Моя идеальная - Настя Мирная

class="p1">Даже сквозь рыдания отчётливо слышу каждое слово и, скрипя зубами, вынуждаю посмотреть в любимые бирюзовые глаза.

— Как? — всё, что удаётся из себя выжать.

Сама не знаю, что хочу этим спросить. Как он собирался убить себя? Или как я его остановила?

Не могу смотреть на него, поэтому утыкаюсь лоб в лоб и позволяю векам упасть вниз. Слишком больно. Изнутри на ошмётки полосует это осознание.

Тишина затягивается, но я не готова нарушить её и узнать правду.

Перед глазами снова всплывает страшная картинка: ночь, Артём, пистолет, палец на курке. В глазах отчаяние и такая боль, что я натуральным образом скулю.

Северов сильнее сжимает мои плечи и шепчет:

— Ты была рядом, родная. Всегда рядом. И в ту ночь… — я хочу заткнуть руками уши, чтобы не слышать этого. — Я сдался. Я снова достал ствол, но ты просила меня держаться.

Снова…

Просила держаться…

Я помню это. Господи… Это было на самом деле. Но как? Как?! Разве такое возможно?!

Я не просто плачу. Я реву. Рыдаю. Захлёбываюсь слезами и всхлипами. Я давлюсь звериным воем. Я агонизирую от боли и понимания, что пока я валялась в отключке, мой любимый мужчина не хотел жить. Сколько же ужасного ему пришлось пережить. Сколько страданий и боли. А если бы он сделал это? Что если бы я пришла в себя, а его уже не было бы на этом свете? Я бы отправилась следом за ним. Пока я изо всех сил боролась за жизнь, чтобы вернуться к нему, он собирался оборвать свою.

Все ревущие внутри меня чувства мгновенно перекрывает злость. Вырываюсь из рук Артёма и с такой силой отпускаю ему пощёчину, что из губы снова начинает течь кровь, а хлёсткий звук заполняет всё пространство машины.

Север прикладывает ладонь к щеке и вытирает кровь. Наблюдаю за его действиями, бесконечно хватая ртом горький кислород, который вылетает вместе с животным воем, не усваиваясь в лёгких. Сердце не просто ломает кости, а превращает их в пыль.

Мы ошарашенно смотрим друг на друга, но не предпринимаем никаких действий. Время идёт. Телефон Артёма разрывается звонком, но мы даже не вздрагиваем, убивая друг друга в этом контакте.

А потом…

Потом мы бросаемся навстречу друг другу, не просто целуясь, а вгрызаясь в мягкую плоть. Дико и животно сплетаемся языками. Шарим руками по телам без какой-либо нежности. Мы сгораем в неистовом желании убедиться, что мы живы.

Артём накрывает ладонью мою грудь, сжимая с такой силой, что причиняет боль, но стону я не от боли, а от удовольствия. Ловит двумя пальцами сосок и перекатывает между ними, оттягивает. Разрывает поцелуй и сквозь ткань втягивает его в рот. Выгибаю спину, давая ему лучший доступ. Рукой скользит по внутренней части бедра, размазывая смазку, которой не просто много, у меня между ног целый потоп. Жёстко растирает клитор, но вразрез с общей дикостью, слишком медленно и нежно вводит в меня палец.

Всего один, блядь, палец, а чувство такое, что он разрывает меня на части.

Его движения быстрые и резкие.

Накрываю ладонью его член и с нажимом провожу вниз-вверх, пока не вырываю из его горла стон.

Я хочу почувствовать его внутри. Его жар. Его твёрдость. Его жизнь.

Мне необходимо понять, что мы оба всё ещё живём.

Предпринимаю попытку расстегнуть его джинсы и переползти к нему колени, но Северов осторожно, но твёрдо удерживает меня на месте.

— Я хочу тебя, Тёма. — хнычу, продолжая ласкать его плоть и насаживаться на пальцы.

— Не сейчас, родная. — хрипит парень, вколачивая в меня уже три пальца и растирая большим клитор.

— Поче…му? — выбиваю смазанные, растянутые стонами звуки.

Ответа на следует, но он мне и не нужен, потому что уже через секунды меня накрывает штормовой волной мощнейшего оргазма. Всё тело горит и трясётся. Мандраж по конечностям летит. Я кричу от боли и удовольствия. Я вгоняю зубы в мужское плечо. Неосознанно с такой силой сжимаю член, продолжая водить по нему рукой, что следом за мной и Артём разбивается звериным рычанием, кончая.

Носом отодвигаю ткань его свитера и прижимаюсь губами к месту укуса, а потом утыкаюсь в него лицом. Тёма роняет голову мне на макушку. Мы оба дышим так тяжело и громко, что перекрываем шум машин с улицы.

— Потому, Насть, что ты ранена, а я не способен сейчас не только себя контролировать, но и мыслить адекватно. — влетает в заложенные уши хрипящий, задыхающийся голос любимого человека. Глухо выдыхаю, понимая, что он прав. — И, любимая, — по затянувшейся паузе понимаю, что он ждёт, пока я подниму на него глаза. С огромным трудом, но мне удаётся это сделать. Устанавливаем контакт, и он тихо продолжает, — я не трону тебя, пока не буду уверен, что тебе это не навредит.

Какой бы зависимой от него нимфоманкой я ни была, понимаю, что Северов прав. Я и сама не до конца осознала, какие последствия может иметь физическая активность. Только сейчас, отойдя от шока, страха, злости, возбуждения и оргазма, тело начинает болеть так, что приходится сжимать зубы и не стонать уже от боли.

Тёма осторожно толкает меня на место и, открыв бардачок, что-то ищет.

— Блядь, где они? — рычит, продолжая копаться в куче мелочей. — Выпей. — командует, вручая мне блистер таблеток и бутылку воды.

Он всё так же чувствует меня и интуитивно понимает, что мне больно.

— Спасибо, Тём. — благодарю не только за таблетки, но он и это понимает.

Откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза. Несмотря на девятидневный сон, мой организм ещё не восстановился до конца и не восполнил жизненно необходимые силы.

— Ты как? — сипит парень, выезжая на дорогу.

Отвечаю, не разлепляя век:

— Жить буду.

Улыбка сама расползается по лицу.

— И я буду, Насть. Я почти совершил ужасную ошибку, но больше этого не повторится. Я не шутил, когда говорил, что ты спасла меня. Ты была там. И до этого тоже. Ты указала направление, в котором надо было тебя искать. И всё это время я чувствовал твоё присутствие. Не знаю, как объяснить. Я думал, что свихнулся на хрен, но…

Его слова пробиваются сквозь толщу физической боли.

Это не было сном. Это было по-настоящему.

Открываю глаза и цепляю пальцами лежащую на руле руку.

— Ты не сошёл с ума, Артём. Я была там. Ну, или мы оба сошли с ума.

Он снова останавливает машину, включая аварийку, и поворачивается ко мне.

— Ты хочешь сказать, что… Блядь! Я даже не знаю, как это назвать. Ты же не