Мэри. – Удивительно, как от одного лишь взгляда на эту природу я наполняюсь радостью.

– И я рад. Мне нравится видеть вас счастливой.

Сердце у Мэри подпрыгнуло, но она не успела ничего сказать. Мистер Гардинер поинтересовался мнением мистера Хейворда о преимуществах лосося перед форелью или окуня перед щукой, и тот был неудержимо втянут в разговор с лодочниками. Но мгновение спустя мистер Хейворд посмотрел в глаза Мэри самым нежным взглядом, и она, не колеблясь, уверенно улыбнулась в ответ.

Позже той же ночью Мэри сидела у крошечного окошка в своей спальне и смотрела на погруженное в темноту озеро. Она уже давно должна была уснуть, измотанная прогулками на свежем воздухе и солнцем, которыми они наслаждались весь день, но никак не могла успокоиться. Одна мысль тревожила ее, требуя принятия; какое-то время Мэри сопротивлялась, не желая признаваться в этом даже самой себе. Но когда луч лунного света внезапно прорвался сквозь облака, Мэри увидела воду, мерцающую в холодном белом свете, и, не в силах больше сдерживаться, наконец позволила своим чувствам принять конкретную форму. Она полюбила мистера Хейворда. Она испытывала к нему нечто большее, чем дружба, большее, чем восхищение, большее, чем просто удовольствие от его общества. Это была любовь. Мэри ощутила облегчение, когда мысленно произнесла это слово. Не осталось никаких сомнений – она полюбила Тома.

Мэри открыла окно и вдохнула прохладный ночной воздух. Признаться в чувствах к мистеру Хейворду даже самой себе было достаточно смелым шагом. Но теперь, позволив себе этот непривычный ход мыслей, она не могла остановиться. Мэри считала: не исключено – а может быть, даже вероятно, – что ее привязанность взаимна. Мэри допускала мысль, что мистер Хейворд, возможно, тоже любит ее.

Чем больше она думала об этом, тем больше убеждалась, что это правда. Мистер Хейворд всегда уделял ей особенное внимание, искал ее и сидел рядом, разговаривал с ней, смеялся с ней, читал ей. И с тех пор, как они прибыли в Озерный край, мистер Хейворд стал выражать свою привязанность к Мэри еще более открыто, тысячей маленьких и восхитительных способов. А еще он назвал ее по имени. Мэри обняла колени и мягко покачалась взад-вперед в залитой лунным светом комнате, вспоминая, как это было. Она вздрогнула и вдруг осознала, как замерзла. Мэри поспешила к своей узкой кровати, завернулась в жесткие гостиничные простыни и вновь предалась волнующим мечтам о мистере Хейворде.

Во всех отношениях, сказала она себе, они превосходно подходят друг другу. Когда Мэри думала о сходстве их темпераментов – об общих интересах, о приятном общении, – то не могла отрицать, что они, как говорится, «созданы друг для друга». Даже Шарлотте Коллинз пришлось бы признать это. Мэри улыбнулась про себя в темноте, представив, как Шарлотта с одобрением подмечает все, что у них есть общего, уверяя Мэри, что они обладают всеми качествами, необходимыми для того, чтобы вступить в осознанный брак самого разумного рода.

Но Мэри знала, что, если она выйдет замуж за мистера Хейворда, их партнерство никогда не будет строиться только на дружеских отношениях. За этим кроется нечто гораздо большее. Мэри не хотелось признаваться самой себе в том, какое влечение она испытывала в его присутствии, в том, что ей все чаще хотелось взять его за руку или погладить по волосам. Эти желания, казалось, стали более частыми с тех пор, как они прибыли в Озерный край. Казалось, в этом уголке дикой природы общепринятые правила поведения почти не соблюдаются. Прежняя Мэри велела бы себе подавить такие неуправляемые эмоции, но в этом краю все ее чувства были растревожены, и она обнаружила, что не хочет ничего подавлять. Напротив, она позволила себе надеяться, что ее честность в признании своих чувств только увеличит вероятность взаимного ответа.

Можно было подумать, что осознание своих сильных чувств не позволит Мэри уснуть всю ночь и она будет ворочаться с боку на бок, размышляя об их значении. Но волнение у Мэри вызывала не неуверенность в себе, а