Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

маневренность своего нового судна. Койки команде раздали в первый день лишь в одиннадцатом часу вечера.

В книге приказаний уже после отбоя старший офицер записал: "К подъему флага всю команду, кроме вахтенных, поставить фрунтом, чисто одевши и чтоб внизу никого не было, сие строго соблюсти. Господин капитан изволит сказать команде слово".

Утром за пять минут до подъема флага на шканцы поднялся Кологривов. Команда и офицеры были уже в строю. На офицерах парадные камзолы и белые суконные брюки, все при треуголках и шпагах. Матросы в белых фуфайках и зеленых брюках. У Кологривова в руках, положенная ему по чину капитанская трость с золотым набалдашником. Приняв рапорт от старшего офицера, командир подошел к строю:

– Здорово, первая вахта!

– Здравья желаем, ваше высокоблагородие!

– Здорово, вторая вахта!

– Здравия желаем, ваше высокоблагородие!

– На флаг смирно! – крикнул вахтенный начальник.

Все мгновенно замерло.

– Время вышло, господин капитан!

– Поднимайте!

– Флаг поднять!

Головы полутора сотен людей разом обнажились. Такова давняя традиция российского флота, дань уважения и почтения Андреевскому стягу. На гафеле ветер медленно развернул сине-голубое полотнище. Склянки пробили восемь. Кологривов надел треуголку и, выйдя вперед, оперся на трость:

– Я хочу не токмо поздравить вас с первым выходом в море. Я хочу говорить не токмо о вашей исполнительности к службе, которая мне несомненна. Помните, что мы идем в долгий и трудный поход, что со своим флагом мы несем честь и славу России и нашего государя. Я уверен, что вы будете высоко держать честь русского имени и все, что выпадет на нашу долю, будет исполнено блестяще, как того ожидает государь и Россия. Благодарю вас за ревностную работу при вооружении судна и надеюсь впредь ждать от вас такого же усердия!

– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – единым порывом всколыхнулся замерший строй.

Но вот и Копенгаген – извечный промежуточный пункт всех дальних российских морских походов. Мачты игнатьевских кораблей впередсмотрящие "Флоры" увидели еще издалека. Это "Рафаил". С ним рядом "Сильный" и "Твердый". Чуть поодаль "Мощный" и "Скорый". Далее фрегат "Легкий", шлюп "Шпицберген" и тендер "Стрела". Кажется, теперь собрались все! Капитан- командор поставил свои корабли кучно и как можно ближе к берегу, где течение было поменьше.

На шканцах "Флоры" прекрасно понимали, что за новым корветом сейчас следит весь отряд и от того сколь мастерски станет на якорь новобранец, так к нему отныне будут и относиться. Блистая чистотой с туго обтянутым такелажем и белоснежными парусами, корвет лихо срезал корму капитан-командорского "Сильного" и кинул якорь рядом с "Рафаилом".

– С прибытьицем, Всеволод Семеныч! – приветствовал командира "Флоры" с палубы своего корабля Лукин. – Прошу к вечеру ко мне на чай! У меня имеется отменнейший – ост-индейский!

Между кораблей суетились датские грузовые боты. Предстояло перевести часть тяжестей с имевших большую осадку "Твердого" и "Рафаила", чтобы они могли пройти через отмели на входе в Зундский пролив.

Копенгаген выглядел уныло. Везде видны были еще следы не столь давней бомбардировки устроенной городу Нельсоном за непослушание. Жители были хмуры и неразговорчивы. В первый же день на "Сильный" прибыл посол Лизакевич. Его встречали холостой пальбой и громким "ура". Желая сделать приятное Игнатьеву, Лизакевич сказал:

– Я признаюсь вам, что эскадра ваша есть лучшая из всех мною здесь виденных. Особенно прекрасна легкость вооружения!

Довольный похвалой, Игнатьев махнул рукой, и команда разразилась новым громовым "ура".

Затем капитанов русских кораблей принял у себя в загородной резиденции Фридрихсберг кронпринц Фредерик, правящий ныне королевством.

Принц был худ и бледен, белокурые волосы еще больше подчеркивали его нездоровость. Во время бомбардировки Фредерик был на бастионах и самолично руководил отбитием нападения.

– Я хочу поднять тост за великую Россию, которая во все времена была нашей союзницей и заступницей! – поднял кронпринц бокал с вином.

Фредерик говорил сущую правду. Он презирал шведов, боялся французов, истово ненавидел англичан и всем сердцем любил русских. Расстались дружески.

Вечером офицеры посетили столичный театр. После петербургских изысков копенгагенский театр был скромен, как убранством, так и пением. А потому наши больше обращали внимания не на сцену, а на сидевшую в ложе томную аугустенбургскую принцессу Елизавету, чей жених граф Ранцау погубил несчастную своей дикой ревностью, а затем и сам сошел с ума. Ловя на себе нескромные взгляды русских офицеров, принцесса махала им ответно веером. На пристани возвращавшихся на корабли офицеров встречали несколько человек. То были бывшие наши солдаты, взятые некогда в плен французами, затем сбежавшие от них и нашедшие себе пристанище в датской армии. Плача, солдаты просили забрать их с собой.

– Но здесь вы живете в мире, а мы на войну отправляемся! – сказал кто-то из офицеров. – Может лучше будет здесь остаться?

– На чужбине и мир не мил, а со своими, мы хоть к черту на рога! – разом ответили солдаты. – Христом-Богом заклинаем, возьмите!

– А! Семь бед, один ответ! – махнул рукой Игнатьев. – Быстро в шлюпку! Вечером, сидя в каморке-каютке, Павел Свиньин записал в своей тетрадочке: "Непростительно было бы не сказать ни слова о прекрасном поле! Увы, единственно могу заметить, что датчанки свежи, высоки ростом, большей частью белокуры… Судить о их любезности, добродетели, нравах, столько же имею права, как тот путешественник, который поссорившись в Риге с хозяйкой квартиры, написал, что все женщины в России рыжи и сварливы. И притом я держусь пословиц, что нет ничего мудрее, чем узнать женщин!"

На следующий день в два часа пополудни при тихом попутном ветре эскадра снялась с якоря. Прощаясь с ней, повернул на Кронштадт, сопровождавший ее фрегат "Тихвинская Богородица". Каюты фрегата были забиты письмами, где уходящие передавали бесконечные поклоны и поцелуи в милое свое Отечество. Зунд эскадра проходила, стремясь держаться к его середине. На траверзе маленького, но чрезвычайно стратегически важного островка Вэн кто-то вспомнил легенду о Петре Великом, который якобы предлагал за этот островок датчанам столько золота, сколько его уложится по острову.

За нашими кораблями постепенно выстроилась длинная вереница купеческих судов. Побаиваясь налететь на какие-нибудь камни, практичные торговые капитаны решили довериться искусству российских штурманов и не ошиблись. С бесчисленных рыбачьих лодок предлагали свежую рыбу, зелень и битую птицу. Сложнейший пролив был пройден, как по нитке!

Немецкое море встретило отряд Игнатьева хорошей волной и свежим ветром. По пути на высоте Текселя встретилась английская эскадра вице-адмирала Рюсселя. Британцы явно сторожили французов. Наших моряков они приняли за союзную Наполеону голландскую эскадру, и устремились было на перехват, когда обнаружили, что обознались. Игнатьев, как младший по званию, нанес визит союзному