Долина Колокольчиков - Антонина Крейн

вид деловой Соомы, пусть она и не желала единорогу зла, заставил его метнуться прочь, не разбирая дороги. Сквозь терновые заросли, где он поранился, потом сквозь долину, прямиком по утёсу и – бамс. Вниз. Возможно, он увидел краешек туманной полосы и хотел спрятаться в ней, не зная, что дальше – обрыв.

– Похоже на правду, ведь дикие единороги в большинстве своём очень осторожны, – кивнул Берти. – Такова их генетическая память. Помню, когда я учился на правовом факультете, мы проходили историю борьбы с браконьерами… Так вот, около тысячи лет назад «единорожье» браконьерство шло первым по распространению и жестокости, и именно поэтому сейчас единорогов так мало. Их просто перебили. Немудрено, что потомки оставшихся такие пугливые: впитали осторожность с молоком матери.

Мы подошли к обрыву и, помахав руками, чтобы разогнать туман, стали прицельно всматриваться в подножие склона.

– Я вижу их! – вскоре воскликнул Голден-Халла. – Давай за мной!

И уже привычными невесомыми прыжками мы стали спускаться в снежную долину.

В своём временном бестелесном состоянии я совсем не чувствовала холода – в отличие от госпожи Соомы. Жительница Овердила, сейчас выглядящая как нормальная женщина из плоти и крови, одетая в удобную короткую мантию и штаны, обнимала лежащего на боку единорога, и её нехило колотило, а кончики пальцев и носа совсем покраснели, замёрзнув.

И одежда, и волосы Соомы были белыми – как и единорог, как и снег кругом. Неудивительно, что прежде мы их не заметили.

Увидев нас, жительница Города Бликов недоумённо вскинула голову и, сначала вскрикнув от удивления, потом быстро и сурово заговорила, указывая то на передние ноги грустного, но смирного единорога, укутанные дымкой волшебства, то на заднюю – окровавленную. Наши с Берти лица вытянулись: мы не понимали речь Соомы.

О, прах. Видимо, тогда как мы сейчас говорили на языке Овердила, она использовала норшвайнский. И разница наших состояний не позволяла нам толком понимать друг друга.

– Ничего, думаю, ситуация и так ясна! – отмахнулся Берти. – Использовать пыльцу рано: став плотными, мы с тобой не сможем забраться вверх по утёсу, а эфемерная Соома не сможет как следует удерживать единорога… А ей нужно будет это сделать. Потому что я, конечно, не эксперт в лечебной магии, но попросту срастить пару костей этому парню могу.

Слово «попросту» в отношении исцеления переломов напрягло меня. Слишком хорошо я помнила из собственного опыта, как печально живётся, если знахарь сделал что-то не так.

– Погоди, Голден-Халла! Дай я тоже посмотрю.

В итоге мы втроём с Соомой ощупали ногу единорога. Он приподнял голову. Его ресницы трепетали, пока он пристально следил за нашими действиями, но терпел. Сердце от страха у него билось так, что было, кажется, слышно за милю. Вот трусишка! Я сгоняла на утёс за календулой и корнем окопника, которые знахари используют для усиления действия заживляющих кости заклинаний, Соома крепко прижала единорога к снегу, и Берти в конце концов успешно срастил его сломанную ногу.

Животное тотчас вскочило, явив недюжинную силу и буквально раскидав нас по сторонам, и, не успели мы моргнуть, как единорог уже умчался прочь по снежной долине.

– А вы успели собрать пыльцу? – обратилась я к Сооме, демонстрируя ей наш с Берти мешочек.

Жительница Города Бликов кивнула и вытащила из-за ближайшей скалы свой трофей – в несколько раз больше по размеру. Интересно, каким образом Соома её добывала из этого несчастного единорога? Впрочем, он явно оставался в полной комплектации, а Соома проявила себя как защитница животных, поэтому едва ли добыча пыльцы принесла волшебному животному какой-то вред.

Берти похлопал себя по одеянию, затем посмотрел на свои пустые запястья.

– Моему новому облику не досталось часов, – цокнул языком он. – И у тебя я их тоже не вижу. Однако что-то мне подсказывает, что нам стоит поторопиться, если мы хотим успеть вернуться в Город Бликов. Соома, позвольте, я сделаю кое-что – знаю, вы можете сами, но мне так хочется попробовать!..

И он высыпал немного сиреневой пыльцы себе на ладонь, а потом резко дунул в сторону охотницы. Пыль взвилась мерцающим облаком, а когда развеялась, перед нами стояла характерная, по-овердильски полупрозрачная фигура. Облачённая в малиновое платье, как у стража Оэло, Соома тем не менее разительно отличалась от племянника. Резкая, жёсткая, явно повидавшая всякое на своём веку – не нежная орхидея, а вполне себе плотоядная мухоловка.

– Благодарю, что помогли. – Соома низко поклонилась, прижав руки ко лбу. – Когда единорог упал, мне удалось исцелить передние ноги, но на заднюю уже не хватало магического резерва: жителям Овердила нелегко даётся колдовство в Земле Дракона. Я не могла бросить животное, хотя и помочь не удавалось. Проклятое чувство долга!.. В иные моменты только портит жизнь и тебе, и окружающим. Дома я непременно накажу себя за эту ошибку. А сейчас – поспешим.

И, не особо-то ожидая от нас ответа, она в несколько прыжков взлетела по скале и бросилась в сторону небесной лестницы.

Какая энергичная дама, с ума сойти!

* * *

– Тётушка, вы вернулись! – Оэло суматошно выбежал нам навстречу и тотчас получил нехилую оплеуху.

– Ликом Луны окаянный неумеха, ты почему выходишь за врата города?! – рявкнула охотница так, что даже мы с Берти вздрогнули. – Тюрбан поправь. Спину прямее. Гостям поклонись, позорище! – Соома тыкала пальцем то в голову, то в лопатки насупившегося племянника, и мне подумалось: а чего он, спрашивается, так просил её вернуть-то?

Меж тем к нам подошёл сам седовласый Магистр. Неизвестно, услышал ли он гневные крики охотницы или на воротах стояла сигнализация, но явился овердилец как нельзя более вовремя.

Пользуясь тем, что тётушка отвлеклась на беседу с высоким начальством, Оэло подскочил ко мне, как зайчишка, и всунул в руку имаграф. «Не комментируйте это вслух, госпожа! – так и читалось в его взгляде. – Не то мне конец».

И я вдруг подумала, что они с Соомой напоминают мне Полынь и Тишь в какие-то давние, подёрнутые плёнкой забвения времена, насколько я могу их себе представить-нафантазировать.

И ещё я подумала, что в мире ужасно много людей, которые прячут заботу за жёсткостью и гневом. По моим ощущениям, их куда больше, чем тех, кто, наоборот, на словах корректен и добр, но в критических ситуациях исчезает в кустах. В целом это хорошо: такая пропорция куда лучше, чем обратная! Но что же с нами со всеми не так, в каких условиях мы растём, что «изображаю, что ненавижу, но забочусь» становится такой распространённой тактикой? Более того, вызывает симпатию, как признак своеобразного благородства. Во всяком случае, у меня.

Из мыслей меня