Особое мнение - Филип Киндред Дик

Тавернер, поднявшись на ноги, поманил за собой семейство.

– Держись как ни в чем не бывало, – сказал он Руфи, жене. – Документы у нас – комар носу не подточит.

В мастерски сработанных документах Тавернер числился спекулянтом цветными металлами, ищущим новое поле деятельности, новые рынки для мелкооптовых махинаций. Каллисто служила перевалочным узлом для всех, имевших дело с земельными и природными ресурсами, а потому поток жадных до прибыли предпринимателей, скупающих на малоосвоенных лунах минеральное сырье и везущих туда горнодобывающее оборудование с внутренних планет, не иссякал ни на день.

Тавернер аккуратно перекинул через локоть пальто. Грузно сложенный, лет тридцати пяти, он вполне мог сойти за преуспевающего дельца. Дорогой, однако консервативного кроя двубортный костюм, огромные, отполированные до зеркального блеска ботинки… с учетом всех обстоятельств опасаться не стоило. Направляясь с семейством к трапу, Тавернер являл собой образец, точнейшую имитацию зажиточного инопланетного коммерсанта.

– Цель прибытия? – казенно осведомился таможенник в зеленом мундире, коснувшись бланка грифелем карандаша.

Прочие принялись проверять и фотографировать удостоверения личности, сличать идентификационные сигнатуры мозга – словом, все, как обычно.

– Предпринимательская деятельность. Торговля цветными металлами, – начал Тавернер, – а также…

– Третий коп за сегодняшнее утро, – резко оборвал его еще один из таможенников, смерив Тавернера пристальным взглядом. – Кто там вас, терран, покусал? Копов к нам нынче валит больше, чем проповедников!

– Прибыл на отдых, – ровно, старательно сохраняя достоинство, ответил Тавернер. – После острого алкогольного отравления… в частном порядке.

– Вот-вот, и дружки ваши то же самое говорили, – с насмешливой улыбкой заметил таможенник. – Ладно, одним терранским копом больше, одним меньше…

Распахнув турникет, он указал Тавернеру с семейством вперед.

– Ступайте, отдыхайте, развлекайтесь в свое удовольствие. Добро пожаловать на Каллисто, самую быстроразвивающуюся луну системы!

– Без пяти минут планету, – с легким сарказмом добавил Тавернер.

– А что, не так уж до этого и далеко, – ответил таможенник, заглянув в какие-то бумаги. – По словам наших друзей в рядах вашей неприметной службы, у вас все стены таблицами и графиками на наш счет увешаны. Мы что же, так много значим?

– Нет. Чисто академический интерес, – заверил его Тавернер.

Если он – третий, выходит, в сеть угодила вся группа. Очевидно, местные власти взялись за выявление инопланетной агентуры всерьез.

Подобное начало не сулило ничего хорошего… однако задерживать по прилете его не стали, впустили без звука. Настолько уверены в себе?

Одолеваемый самыми скверными предчувствиями, Тавернер огляделся в поисках таксомотора и приготовился собирать из разрозненных сослуживцев работоспособную группу.

С сослуживцами Тавернер встретился вечером в баре под красноречивым названием «До упаду» на главной улице коммерческого центра города. Склонившись над бокалами виски с лимонным соком, все трое принялись сравнивать наблюдения.

– Я здесь без малого двенадцать часов, – объявил Экмунд, равнодушно оглядывая шеренги бутылок во мраке за барной стойкой. Над головами витал дым сигар, в углу металлически дребезжал, наяривал джаз автоматический электроорган. – Гулял по городу, глазел по сторонам, местную жизнь наблюдал.

– А я, – сообщил Дорсер, – в библиотеке, в архиве пленок сидел. Сравнивал государственную мифологию с реальностью… и заодно побеседовал с рядом научных работников – образованных людей, сидевших в читальных залах.

Тавернер поднес бокал к губам.

– Что интересного?

– С простейшими методами поиска эмпирических закономерностей знакомы все, – сухо заговорил Экмунд. – Болтался я в местных трущобах, у перекрестка, пока не сумел разговорить людей, дожидавшихся автобуса. Начал всячески власть костерить, ругать общественный транспорт, состояние канализации, налоги – все, что придет в голову. Местные тут же подключились. От всей души. Без колебаний и боязни.

– Законное правительство, – пояснил Дорсер, – устроено на обыкновенный архаичный манер. Двухпартийная система, одна партия чуточку консервативнее другой… фундаментальных отличий, разумеется, никаких, но обе выбирают кандидатов для участия во всеобщих выборах, рассылают партийные списки всем зарегистрированным избирателям. Образцовая демократия! – с легкой усмешкой подытожил он. – Даже в учебниках одни идеалистические лозунги: свобода слова, свобода собраний, свобода вероисповедования… и тому подобное. Старая добрая школьная классика.

Все трое на время умолкли.

– Но тюрьмы-то у них наверняка есть, – неторопливо проговорил Тавернер. – Без нарушений закона не обходится ни в одном обществе.

– Я одну навестил, – звучно рыгнув, подтвердил Экмунд. – Мелкие воришки, убийцы, старатели-хищники, уличные грабители… обычный сброд.

– А политзаключенные?

– Ни единого, – повысив голос, заверил его Экмунд. – Кстати, и нам, обсуждая все это, шептаться незачем. Хоть криком кричи, всем плевать. Включая власти.

– А что, если они после нашего отъезда возьмут да упекут в тюрьмы две-три тысячи человек? – задумчиво пробормотал Дорсон.

– Черта с два, – парировал Экмунд. – С Каллисто любой может уехать, когда пожелает. Если правишь полицейским государством, границы нужно держать на замке, а у них границы открыты настежь. И на въезд, и на выезд.

– Может, им химию какую-нибудь в воду подмешивают? – предположил Дорсер.

– Тоталитарное общество не может существовать без террора, черт побери! – воскликнул Экмунд. – А я чем угодно готов поручиться: надзора за умонастроениями здесь нет. Никакой тебе «полиции мысли». Никаких страхов перед властями.

– Однако каким-то образом давление на граждан оказывают, – не уступал Тавернер.

– Если и да, то не полицейскими методами, – решительно объявил Дорсер. – Не силой и не жестокостью. Без незаконных арестов, заключения и принудительного труда.

– В полицейском государстве, – рассудительно поддержал его Экмунд, – наверняка нашлось бы какое-никакое движение сопротивления. Какая-нибудь революционная группа, стремящаяся к антиправительственному перевороту. Но в здешнем обществе ты волен критиковать все что угодно. Хочешь – покупай эфирное время на телевидении и радиовещании, хочешь – колонки в газетах и критикуй, жалуйся на здоровье, – пожав плечами, пояснил он. – А если так, откуда возьмется подпольное сопротивление? Зачем? Начнешь играть в конспирацию – только дураком себя выставишь.

– И тем не менее, – напомнил Тавернер, – все эти люди живут в однопартийном, по сути, обществе, согласно линии партии, государственной идеологии. Налицо все признаки тотального контроля со стороны государства. Граждане – все равно что морские свинки, осознают они это или нет.

– А могут и не осознавать?

Не на шутку озадаченный, Тавернер покачал головой:

– По-моему, так и есть. Механизм подавления существует, только нам пока непонятен.

– Но ведь здесь ни от кого, в том числе и от нас, ничего не прячут. Приходи и смотри.

– Должно быть, мы просто не то искали…

Вздохнув, Тавернер безучастно покосился в сторону телеэкрана над барной стойкой. Голые девицы, отпев и отплясав свое, уступили место добродушному круглолицему человеку лет под шестьдесят – синеглазому, с простодушным до наивности взглядом, мальчишеской улыбкой на губах и венчиком темно-русых волос над слегка оттопыренными ушами.

– Добрый вечер, друзья, – зарокотал человек на телеэкране, – рад снова видеть вас всех! Как раз подумал: неплохо бы перекинуться с вами парочкой слов.

– Реклама, – хмыкнул Дорсер, знаком велев заправляющему баром роботу налить ему