Я, Великий И Ужасный - Изяслав Кацман

Кано тут же начинает распоряжаться насчёт сопровождающих для заморских гостей. Несколько минут занимают взаимные расшаркивания и реверансы, и вохейцы отбывают восвояси, то есть в бараки на берегу. Назначенные сонаем в качестве провожатых "макаки" тащат несколько громадных корзин с мясом и сладкими корнеплодами. "Чтобы уважаемым гостям было чем подкрепиться утром" — комментирую на прощание.

Наконец чужеземцы покинули нас — даже Хиштта. Но тот просто сопровождает гостей в качестве переводчика, на всякий случай, до места ночлега, где передаст в руки Тагора. И я могу приступить к выяснению: что же такое творится в "датском королевстве", на Пеу то есть. Зная своих папуасов как облупленных, понимаю всю бессмысленность расспросов прямо здесь, на пиру: получу море ответов от всех сразу, но только не хором, а в разнобой. Потому объявляю торжественную часть трапезного мероприятия завершённой, но не запрещаю желающим продолжать банкет, так сказать, в частном порядке. А затем командую Гоку, Кано, Ванимую и ещё нескольким наиболее толковым из присутствующих следовать за мной. Направляюсь к кирпичному зданию, ещё до моего отъезда получившее практически официальное наименование "Вохейского" или "Заморского" Дома. Причём из всех существующих в папуасском языке слов, означающих строения, народ выбрал, проникшись необычностью сооружения, то, которым принято именовать сооружения для общественных нужд или мероприятий.

Пока я "ходил за моря-окияны", будущий учебный корпус с архивом и библиотекой успели отстроить "под ключ" и даже ввести в эксплуатацию: выложенный камнем и плиткой пол был, допустим, ещё при мне, а вот низкие столики для письма и плетёные из тонких ветвей и травы перегородки, разделяющие помещение на полдюжины кабинетов, этого я не застал.

"Здесь Тонеки с помощниками учит грамоте юных отпрысков, которые проживают в Обители Сынов Достойных Отцов" — поясняет Кутукори, мой старый секретарь. Не знаю, чем он занимался, пока я плавал туда и обратно, но сегодня практически не отходил от меня, быстро настроившись на рабочий лад — в отличие от остальных, пребывающих с утра в состоянии эйфории по поводу возвращения Сонаваралинги-таки.

— А это что? — указываю на связку тонких бамбуковых палок у стены-перегородки в том классе, который Кутукори определил, руководствуясь неизвестными мне соображениями, для сегодняшнего совещания.

— Не все подопечные почтенного Тонеки прилежны и достаточно почтительны к наставникам — как нечто само собой разумеющееся отвечает молодой тинса.

— Понятно — пожимаю плечами. Неужели Вестник практикует телесные наказания…. А ведь производит впечатление конченого гуманиста…. Хотя с нашим молодняком, тем более из благородных семейств, озвереет даже кот Леопольд. Кстати, только сейчас до меня доходит, что Шонека почему-то не было среди встречающих на берегу, да и в Цитадели я его не видел. Тут же спрашиваю, не случилось ли чего со старым тенхорабитом.

"Почтенный Тонеки отправился в Тин-Пау" — поясняет Кутукори — "Два дня тому назад".

— Зачем?

— Помочь наставникам, которые учат письму при тамошнем Мужском Доме.

Как-то само собой получилось, что неугомонный лидер сектантов стал курировать зарождающуюся систему папуасского образования целиком: кроме Обители Сынов Достойных Отцов в его ведение попали и все, то есть обе, начальные школы. Вот и приходится Шонеку разрываться. Что будет, когда мы и на Тенук с Хопо-Ласу распространим ликвидацию неграмотности.

— Когда вернётся? — интересуюсь.

— До новой луны обещал.

Делаю мысленный подсчёт: полностью луна истаяла дня три назад, значит ждать патриарха-тенхорабита не больше этих самых четырёх суток. Если честно, первые годы своей жизни мне, привыкшему к наличию календаря под носом, этот туземный счёт дней по фазам ночного светила был малопонятен, но затем я разобрался, и научился пользоваться не хуже остальных, главное, не забывать следить за ростом и убылью жёлто-красного диска.

Меж тем мы занимаем места за низкими столиками для письма — массивные столешницы, вместо ножек по бокам толстые плахи. Стульев нет. Ученики на корточках что ли сидят на уроках? Ладно, спрошу потом, если не забуду. Теперь же лучше выслушаю, чего тут такое творилось в моё отсутствие.

"Говорите" — обращаюсь к рассевшимся на карачках папуасам. Сам я же примащиваю свою "мятую точку" на стол. "Под чьё вредное влияние попала Солнцеликая и Духами Хранимая типулу-таками?" Ванимуй, тяжело вздохнув, открыл рот. Чем дольше говорил хонец, тем больше я мрачнел. Кано с Гоку и Итомури иногда добавляли свои пять ракушек. Мне почти не пришлось уточнять и переспрашивать. Впрочем, не надеясь на свою память, командую Кутукори записывать перечисляемые сейчас имена. Мой секретарь старательно чиркает пером по листу бумаги — света от пары масляных плошек совсем мало, ему приходится сгибаться чуть ли не вплотную к столу.

"Я услышал вас, друзья" — подвожу черту под разговором.

Да, наворотила наша правительница дел. Папуасы, конечно, выкладывая мне о творящемся в последние месяцы, упор делали на дурное влияние приближенных выскочек. Но, помня нрав юной типулу-таками, в это верилось с трудом: головы с плеч текокских "сильных мужей" и приравненных к ним летели, скорее всего, по прямой указке Рами, а "негодяи" являлись просто-напросто послушными орудиями моей перьеплащеносной подруги.

"Спасибо, друзья" — говорю, держа в руках перечень казнённых в моё отсутствие именем Солнцеликой и Духами Хранимой. Его ещё предстоит вдумчиво изучить для оценки последствий самодеятельности правительницы. Под раздачу попали по большей части те представители столичной знати, от которых я сам бы с удовольствием избавился — некоторые из списка уже успели пройти через "трудотерапию" в Болотном краю, несколько поубавившую спеси, но не излечившую полностью от оппозиционных настроений и "невосторженного образа мыслей", другие же избежали "перевоспитания" только потому, что заменить их можно было точно такими же надутыми индюками, ненавидящими "сонайского выскочку". Впрочем, иных кадров у меня просто нет: все более-менее толковые не в Тенуке глаза Раминаганиве мозолили на свою беду, а при деле — кто на медеплавильнях и связанных с ними предприятиях, кто на осушаемых и осваиваемых землях Бунсана, кто в порту.

Так что для дела прогресса и величия Пеу уничтоженные "негодяями" представители папуасского истеблишмента не представляли особой ценности. Проблема была в изменившихся раскладах среди элиты: все "экстерминированные" чьи-то родственники или друзья, и с их гибелью одни группировки знати неизбежно усиливаются за счёт других. И я даже догадываюсь, кто именно выигрывает от действий типулу-таками: ласунгских или хонских "сильных мужей" в списке не наблюдается.

"Сейчас уже поздно. Всё мы устали за сегодняшний день" — встаю со стола — "Я буду думать, какого наказания заслуживают те, кто ввёл нашу повелительницу в заблуждение". Мои информаторы согласно пожимают плечами. На самом деле меня больше заботят перемены в папуасской верхушке, а не вовсе не наказание причастных к