Плохо быть мной - Михаил Найман

Я улыбнулся девушке и опять назвал ее по имени.

— Люди — странные существа, да, Айрис? Они сделаны из жидкого сплава, который постоянно меняется. Словом, несчастные сукины дети, как говорил один твой соотечественник. Мне совсем их не жалко. Они мне просто-напросто не нравятся.

Моя бесстрастность ее смутила, напугала. Она была больше сбита с толку моим спокойствием, чем тем, что я знаю ее. Она сделала шаг в мою сторону, собираясь начать драку.

— Если тебя прислал Алим, я тебя могу прихлопнуть прямо здесь, на месте, ты понял? Откуда ты, мать твою, меня знаешь?

Я поморщился, до того сильно у меня болела голова. Фонарь над нами казался тусклой лампочкой, ее свет еле пробивался сквозь туман, который наполнял мою башку.

— Черт, как же тебе хреново, Айрис! — сказал я.

Она будто поверила, что я не из вражеского лагеря.

— Долго не протяну, — произнесла мрачно. — Рано или поздно Алим меня достанет. В любой момент может вынырнуть из темноты и перерезать горло. — Злоба была единственным, что помогало ей совладать с ее нынешней жизнью.

— Я завтра уезжаю, — сказал я. — На машине, с друзьями, в Нью-Йорк. Подходи к пирсу рядом с общежитием, если хочешь. Стиви и Джеки будут тебе рады. Уезжаем в девять утра. Свалишь от своих проблем.

Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Есть, где жить в Нью-Йорке?

— Нет. Вообще без понятия, как я там буду. Мне пофигу. Теперь, когда моей девушки нет, мне наплевать.

Айрис вдруг оживилась.

— А что? Как-нибудь обойдемся! Приедем, оглядимся! Я пойду работать. В смысле на нормальную работу. Так или иначе протянем. Я за тобой присмотрю. Когда ты говоришь? Завтра? Тебя как зовут?

— Миша.

— Мы с тобой еще и не такие мазафакинг горы своротим в этом чертовом городе, Миша! — Ей хотелось в это верить. — Похоже, ты клевый чувак, хотя и окончательно съехал с катушек. Тебе точно за это все не надо денег? Мне по-любому надо линять из этого проклятого штата. Было бы с кем продержаться на новом месте. Хоть с чокнутым, хоть с больным СПИДом, хоть с мертвым. Какая разница?

— Завтра у пирса в девять, — повторил я, уже шагая прочь.

Я брел, сам не понимая, куда меня несут ноги. Я шел медленно, по прямой, изредка останавливался на ходу. Я опять вышел на главную улицу — и снова налетел на толпу. Другую, отщепенцев. Неопрятные, они шли по улице и кричали анархистские лозунги. Во главе сборища я увидел нищего с повязкой на глазу — Мрачного Билли, любителя терактов по радио.

— Революция! — орала толпа. — Смотрите, как запылает факелом наш Сан-Диего! Это шоу будет похлеще всякого Лос-Анджелеса!

Мрачный Билли шел на шаг впереди всех. В руках он держал один из зонтиков, стоявших у столиков уличных кафе. Он махал им как знаменем.

— Лос-анджелесские беспорядки из-за Родни Кинга — детский лепет по сравнению с тем, что мы выкинем в Сан-Диего! — вопил он. — Нам не нужен повод, чтобы поджечь город, мы сделаем это просто так! «Я застрелил человека из Рено только затем, чтобы посмотреть, как он умрет!»

Подгулявшие, под градусом зеваки следовали за бродягами — потому что шли остальные и это было весело. Я увязался за всеми, потому что мне было все равно.

— Искупим грех, который мы творим каждый день, прогибаясь под системой! — кричали люди.

Народ жал с обеих сторон. Не было видно ничего, кроме спин. Образовалась пробка. Люди впереди не пускали. Кто-то больно толкнул меня в бок. Кто-то наступил на ногу. На меня стали валиться. Я стал валиться на других. Народ продолжал напирать сзади. Перед глазами мелькали хаотично двигающиеся тела, тени тел, силуэты. Опять — груди, зады, мини-юбки, открытые вырезы. Среди так и этак скалящихся девушек мне показалось, что перед глазами мелькнули улыбка и ямочки Эстер.

Я стоял напротив пирса и глядел на восход. В голове ни мысли. Я тупо пялился на солнце, на то, как оно из бордового становится ярким настолько, что на него невозможно смотреть.

Около меня остановилась битая машина с ухмыляющимся Стиви.

— Тебя долго ждать? Давай, быстро!

Я безвольно подчинился, толком не отдавая себе отчета в том, что сейчас происходит, и мы поехали. Я увидел Джеки и черные обнаженные ноги Айрис рядом с собой.

— Что это тебя так глючит? — спросил Стиви, глядя на дорогу. — Не отключайся, Майкл. Нам тебя такого до Нью-Йорка не довезти.

За окном мелькали пальмы и дорожные знаки. Машина неслась прочь из города.

— Ты что, меня не узнаёшь? — усмехнулся Стиви. — По всей видимости, съехал все-таки с катушек! Сматываемся, мы сматываемся наконец из этого места! Все благодаря тебе, Майкл. Если б не ты, в жизни не раскачался бы. Мы прем в Нью-Йорк, мать его! Ты, я вижу, еще и охрененную подругу прихватил. — На его физиономии кривая улыбка.

Айрис нагло смотрит на меня и посмеивается.

— Такому пупсику разве что мамой нянькаться. — Она плотоядно ухмыляется. — Дать ему приложиться к своей груди, что ли, как новорожденному? Мне по душе, когда мужики таким способом прикладываются к моим разным местам. И не только к груди, бесстыжие вы мазафакеры!

Пьяный Джеки лезет ей под юбку.

— Этот Миша вывез меня из этой дыры как-никак, — хохочет Айрис. — Если не сложится, опять пойду в проститутки. Заживем с ним как люди, с этим эмбрионом. Шелковый у меня станет! Я его вышколю! Работать на меня будет. Мальчиком по вызову, мать его!

— В Нью-Йорке будем использовать Мишу как приманку, — оскалился Джеки. — Пускай разжалобит какого-нибудь нью-йоркского филантропа. Заведет дядю за угол, там его будем ждать мы со Стиви. С парой металлических прутьев. Пожелаем ему доброго утра и ограбим придурка!

— Тихо, суки! — орет Стиви. — Машина краденая! Ни бумаг, ни доверенности. Повязать могут в секунду. Так что не рыпаться! Если меня накроют, я вас первый сдам. Молчать, убью всех!

«Вот как я возвращаюсь в Нью-Йорк, из которого бежал с такой надеждой, думал я с отчаяньем. Возвращаюсь с проституткой, бандитом и подонком. Салих, наверное, вспомнил бы сейчас Достоевского. Пристрелить их всех! И себя в конце!»

— Отнимете у него пистолет! — испуганно крикнул Стиви, увидев в моих руках пушку. — Откуда у него ствол? Ковбой на Диком Западе! Что он им машет? Он нас всех положит! Он реально не в себе, сумасшедший мудак! Мать, он нас всех сейчас грохнет!

Стиви в панике дернул руль. Машина потеряла управление и вылетела на встречную полосу.

— Ложись! — крикнула Айрис в ужасе. — Он сейчас выстрелит!

Эпилог

Меня зовут Эстер. Я не очень знаю, как поступить с этой рукописью. Честно сказать, я даже не очень знаю, что с ней будет. Но раз уж она у меня, я все-таки решила приписать несколько слов.

После шести месяцев в Калифорнии — я специально взяла для этого годовой отпуск в колледже — я рассталась с Салихом и вернулась в Вермонт. Оттуда я позвонила родителям Миши в Россию. Они сказали, что Миша уже месяц живет с ними в Москве. Им позвонили из Колумбийского пресвитерианского психиатрического госпиталя и сообщили, что их сын находится там. Позвонили сразу, как только Миша смог сказать, как его зовут, когда родился и откуда он. До этого он пробыл в госпитале около месяца в полном беспамятстве. Что произошло с ним за три месяца с момента, как мы расстались, и до того, как он угодил в больницу, неизвестно. Миша говорит, что не помнит, что с ним было, но и я, и Мишина мама думаем, что он на самом деле не хочет об этом говорить. Через полтора месяца после звонка из госпиталя его выписали. Мишины родители прилетели за ним в Америку и забрали в Москву.

Через год после этого я получила диплом врача, а еще через год полетела на стажировку в Москву. Там я увиделась с родителями Миши, и они рассказали, что после приезда в Россию он не пришел в себя окончательно. Что за последние два года он толком ни с кем не общался, а в основном сидел у себя в комнате и писал. Недавно его состояние ухудшилось настолько, что он опять лег в психиатрическую лечебницу. Как-то мама Миши дала мне папку с распечатанной на принтере рукописью и попросила, чтобы я ее прочитала. Это было очень тяжелое для меня чтение.

Я пошла навестить Мишу в лечебницу. Я нашла его милым и тихим. В больничной пижаме, с широко раскрытыми наивными глазами, он выглядел почти как ребенок. Как ни странно, он обрадовался мне.

Я очень рада, что он простил меня. Но я просыпаюсь каждую ночь и горько плачу. Я лежу и думаю: почему это произошло с ним? Я, конечно, очень сильно виновата. Но еще я думаю, что это случилось, потому что жизнь оказалась ему не по зубам.

Когда прочитала его рукопись, я решила, что, раз уж она написана, ее надо хоть как-то закончить. Потому и пишу эти последние слова.

Когда уезжала из России, я зашла к Мише в больницу попрощаться. Он нежно обнял меня, но сказал «до свидания» так бесстрастно, будто не понял, что мы расстаемся навсегда. Я направилась к выходу.