Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

– Это вот – купец, – шепнул Терентий Васильевич. – Он уже вторые сутки по землечерпалкам лазает. Что-то записывает, что-то подсчитывает… Продешевить боится.

– Наши говорили, что этот господин из Константинополя приехал, – пояснил Тихоныч. – Вроде представитель торгового дома.

– Ну а зачем им землечерпалки? – удивился Воробьев. – Если Врангель по зубам схлопочет, куда они денутся со своими землечерпалками?

– Это для тебя да для нас с Терентием они – землечерпалки, – пояснил Тихоныч. – А для купца – товар. За границу угонит и то ли оптом продаст, то ли частями. Там и железо, и медь, и латунь… Господи боже мой, чего только там нет! Большие деньги можно заработать!

– Да-а, дела, – многозначительно протянул Терентий Васильевич, провожая взглядом высокого господина в штатском и его сопровождающего. – А портовый инженер… вишь, как возле купчишки вьется. Не иначе как уже сторговались!

Воробьева эта мысль обожгла, как удар хлыста.

Летний зной приходит в Севастополь рано, не дожидаясь, когда закончится весна. Цвели акации, и медовый, душистый запах висел на улицах города, пьяня и внося в души людей какое-то смутное, тревожное беспокойство.

Впрочем, тревога, овладевшая людьми, вызывалась не только временем года. Наступление, скоро наступление – это чувствовалось по всему. По дорогам на север полуострова передвигались колонны солдат, катились пушки и броневики, шли обозы.

Красильников направлялся в фотографию Саммера, к Бондаренко. Надо было посоветоваться о Кольцове: быть может, есть у Бондаренко какие-то возможности помочь. Рассказать о безрадостных вестях, принесенных Воробьевым: судя по всему, землечерпательные караваны проданы торговому дому «Жданов и К°» и могут в скором времени уплыть за границу. Концентрировались войска в районах Феодосии, Керчи и в Северном Крыму. С французских пароходов в порту сгружались орудия и другое военное имущество. Ночью ошвартовались тоже груженные сверх ватерлинии американские пароходы «Сангомон» и «Честер Вальси». Обо всем этом надо было каким-то способом известить командование Красной армии.

В фотографии в этот будничный день было безлюдно. Однако обсудить дела они не успели: была назначена встреча подпольной группы, и Бондаренко спешил. Красильникова он взял с собой.

Торопливо пройдя пару кварталов, они очутились возле давно знакомого Красильникову винного погребка «Нептун» с украшающим вход веселым богом морей, держащим в руке кружку пива.

Спустившись по выщербленным ступеням «Нептуна», Бондаренко чуть замешкался у открытой двери, вглядываясь в прохладный полумрак подвальчика. Здесь все было спокойно. Посетителей почти не осталось, лишь в глубине зала сидел над стаканом вина пожилой, уныло-потертого вида чиновник, да неподалеку от него тихо толковали о чем-то двое дрогалей.

Увидев в проеме двери Бондаренко и перекинувшись с ним многозначительным взглядом, хозяин сказал посетителям:

– Извините, господа хорошие, заведение закрывается.

Дрогали встали сразу, послушно и дружно, чиновник же почему-то заупрямился.

– Что такое?! – недовольно воскликнул он.

Хозяин величественно повернулся к нему:

– Так у нас заведено. Идите с миром.

Чиновник, бормоча что-то, направился к выходу. Но лакей остановил его:

– Извольте рассчитаться, господин! Нехорошо-с!..

Склонив к плечу голову с лоснящимися, надвое разделенными пробором волосами, лакей обмахивался полотенцем. На круглом его лице блуждала полупочтительная, полупрезрительная – истинно лакейская – ухмылка.

Красильников уже начал понимать, что к чему, и все же удивленно посматривал то на хозяина, то на его помощника.

Хозяин «Нептуна» вел себя так, будто родился за этой стойкой. Приняв от чиновника сторублевую бумажку, то бишь «казначейский билет правительства вооруженных сил Юга России», он презрительно сморщил губы, а потом неподражаемо небрежным жестом кинул на мокрую стойку несколько «колокольчиков» – мелких врангелевских ассигнаций, получивших название не то за изображенный на них царь-колокол, не то за низкую покупательную способность, – пустой звон, а не деньги!

Наконец чиновник удалился.

– Пошли, Семен! – повернулся Бондаренко к Красильникову.

В маленькой комнате за столом сидели четверо. Красильников негромко поздоровался.

– Здравствуй, товарищ! – Голос хозяина погребка здесь, в комнате, показался Красильникову неестественно густым и низким. Только несколько позже он понял причину этого акустического чуда: столом им служила огромная бочка, и они восседали вокруг нее. – Ты у нас бывал. Я тебя запомнил.

– Бывал, – кивнул Красильников. – Я тоже тебя запомнил.

Здесь, среди друзей, Бондаренко неузнаваемо переменился. Исчезло сонливое выражение лица, не осталось и малейшего следа от недавней вальяжности. Глаза смотрели молодо, от всей его крепкой фигуры веяло силой и уверенностью.

– Значит, так! – сказал Бондаренко, легонько прихлопнув ладонью по столу-бочке. – Я сейчас буду говорить о каждом из вас. С кого начнем?

– Полагается с гостя, – быстро вставил худощавый человек с почерневшим от въевшейся гари лицом.

Красильникову показалось, что столь же прочно, как гарь, прижилась на этом лице постоянная усмешка. «Легкомысленный какой-то», – недовольно подумал Красильников.

– Можно, конечно, с гостя, – согласился Бондаренко. – А можно наоборот. Пусть гость послушает, что вы за люди, и сам решит, называться ему или нет. Может, не захочет.

Шутке засмеялись, но сдержанно.

– С тебя и начнем, – сказал Бондаренко худощавому чернолицему человеку. – Товарищ Ермаков. Работает на «железке». Говорит, что жить без своих паровозов не может, но я ему не верю: ломает почем зря. Полный реестр по этой его линии сейчас не составишь. Наверное, полковник Татищев хотел бы с ним кое о чем потолковать, но Петр Степаныч – человек стеснительный.

– Я в армии не служил, говорить с полковниками не умею, – улыбнулся Ермаков.

– Теперь факт последний, – сказал Бондаренко, – но главный. В партии Петр Степаныч с марта шестнадцатого…

«Вот тебе и легкомысленный», – подумал Красильников.

– Пойдем дальше. – Бондаренко перевел взгляд на немолодого человека с бородкой. – Михаил Михайлович Баринов. Служил на «Пруте». После разгрома восстания был приговорен к пожизненной каторге. Бежал из пересыльной тюрьмы, долгое время жил на нелегальном положении в разных городах. Пять лет назад вернулся в Севастополь. Организовывал боевые дружины, потом красногвардейские отряды. Он на нелегальном: его многие знают в лицо…

Следующим был человек с солдатскими погонами. О нем Бондаренко сказал: