Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

командующему. От него узнали последнюю новость: Пруссия объявила войну Наполеону и в первом сражении была счастлива…

Старые моряки, видя обилие рыбацких лодок на кишащей рыбой Догер-банке, говорили:

– Ну, вот и Англией с треской пахнуло!

Во время этого перехода Кологривов наконец-то смог в полной мере оценить по достоинству все мореходные качества своего судна. В целом, "Флора" выдержала испытание с честью. Единственным недостатком новопостроенного корвета оказалась лишь слишком длинные фок-мачта и бушприт, а потому передние паруса, площадь которых получилась несколько большей, чем расчетная, создавали излишнее рысканье по курсу. Это утомляло и рулевых, и вахтенных начальников.

Плавание прошло без особых происшествий. Если кому немного и не повезло, так это "Рафаилу". Из письма домой Павла Панафидина: "В 12 часов я сдал вахту и уже хотел предаться Морфею, как потрясение корабля заставило выбежать наверх. Громогласное командование лейтенанта, брасопка парусов, направление руля в противную сторону, пальба из пушек, делающая предостерегательный сигнал флоту, – все это показывало, что корабль коснулся мели. Искусный английский лоцман, взятый в Копенгагене, был в изумлении: по карте нет признаков мели и Ниденский маяк, как два глаза смотрел на наш испуг! Но все кончилось одним потрясением корабля, без малейшего вреда ему, – и мы, осмотрясь, потели догонять наш флот. Лоцман уверяет, что это затонувший какой-нибудь большой корабль, – и мы его коснулись. Слава Богу, что так благополучно кончилось, – а там прощай Англия, прощай Италия, и, может быть, пришлось бы проститься со всеми…"

На вторые сутки перехода Немецким морем на горизонте показался еще один английский фрегат, который на всех парусах кинулся навстречу нашему отряду. Игнатьеву это не понравилось.

– Вроде мы и не враги англичанам, а он, сердешный, несется, будто на драку! – пробурчал капитан-командор и велел прибавить ход.

Вскоре английский фрегат оказался далеко за кормой. Для выяснения ситуации к нему, немного погодя, был направлен "Рафаил". У Лукина не забалуешь.

– Я Лукин! – крикнул он англичанину в рупор. – А ты кто таков будешь?

– О, Люкин! – радостно вскинул руки тот. – Я капитан фрегата его величества "Крессент" Генри Кент и сторожу здесь голландский флот.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что Кент так же принял русских за голландскую эскадру и спешил навести на нее свои линйные корабли, которая крейсировали где-то юго-западнее.

В Портсмуте наших встречали приветливо. На рейде, как всегда, полным-полно судов из Ост-Индии. Потрепанные штормом, они приводились в порядок и ждали, когда их соберут в караван. Флаг главного командира порта адмирала, как и прежде, развевался на старом линейном корабле "Ройал-Вильям" уже давным-давно не выходящем из гавани и помнящего еще посещение молодого Петра. Английский флот встречал наших музыкой и командами, посланными по вантам. Салюта, однако, как при встрече Сенявина, не было. Зная грубость и гордость англичан, почитающих свой флаг за первый, российский флот никогда не имел с британцами никаких договоренностей относительно взаимных салютаций. Лучше уж вообще не салютовать, чем признавать первенство сынов Туманного Альбиона.

В царствование императрицы Екатерины адмирал Ханыков здесь же в Портсмуте по своей инициативе салютовал англичанам, но те ответили двумя пушками меньше. Достоинству нашего флага тогда было нанесено оскорбление, и Екатерина сделала заслуженному адмиралу строжайший выговор за умаление своей чести.

Едва корабли бросили якоря, как на "Сильный" прибыл капитан от портсмутского адмирала с поздравлениями и просьбой о салюте. Переговоры шли долго. Англичанин настаивал на большем числе выстрелов, Игнатьев только на равном. В споре победили наши, и вскоре рейд огласился пушечными выстрелами.

Англичан не могло не радовать, что Россия отправлялась воевать с французами. По этой причине в помощи Игнатьеву отказа никакого не было.

– Спасибо! – благодарил их гордый Иван Александрович. – Но в больших работах у меня пока нужды нет, а с малыми управимся и сами!

Вокруг кораблей масса лодок, с которых краснощекие англичанки продавали зелень, хлеб и масло. Наши приценивались, но покупали мало, слишком уж дорого просили "мадамы", как вежливо и уважительно именовали англичанок наши матросы. Англичанки звали наших "дирушками".

Вокруг только и слышалось:

– Дирушка! Мадам! О, дирушка! О, мадам!

На кораблях вовсю пополняли запасы продовольствия, да освежали воду, подкупали штурманские инструменты и карты Средиземноморья. Главное внимание было обращено на только, что появившиеся в употреблении новые замки к пушкам. Выдумка была и впрямь замечательная. Дернул за шнур, курок сам опускается с полки и подпаливает скорострельную трубку. Замки весьма ускоряли темп стрельбы, однако в долговременном сражении кремень быстро стачивался и замок уже не высекал должного огня. По распоряжению Игнатьева замки закупали, денег не жалея.

Рядом у борта "Сильного" краснел одинокий буй. Кто-то прикрепил к бую венок железных цветов, тоже ставших красными от ржавчины.

– Что это? – спрашивали наши.

В ответ англичане снимали шляпы:

– Два года назад на этом месте перевернулся наш 100-пушечный линкор "Святой Георгий". Погибло великое количество моряков, их жен и детей!

– От чего же перевернулся ваш корабль?

– Внезапный порыв ветра резко накренил корабль. В открытые пушечные порты устремилась вода. Никто ничего не успел понять, как все уже было кончено. Спасти удалось лишь несколько человек.

– Царство небесное всем утонувшим и на водах сгинувшим! – крестились наши.

– Вот ведь какая она судьба наша – моряцкая, не знаешь, где смерть примешь, может даже в своей гавани!

Несмотря на то, что со времени Трафальгара прошел уже год все разговоры у британских моряков начинались и заканчивались только им. Наших это скоро начало утомлять, но все равно приходилось из вежливости выслушивать все новые и новые нескончаемые истории о великом дне британского флота. В Лондоне была уже открыта и приносила немалый доход наскоро сработанная панорама Трафальгарской битвы. Вовсю ширь полотна полыхали огнем французские и испанские корабли. На переднем плане тонущие французы протягивали к небу руки.

– Ишь, обезьяны французские, тоже оказывается жить хотят! – с искреннем удивлением, восклицали забредшие в панораму отцы провинциальных семейств.

Наших офицеров и матросов же более всего занимали охранявшие Портсмутскую крепость солдаты – шотландцы в их неизменных клетчатых юбках до колен.

Вот некоторые типичные картинки портсмутской жизни тех дней, запечатленные в рассказах наших матросов и записанные позднее историком Н. Калистовым: "При незнании английского языка нашими матросами и русского английскими, казалось бы, невозможным, если бы и те, и другие не прибегали для взаимного понимания к одному старому, испытанному средству, которое одинаково успешно развязывало и русский, и английский, и всякие другие языки. Несколько стаканов грога или джина оказывались в таких случаях настолько полезными, что через