Адриатика (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

отведеных местах на якорях. Это был триумф морского искусства, который оценили все находившиеся в гавани! Единственным казусом уникальной мессинской операции стал легкий навал "Рафаила" на один из стоявших на якоре купцов. Дело в том, что верный свой лихости, Лукин вообще влетал в Мессину на всех парусах.

Расчет Игнатьева оказался верен. Мастерством и умением русских мессинцы были потрясены. Не мудрено, что после этого и прием, оказанный ими нашим, был более чем превосходен. Карантинным властям, собравшимся было запретить нашим морякам из-за гуляющей по средиземноморским портам чумы сход на берег, капитан-командор заявил:

– Мы приплыли с севера и не заходили по пути ни в один из портов Леванта и не общались ни с одним из местных судов!

Карантинщики полистали бумаги, и сход на берег разрешили. Непродолжительная Мессинская стоянка превратилась для российских моряков в сплошной нескончаемый праздник. Ежедневно увольняемые на берег матросы были угощаемы так, что зачастую не стояли на ногах. А сколько бешенных и скоропалительных романов родилось в те дни!

Сам капитан-командор относился к шалостям своих подчиненных снисходительно:

– Наша служба столь каторжна, что грех осуждать кого-то за некоторые излишества столь нечастого отдыха!

Впрочем, и сам Игнатьев не отличался тягой к домоседству. Властный и богатый он всегда и везде жил на широкую ногу. А потому почти каждый вечер пребывания в Мессине он, вместе со своим старым другом Лукиным проводил в одной из самых шикарных рестораций. Любопытные шквалом аплодисментов приветствовали двух капитанов, когда Игнатьев широким жестом велел принести ему все имеемые запасы вин и заваливал ими стол, а Лукин одной лишь рукой поднимал этот стол над своей головой. Впрочем, друзья больше хандрили, чем веселились.

– Сколько нам еще здесь загорать, Ваня? – сокрушался Лукин, выбивая в потолок очередную пробку шампанского.

– Пока не получим бумаг от Сенявина! – отвечал неизменно Игнатьев. – Такова инструкция министерства! За время нашего похода обстановка здесь могла коренным образом измениться!

Лукин злился:

– Наши петербургские воеводы все еще пыжатся командовать из-за тридевяти земель! Глупо и бестолково!

– Согласен с тобой, но что это меняет! – пожал плечами Игнатьев. – Наберемся терпения, будем ждать, и пить шампанское!

В Мессине в ту пору было полным-полно бывших мальтийских рыцарей во главе со своим магистром Карачиолли. Рыцари набивались к нашим в дружбу, Игнатьеву же предлагали свои шпаги. Наши относились к бывшим госпитальерам с нескрываемым презрением.

– Позорной сдачей в руки Бонапарта вы перечеркнули славу храброго Ла Валетта! – говорил назойливым рыцарям Игнатьев. – Кому же ныне нужны ваша шпаги? Прощайте!

Рядом с капитан-командором неотступно Павел Свиньин. Он чрезвычайно доволен тем, что Игнатьев не отправил его с бумагами к послу Татищеву в Палермо, а оставил пока при себе.

Пребывание в Мессине затянулось аж на две недели. Наконец, 11 декабря из Палермо прибыл посланник от Татищева.

– Вот письмо адмирала, – сказал он, подавая Игнатьеву пакет. – Что в нем я не знаю и сам!

Содрав сургуч, Игнатьев пробежал глазами бумагу:

– Отлично! Мы снимаемся немедля! Курс на Корфу!

Наверстывая упущенное время, до Корфу шли, выжимая из ветра последнюю малость. Когда же подошли к острову, то всех ждало огромное разочарование – рейд был пуст. Лишь под самой крепостью одиноко покачивался на волнах "Ретвизан" под флагом контр-адмирала Грейга, да поодаль виднелись голые мачты фрегата "Кильдюин". Ни Сенявина, ни главных сил его эскадры на Корфу давным-давно не было.

Обменявшись салютом с "Ретвизаном", бросили якоря. Игнатьев немедленно шлюпкой отправился на доклад к Грейгу. Вместе с ним поехал и Лукин.

Как-никак "Ретвизан" – его бывший корабль, где его все знают и любят, а Грейг его бывший командир и старый знакомец. Контр-адмирал встретил капитан- командора с Лукиным с нескрываемой радостью. Матросы "Ретвизана", завидев Лукина, сбежались и кричали "ура".

Плавание отдельного отряда капитан-командора Игнатьева уже стало историей. Своеобразный итог ему подвел в своих воспоминаниях Павел Свиньин: "Иван Александрович (Игнатьев – В. Ш.), как добрый христианин, отслужил благодарственный молебен Спасителю, под благодатною десницей коего мы совершили плавание с необыкновенным счастием: на целой эскадре не было ни одного умершего или ушибленного и весьма мало больных, не разорвало ни единого паруса, не порвалась ни одна веревочка, согласие и тишина ничем не нарушилась. Надобно отдать справедливость попечительности и неутомимости командора; он беспрестанно наблюдал в походе движение каждого корабля эскадры своей, нередко вставал ночью и приказывал каждому поодиночке показывать места свои; при удобном случае осматривал корабли, входил в малейшие подробности, узнавал, довольны ли люди командирами и в то же время очень часто посреди похода делал экзерциции и приказывал обучать стрелять канониров из пушек, а матросов в цель. На гардемаринов обращал особое внимание; всем капитаном настрого приказано было наблюдать за поведением их и доставлять способы к продолжению учения. У себя, в своей каюте, учредил для них класс, в коем штурман проходил с ними математику поутру, а я после обеда французский и русский языки. Мне весьма было приятно содействовать небольшими познаниями моими благородным стараниям сего почтенного начальника. Многие называли его строптивым, беспокойным, но теперь на деле увидели плоды сих качеств".

– Уж мы вас так ждали, так ждали! – говорил Грейг, обнимая Игнатьева с Лукиным. – Теперь с вашим приходом у нас сил хоть отбавляй! Теперь мы всем здесь покажем! Теперь уж Дмитрий Николаевич развернется во всю свою широкую натуру!

Рассказал о последних событиях в Адриатике, о боях за Катторо и Рагузу, о десантах Белли, о подвиге Скаловского, о том, что ожидается скорые боевые действия, и отряд Игнатьева успел как нельзя кстати. Раскатав карту, Грейг быстро ввел Игнатьева в суть обстановки:

– Адмирал сейчас в Катторо, готовится выступить против французов. Тебе тоже следует поторопиться к нему. Карты и лоцманов я дам. В чем еще нуждаетесь?

– В воде! – лаконично ответил капитан-командор.

– Зальем за сутки! Что еще?

– Все! Я выхожу с первым попутным ветром!

– Тогда жду тебя сегодня со всеми капитанами ко мне на праздничный ужин! – подвел итог встрече Грейг.

Причины для радости и у Грейга, и у Игнатьева были. Впервые Россия смогла сосредоточить на Средиземном море столь внушительные вооруженные силы, как теперь. Шестнадцать линейных кораблей и семь фрегатов, девять корветов и семь бригов, пять шебек и дюжину канонерских лодок, не считая нескольких десятков мелких и вспомогательных судов! А это более десяти тысяч человек экипажей и полторы тысячи орудий! Сухопутные части насчитывали тринадцать тысяч закаленных и испытанных в боях солдат и офицеров, кроме этого еще двенадцать тысяч