Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

5-го был день именин великого князя Сергея Александровича, я ему подарил пилу для пилки сучьев, он очень увлекался в то время этим занятием. После завтрака великий князь пришел ко мне с Дмитрием Павловичем и благодарил за пилу, которую он нашел очень удобной. Затем была и великая княгиня с Е. Н. Козляниновой.

6-го июля приехал из Петербурга профессор Вельяминов-хирург. Днем в три часа прямо из Москвы в ландо четверкой, высланной по приказанию великого князя, он приехал в Ильинское со своим племянником и доктором Зерениным.

После тщательного осмотра вынесли резолюцию: общий острый суставный ревматизм, осложненный воспалением коленного сустава и всех мышц, примыкающих к колену; немедленно ехать в Пятигорск на серно-грязевые ванны до сентября, затем в Боржом, Абастуман, оттуда в Крым и не возвращаться в Москву раньше ноября – к началам морозов. Такой приговор меня не особенно утешил, уехать на 4 месяца – легко сказать. Очень меня это огорчило. От меня Вельяминов пошел к великому князю доложить все подробно, великий князь был с ним очень любезен и просил его остаться отобедать у него.

7-го числа я все ждал к себе великого князя, от которого хотел знать результат его разговора с Вельяминовым, но он так и не пришел; великая княгиня заходила ко мне и посидела, пока я обедал.

8-го приехал обер-прокурор синода К. П. Победоносцев. Я очень обрадовался его приезду, так как мне хотелось переговорить с ним о моем брате, который одно время увлекался толстовством, и один из местных священников написал на него донос Победоносцеву, который в свою очередь препроводил его в Департамент полиции, а этот последний – министру финансов, и моему брату пришлось оставить должность податного инспектора, которую мой брат занимал там, в Харьковской губернии. Узнав о приезде Победоносцева, я написал записку великому князю, прося его попросить Победоносцева зайти ко мне для разговора насчет моего брата.

После завтрака я получил от великого князя ответную записку: «Все исполнено». Вслед за этим ко мне кто-то постучался, и вошел Победоносцев. Он сам начал говорить, что догадывается, что я, верно, хочу его просить о моем брате, но что он тут решительно не причем, что он препроводил переписку министру внутренних дел, который, вместо наведения справок препроводил все министру финансов, что он согласен написать генералу Шебеко (в то время товарищ министра внутренних дел, заведовавший полицией), что ничего не имеет против моего брата, показания которого читал и считает все это дело интригой. Разговором с Победоносцевым я остался вполне удовлетворен, и мой брат скоро был восстановлен в правах, был только переведен в Тверь.

На другой день ко мне пришел великий князь, и моя судьба решилась, он отпустил меня, и мой отъезд назначен был на 13-е число.

В этот день из Ильинского уезжал великий князь Михаил Николаевич и перед отъездом зашел ко мне, просидел у меня целый час, сказав, что не хотел уехать, не простившись со мной. Он меня тронул до слез своей добротой, поцеловав меня и благословив, пожелал мне вернуться бодрым и здоровым.

10-го числа доктор Зеренин наложил на мою ногу неподвижную стеклянную повязку, впервые мне пришлось видеть такую и испытать на себе. Ногу мою сначала забинтовали поверх небольшого слоя ваты парусиновым бинтом сверху донизу и затем облили ее жидким стеклом, которое, застыв, превратило повязку в совершенно неподвижную. Так я и доехал в ней до Пятигорска, где мне эту повязку прорезали по бокам, получилось две половины формы ноги – верхняя и нижняя. На обеих этих половинах вдоль разреза проделали отверстия, пропустили шнурки, и когда после ванны надевали мне повязку, то стягивали ее наподобие корсета. Повязка была довольно легкая, и я очень скоро привык к ней.

В этот же день, когда Зеренин готовил мою ногу к путешествию, их высочества были в Москве, а остававшиеся в Ильинском княжна Трубецкая со своим женихом графом Белевским, М. А. Васильчикова,[333] известная своей печальной бестактной ролью во время мировой войны, и С. С. Гадон завтракали у меня в комнате. Вернувшись из Москвы, их высочества пришли ко мне, и мы говорили о моем путешествии, великий князь сказал, что «подбодрил» Победоносцева, чтобы тот исправил свою ошибку насчет моего брата.

На следующий день отправлены были мои вещи в Москву с моим слугой Расташинским, которого меня уговорили взять с собой. Хотели мне еще дать фельдшера, но я воспротивился.

12-го числа, в 9 часов утра, я выехал прямо на лошадях, трогательно провожаемый всеми, в Москву, где меня встретила моя сестра, приехавшая из Петербурга меня проводить. Ужасно я ей обрадовался. Мы провели с ней сутки в Москве, а 13-го числа в час дня я выехал из Москвы. Благодаря любезности начальника дороги мне предоставили отдельный вагон, половину которого занимал огромный салон, в который меня и внесли и положили на поставленную там кровать. Более удобно устроить было нельзя, это все было устроено по просьбе их высочеств. Отлично я доехал до Минеральных вод, где оказалось, что, ввиду большого подъема на ветке Минеральных вод, мой вагон можно отправить только с товарным поездом, который шел только вечером. Мне не хотелось ждать, и я с помощью моего человека и железнодорожного фельдшера перебрался в пассажирский вагон и доехал до Пятигорска, где на станции меня встретил секретарь главного комиссара вод доктора Бертенсона. С ним в коляске я доехал до центральной гостиницы, где мне был приготовлен номер.

Пятигорск был переполнен, и потому мне могли отвести комнату только в этой шумной гостинице, комната неважная, с платой 4 рубля в сутки.

Первое впечатление от Пятигорска было неважное, страшная пыль, духота невообразимая, в гостинице шумно, беспокойно, только вид из окна моей комнаты скрашивал неприятное впечатление – виднелись Машук и Бештау во всей их красоте. По приезде я был обрадован очень трогательной коллективной депешей от их высочеств и всех обитателей Ильинского. Первый день я был очень уставшим с дороги и пролежал все время. На другой день встал в 7 часов утра и не успел я одеться, как пришел врач, находившийся при ваннах, сказав, что пришлет фельдшера для массажа, а насчет ванн сказал, что необходима протекция главного комиссара Бертенсона, так как наплыв больных неимоверный.

Днем я отправился при помощи моего человека на костылях в сад гостиницы и уселся в беседку, куда ко мне очень скоро пришел профессор Бертенсон. Он мне очень понравился, был очень предупредителен, сказал, что ванны я могу начать на другой же день, что он пришлет мне сказать, в котором часу. Ему не понравилось мое устройство в гостинице, и он обещал мне подыскать удобное помещение в частном доме, где мне будет лучше и покойнее, и сказал, что пришлет мне кресло, чтобы меня возили в нем в ванны.