Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Кольцов смутно представлял себе, как найти подпольщиков. Но не сидеть же здесь, в этом партизанском лагере, убедив самого себя, что ты принимаешь посильное участие в борьбе с врагом! И ждать. Чего? Разгрома белогвардейцев? Чтобы потом спуститься с гор и присоединиться к тем, кто действительно не щадил своих сил в борьбе с врагом? Нет, такой жизни Кольцов не желал.

В один из дней он упросил Стрельченко помочь ему добраться до Симферополя. Его переодели. Из кипы документов, взятых у белых, подобрали подходящие. До Таш-Джаргана Кольцова провожали Софрон и даже сам Стрельченко. Возле Таш-Джаргана они со Стрельченко расстались. Софрон уверенно повел Кольцова дальше, до Джиен-Софу – маленького татарского аула, расположенного неподалеку от городского предместья. В Джиен-Софу у Софрона был знакомый татарин. У него они заночевали. Утром татарин ввел Кольцова в город, минуя заставы.

Сложное чувство испытывал Кольцов в эти первые минуты в Симферополе. Город он знал хорошо – не раз бывал здесь. Внешне он ничем не изменился. Те же улицы, дома, вывески, и все же Кольцов попал как будто в иной город, только похожий на тот, памятный с детства, провинциально тихий, неторопливый. Кольцов тут же и понял, чем вызвано это странное неузнавание: город – не только улицы и дома, но прежде всего люди, их поведение, облик. По знакомым улицам текла пестрая, шумная, чуждая ему жизнь.

Было и еще одно: слишком долго он жил вне этого шума, многолюдья. Оно давило на него, угнетало… Ближе к большому, шумному базару потянулись лавчонки и кустарные мастерские матрасников, сапожников, шорников, тут же бойко торговали закусочные, чебуречные, шашлычные, из распахнутых окон и дверей несло кисловатым запахом дешевого вина, горелого бараньего жира и лука.

Кольцов присмотрел кофейню, где, на его взгляд, можно было спокойно посидеть. В киоске рядом он хотел купить, какие были, газеты, но оказалось, что, кроме официоза штаба Врангеля «Великая Россия», ничего другого сегодня в продаже нет.

Официальной информации в газете было мало, гораздо больше внимания уделялось всевозможной «хронике», то есть слегка подправленным и облагороженным сплетням, всякого рода пророчествам, наскоро обновленным анекдотам. Взахлеб восхвалялся новый правитель и новые порядки, и конечно же в изобилии преподносились описания ужасов «большевистского ада».

Выйдя из кофейни, Кольцов пошел к базару.

На базаре и примыкавшем к нему толчке царило крикливое многоголосие. За длинными деревянными стойками замысловато расхваливали свой товар торговки зеленью. Сновали с большими графинами на голове продавцы пенной бузы и просто подслащенной, подкрашенной воды. В пестрый гул вливались выкрики точильщиков, стекольщиков, монотонные причитания нищих, разбойничий посвист беспризорников.

Несколько часов Кольцов бродил между рядами, толкался в очередях, торговался, покупал квашеные помидоры и соленые огурцы – и ни разу за весь день не увидел ни одного знакомого лица из числа давнишних симферопольских друзей.

Солнце клонилось к закату. Торговые ряды стали пустеть. И он начал замечать, что на него обращают внимание. Здесь все были при каком-то деле, лишь один он бесцельно слонялся по уже малолюдной базарной площади. Чтобы чем-то заняться и заочно получить полезную информацию, он пошел к афишным тумбам, заклеенным объявлениями.

Прочитал про знаменитую гадалку, про посудный магазин Киблера, про танцклассы и про самое эффективное парижское средство от моли и клопов – и вдруг… Он даже не сразу понял смысл объявления – просто пробежал взглядом по написанным печатными буквами строчкам, и что-то дрогнуло в нем, сильнее забилось сердце.

«Продаю коллекцию старинных русских монет».

Кольцов закрыл глаза, боясь, что знакомое начало – лишь чистая случайность, а дальше пойдет совсем другой текст. Опять посмотрел на объявление:

«Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу…»

Да что же это такое? Ведь этим шифрованным объявлением (слово в слово!) Платоновы вызывали его в Харькове на связь! А здесь только адрес и фамилия другие: «Фонтанная улица, 14, Болдырев К.Н., собственный дом».

Неужели это Красильников и Наташа, следившие за всеми драматическими поворотами его судьбы, пытаются таким способом дать ему знать о себе? Или совпадение текстов?

Во всяком случае, пока на улице день, следовало наведаться к этому Болдыреву… Кольцов вышел за рыночную ограду, глянул по сторонам и зашагал на Фонтанную.

На звонок долго никто не отзывался. Потом совсем близко раздался громкий удушливый кашель, видимо, хозяин квартиры стоял под дверью уже давно, прислушивался и по какой-то причине не хотел открывать. И неизвестно, как долго бы он продержал Кольцова на пороге, если бы случайно не обнаружил себя кашлем.

Загремели засовы, дверь наконец приоткрылась, но прочную литую цепочку хозяин не снял.

– Вам кого?

– Я по объявлению, – скрывая волнение, сказал Кольцов.

– Какому?.. Ах да! Простите, так что вы хотели? – Кузьма Николаевич не забыл, конечно, об объявлении. Но он и подумать не мог, что человек, которого жаждал увидеть Красильников и которому это объявление предназначалось, придет так скоро.

А Кольцов, видя замешательство хозяина, его подозрительную недоверчивость, почти уже не сомневался, что это все-таки случайность, совпадение. И просто так, на всякий случай произнес те слова, которые должен был сказать:

– Меня интересуют две редкие русские монеты. Две монеты Петра Первого… «солнечник» и двухрублевик.

К удивлению и радости Кольцова, пароль сработал: звякнула цепочка, и дверь широко отворилась.

– Входите! Вы – Кольцов?.. Непостижимо, с какой точностью рассчитал Семен Алексеевич!

– Красильников? – все еще не веря удаче, спросил Кольцов.

– Объявление – это его идея.

– Я догадался. Где он сейчас?

– В Севастополе. Нет, но как славно получилось с объявлением! Честно говоря, я не очень верил в успех. Тем более что первоначально мы спланировали напечатать объявление в газете. Но не удалось. И тогда я принял самостоятельное решение: расклеить его на заборах… Вероятность, что оно попадет вам на глаза, была мизерная: один к миллиону…

Так, разговаривая, они прошли в комнату с лампой под абажуром. И лишь здесь хозяин протянул Кольцову руку:

– Будем знакомы. Зовут меня Кузьмой Николаевичем. Вас знаю по рассказам Красильникова.

Хозяин явки вглядывался в Кольцова. И Кольцов теперь тоже хорошо рассмотрел его. Был Кузьма Николаевич действительно немолод: худое, изрезанное морщинами лицо, глубоко запавшие глаза, обведенные болезненными тенями, и неожиданно густая, темная, лишь с редкой проседью шапка волос. Фигура, несмотря на сутулость, крепкая, костистая.