Лето в пионерском галстуке - Катерина Сильванова

Олежка расплылся в широченной, гордой улыбке и заявил:

— Спасибо, Юла! А из тебя получится отличный фолтепианист! Я тоже в тебя велю! Обещай, что не блосишь музыку, а я тогда пообещаю, что не буду как ланьше лениться на занятиях с логопедом, а буду сталаться изо всех сил!

— Ладно, обещаю!

— И я обещаю!

Юрка подмигнул ему, потрепал по волосам и пошёл к реке.

Вышел с кортов и не торопясь отправился вниз по дорожке, ведущей к пляжу. В голове было пусто, на душе — почему-то тихо. Юрка будто замер и онемел изнутри, но это состояние ему нравилось. Он просто брёл через подлесок, шагал по квадратным плитам.

Впасть в отчаяние ему не давала надежда. Яркая и тёплая, она горела в нём, как факел в кромешной темноте. Юрка был уверен — они обязательно встретятся. И пусть это случится уже не в летней «Ласточке», а в сером и пыльном городе. Да где угодно, ведь главное — с Володей! И Маши там не будет, и никто не запретит Юрке быть рядом так, как он того хочет.

Когда дорожка из серых бетонных плит закончилась, перед Юркой открылась узкая песчаная тропинка, недлинная, метров десять, и ровная. Он спустился по ней на пляж. Свернув к лодочной станции и собираясь сократить путь до ивы, Юрка не смог пройти мимо памятного места. Он отодвинул деревянную калитку, скрылся в складском помещении и вышел через него на скрипящий под ногами пирс. На воде покачивались лодки. Юрка устремился к той самой, в которой они с Володей прятались от дождя. Казалось, что это случилось целую вечность назад, но до чего же отчётливо помнился тот поцелуй. Юрка коснулся кончиками пальцев губ — от воспоминаний их будто согрело тёплым дыханием.

Чтобы развернуться и уйти со станции, потребовалось сделать над собой усилие. От мыслей, которые нахлынули на него здесь, было одновременно и сладко, и больно. Вот, что хотелось оставить в капсуле времени — все эти моменты: лодку под брезентом, поцелуи в занавесе, Володины тёплые слова, его радостную улыбку и тихие, но такие честные признания… Оставить, закрыть крышкой и закопать в землю, чтобы не сомневаться, что сохранится и не забудется. Чтобы через десять лет, встретившись вновь, достать всё это и снова оказаться тут — в последнем лете уходящего детства.

До ивы Юрка добрался без проблем — ночной дождь, вопреки опасениям, не намного поднял уровень воды в реке, но, чтобы перейти брод, Юрке пришлось высоко задрать шорты. Земля под ивовым куполом была сырая, потому что редкие лучи, пробивающиеся сюда, ещё не успели её прогреть и высушить.

Время близилось к ужину, но Юрка не хотел возвращаться. Хотел сидеть здесь один, совсем один, и незряче смотреть на реку. Он с изумлением заметил, что в ней поразительно много движения: ленивое течение, плавные перекаты волн и яркие вспышки вечернего солнца на них. Он думал, что всё это будто бы не хаотично и бессмысленно. Гадая, как определить системность и взаимосвязь волн в течении реки и какой тут вообще может быть смысл, Юрка остался на берегу до самого горна. Но потом всё же поднялся с земли и решил вернуться — обещал же Володе сообщить.

Пока перебрался обратно через брод и дошёл до лагеря, новый звук горна оповестил о конце ужина. Юрка бросился к столовой. В выходящей на улицу толпе заметил Володю — тот, окруженный мальчишками из своего отряда, оглядывался по сторонам, а увидев Юрку, махнул ему рукой.

— Держи, — Володя протянул ему два пирожка с маком. — Почему на ужине не был?

Юрка сглотнул слюну — до этого он и не замечал, что нагулял такой аппетит.

— Спасибо! — И тише добавил: — К иве ходил. С бродом всё в порядке, но земля под ивой холодная и сырая.

— Понял. Я договорился с Леной, чтобы она одна малышей увела с костровой и спать уложила. Кое-как, но отпустила, так что всё в порядке. Немного посидим на костре со всеми, а потом пойдём с капсулой к иве. Только у Ирины отпросись!

Из столовой вышла Маша. Заметила их, стоящих рядом, насупленно зыркнула прямо на Юрку. Но тот лишь закатил глаза и, вспомнив, спросил у Володи:

— Тебе про Пчёлкина доложили? Про его диверсию…

Володя улыбнулся:

— Ага. На самом деле там весело вышло: Алёшу Матвеева попросили взять спичек, чтобы принёс, когда костёр будем разжигать. Про это каким-то образом узнал Пчёлкин, стырил их на кухне и понёс нам. А Олежка решил, что Петя планирует диверсию, и захотел поймать хулигана. Олежка, оказывается, тот ещё партизан! Видимо, в роль вжился.

— Надо же! Пчёлкин? И помог? Как-то подозрительно.

— Я тоже сперва так подумал. Но потом Пчёлкин заявил, мол, несправедливо, что все лавры достались Рылееву — тот и в спектакле молодец, и все его со вступлением в пионерию поддерживают и хвалят. А Петя тоже так хочет, и его тоже есть за что хвалить.

— Ух ты! Как ты его воспитал! — Юрка хихикнул.

— Да я-то что? Вряд ли я…

— Да-да, — Юрка горячо закивал. — Ты же вожатый, можно сказать — старший брат. Ты им пример подаёшь. Все люди меняются, а когда рядом такой вожатый, как ты, меняться можно только в лучшую сторону.

На Володиных щеках заиграл румянец, а Юрка смутился. Он хотел бы сказать ему другие слова, среди которых, конечно же, не было бы «вожатый» и «старший брат». Но рядом сновали люди. И Маша. Юрка только попробовал сказать «люблю», не произнося этого слова, но эта проклятая конспирация уже ему опостылела.

«Взвейтесь кострами, синие ночи…» — пели пионеры.

Наступил вечер, и он действительно был синим. А костёр без преувеличения взмывал в чернильное небо, разбрасывая искры так высоко, что они мешались со звёздами — не сразу и догадаешься, искра потухла или сгорел метеор.

Отряды долго собирались в строй, долго шли на обширную поляну в лесу и долго рассаживались на расставленные кругом скамьи.

Открывающую песню, гимн смены, уже спели и теперь снова затянули «Синие ночи», сидя как