Воспоминания одной звезды - Пола Негри

побережье океана в Санта-Монике, где я могла побыть одна в те часы, когда не работала. Я больше всего на свете хотела остаться одной, побыть в тишине — это время мне требовалось для того, чтобы привести в порядок разбитые осколки собственной жизни, пытаясь вновь сложить их воедино, в каком-то порядке.

Также я хотела снова погрузиться в работу, ведь это давало мне стимул для дальнейшего существования. Я упросила студию Paramount перенести на более ранний срок дату начала съемок моего следующего фильма — «Колючая проволока». Прекрасный британский актер Клайв Брук[246] получил главную мужскую роль, у меня была главная женская роль, Эрих Поммер снова стал моим продюсером, а это гарантировало высочайший уровень всех элементов кинопроизводства. Принимая во внимание то, что я была в трауре, все мероприятия рекламного характера и всевозможные интервью были сведены к минимуму. Профессиональные журналисты и авторы постоянных колонок о мире кино вошли в мое положение, проявляя нужное внимание и тактичность. Они уважительно отнеслись к моему горю, поэтому не просили ни о каком одолжении, не просили делать для них исключение. К сожалению, были и другие, кто не обращал внимания на мои чувства.

В Голливуде всегда существовала определенная группа пишущей братии, которые, работая без договоров, питались, подобно стервятникам, обрывками ложных сведений, чем не решился бы воспользоваться ни один профессиональный журналист. Они лишь гнались за быстрым заработком, а потому раздували всякие мелочи в грандиозные «откровения», продавая их тому, кто больше заплатит, не обращая никакого внимания на правду и даже презирая имевшиеся законы о злословии и клевете. Ни киностудия, ни я сама не выпускали достаточного количества авторизованных историй, какие удовлетворяли бы все большее и притом болезненное любопытство читателей всех этих ежемесячников и еженедельников. Тут-то и появлялись упомянутые выше «акулы пера», заполнявшие недостаток реальных новостей целыми сериями историй, которые не имели никакого отношения к настоящим событиям. Они с особым восторгом разукрашивали свои лживые россказни небольшими добавками от редактора и обвиняли меня, например, в следующем:

«Сыграла одну из самых грандиозных ролей всей своей карьеры…»

«Счастливая страдалица, упивающаяся мазохистской радостью…»

Разумеется, настоящие журналисты, профессионалы своего дела, негодовали. Многие из них, такие как Херберт Хау[247], Луэлла Парсонс и Джеймс Квёрк, встали на мою защиту. Они считали, что каждый раз, когда свободой прессы столь отвратительно злоупотребляют различные бесчестные непрофессионалы, это бросает тень и на их работу. Ниже всех в своем желтом журнализме пал некий писака, с кем я ни разу не встречалась. В одном ежемесячном журнале, который специализировался на скандальных материалах, он опубликовал такое:

Фотографов пригласили в помещение, и после того, как эта актриса долго рыдала, так что вся ее грудь трепетала от страданий, она вспомнила о своих обязанностях хозяйки, принимающей гостей, а потому открыла ящик с виски.

Через несколько дней репортерам довелось кое-что узнать об усердном времяпрепровождении мисс Негри в похоронном поезде. Дама, вся в черном, неутомимо возникала на задней площадке последнего вагона в различных пунктах маршрута. Как говорят, когда локомотив остановился в четыре утра в Альбукерке, чтобы набрать воды, она поднялась с постели и, спотыкаясь и пошатываясь, двинулась на заднюю площадку.

Джимми Квёрк возмутился особенно сильно, сочтя эту статью апофеозом непристойности, потому что он сам был не только единственным представителем прессы во время этого трагического переезда через всю страну, но и единственным журналистом, кто мог искренне и честно назвать себя личным другом Руди, кому тот доверял многие свои тайны. Когда я отказалась последовать его настоятельным советам подать в суд за публикацию подобной оскорбительной, клеветнической статьи, он опубликовал в своем журнале «Фото-плей», который в то время был особенно влиятельным, редакционную статью такого содержания:

РУДОЛЬФ ВАЛЕНТИНО ПОКИНУЛ НАС, и среди всевозможных возгласов и бурного проявления чувств послышались рыдания, рожденные истинным горем, а у многих из нас глаза, омытые слезами, свидетельствовали о переживаемой невероятной печали.

Между тем, когда потрясенный мир обратил свои взоры на дорогого для него покойника, кое-какие бесчувственные личности поторопились сосредоточить внимание на некоторых определенных моментах, лишь бы покрасоваться перед публикой. Эти шарлатаны и охотники за сиюминутной славой получили, таким образом, возможность сделать свои имена заметными, так что исполненные печали глаза, искавшие лишь возможности попрощаться с покойным, стали свидетелями различных кульбитов этих паяцев.

Впрочем, порой такое случается, но здесь нас возмущает то, что газеты исполнились скепсисом по отношению ко всем скорбящим, хотя лицемерно скорбели лишь отдельные личности, и потому в них появились мелочные и жестокие намеки именно в отношении того человека, кто, вне всякого сомнения, сегодня отчаянно страдает от случившейся утраты больше, чем кто-либо еще.

Эта юная женщина, одинокая, исполненная скорби, только что потеряла того, кого любила, притом любила со всей силой чувств, доступной великим деятелям искусства. Ее страдания исполнены особой горечи, что возникает, когда мечты о будущем оказываются сокрушены и счастье становится несбыточным.

Пола Негри одарила нас некоторыми из наилучших творений искусства кино. Мы знаем ее как темпераментную актрису, исполненную сильных страстей — она суть ураган эмоций. И в своем проявлении горя она была искренной, измученной, убитой горем, истерзанной и безутешной. Для нас достаточно знать, что Руди прошептал имя Полы, навсегда закрывая свои глаза и уходя в вечное одиночество Смерти. И сегодня он не может защитить ее…

Большинство друзей из мира кино остались мне верны и поддерживали меня в этот трудный период, а люди жестокие, кто прилагал особые усилия, чтобы уязвить и оскорбить меня либо в печати, либо распространяя слухи, их было немного.

Лишь гораздо позже их отвратительные словоизлияния оказали на меня ужасное воздействие. В период сразу после смерти Руди отношение большинства людей было сочувственное и милосердное.

Широкая публика, кинозрители проявляли невероятную преданность по отношению ко мне. Количество писем, которые я получала от поклонников, удвоилось, причем некоторые из моих фанатов даже советовали мне уйти в монастырь, в знак верности памяти Руди. Впрочем, хотя подавляющее большинство писем были написаны с самыми теплыми чувствами и искренними выражениями сочувствия и соболезнования, все же некоторые из них носили странный характер. Например, некая группа молодых дам стали распространять петицию, требуя, чтобы я купила «Гнездо орла» вместе со всем имуществом Руди и создала там музей Валентино. Другая дама-медиум настаивала на том, что я должна арендовать «Голливуд-боул», дабы она могла устроить там массовый спиритический сеанс и войти в контакт с моим возлюбленным в потустороннем мире. Также я получила