Плохо быть мной - Михаил Найман

Одного брошенного на меня взгляда было достаточно, чтобы она увидела, в каком я состоянии.

— Едем домой, — сдержанно произнесла она. Она словно советовалась с Салихом. — Он совсем плох, — обратилась она к нему.

Машина неслась в сторону американской границы. Ехали молча, в салоне была напряженная атмосфера, и причиной этому был я. Я был виноват перед всеми в том, что мне плохо.

— Послушаем музыку? — предложила, наконец, Эстер, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.

— У меня есть что послушать, — сказал я и вставил в магнитофон на приборной панели кассету.

— Эстер, — раздался мой голос из колонок. — Если ты все-таки решишь уйти от меня, я хочу попросить тебя об одной вещи: не уходи окончательно! Если ты не хочешь, чтобы мы были любовниками, позволь мне просто быть в одном с тобой пространстве.

— Выключи этот ужас! — приказала Эстер бесцветным голосом.

— Если хочешь, я стану тебе братом, другом, хоть компаньоном, — слушали мы. — Видишь, я готов просить у тебя милостыню. Какая у нищего может быть гордость — верно, милая?

— Выключи! — крикнула Эстер. — Фак, это невозможно выдержать! — Она сменила скорость так резко, что коробка передач пронзительно заскрежетала.

Мы подъезжали к границе. Настроение в машине было одновременно напряженное и подавленное. Я увидел, как пограничник в военной форме и с овчаркой направляется к нашей машине. Вдруг я вспомнил про кокаин и запаниковал.

— Бейби, у меня тут это, — я взмахнул в воздухе пакетиком, готовый выкинуть его в окно на глазах у пограничника. — Я наткнулся на эту штуку. На земле валялась.

— Черт возьми, Миша! — выдавила из себя Эстер еле слышным, остервенелым шепотом. — Не могу поверить! Давай сюда!

Я передал ей мешочек. Пограничник уже почти поравнялся с машиной.

— Что ты собираешься с этим делать, милая? — спросил я преувеличенно небрежным тоном.

Таможенник подошел к нам и приставил ладонь к виску.

— Комо эстас? — обратилась к нему Эстер по-испански. — Как мистер поживает сегодня? — Она низко пригнулась, ища документы. На какое-то мгновение ее голова скрылась.

— Мисс? — позвал таможенник подозрительно вежливым голосом.

Эстер вынырнула и повернулась к нему с приветливой улыбкой.

— Я здесь, мистер, — весело сказала она. — Все в порядке. — Она протянула документы.

Он посмотрел на паспорт Эстер, на мою и Салиха зеленые карты. Потом попросил у Эстер права.

— Приятно иметь дело с профессионалами, — пошутила она. — Классно выполняете свои обязанности, мистер.

Тот приложил руку к виску.

— Удачи, мисс.

Мы подъехали к американскому посту. Эстер улыбнулась пограничнику.

— Видите, как ненадолго мы смотались из Штатов. У меня отношение к Америке, как к своему ребенку, который может гадко себя вести и приносить из школы двойки, но ни на какого другого его не променяешь.

Хмурый янки мельком взглянул на паспорт Эстер и сухим кивком велел нам ехать. Довольно продолжительное время мы неслись в молчании. Я не решался спросить про кокаин. Перед глазами еще стояла овчарка, которая обнюхивала дверь нашей машины на границе. Но когда наконец понял, что все позади, заорал:

— Не могу поверить! Ублюдки даже не заподозрили! Где он лежал это время?

— Ты когда-то рассказал про специально нанятых женщин, которые провозят наркоту между ног? Примерно это я сейчас и сделала.

— Примерно? — вопил я. — Ни хрена себе примерно! Ты что, провезла коку в промежности, как те гангста-девки?!

Эстер вспылила.

— Ты на меня навлек это! — крикнула она. — Не ожидала, что когда-нибудь такое выкину! Я устала постоянно играть в твоей пьесе, Миша! Пусть тебе сейчас несладко, но мне действительно больше не под силу тебя опекать!

Мы ехали молча.

— Теперь, — прервал я тишину, — может, отдашь коку?

Эстер, пораженная, уставилась на меня.

— Ты что, с ума сошел? — спросила в растерянности.

— На кой тебе эта химия? Зачем тебе?

— А ты как думаешь, зачем?

Я вдруг почувствовал злость от беспомощности перед ними двумя.

— Знаешь, что про тебя говорила Эстер? — обратился я к Салиху. — Что ты шикарный, но порочный. Что у тебя есть темные стороны и нечистая душа. Это она не хотела с тобой дружить.

— Эстер имеет право говорить все, что сочтет нужным, — ответил Салих с достоинством. — Я тебе не советовал бы говорить подобные вещи, Миша. Зря ты затеял эту игру, Майкл. Себя в первую очередь компрометируешь.

Эстер остановила машину у заправки, сказала:

— Схожу в туалет.

Я обратился к ее затылку:

— Я с тобой. Можно?

Она шла впереди, не произнося ни слова. Я не знал, зачем за ней увязался, но дошел до самой будки. Она заперлась изнутри. Я стоял снаружи.

— Прости меня, — сказал я двери. — У меня давно все вверх ногами, а как приехал в Калифорнию, вообще — полный тупик. Лбом в дверь.

Мимо нас проходила мама с маленькой дочкой, я невольно улыбнулся им. Девочка помахала мне рукой.

— С кем разговариваешь?

Я кивнул в сторону уборной.

— Я виноват пред ней, вот и извиняюсь.

Девочка показывала на меня пальцем.

— Мама, какой смешной! Разговаривает с дверью туалета!

Мать покосилась на меня и взяла девочку за руку.

— Пошли, Эйми. Нечего разговаривать непонятно с кем. — Я увидел у нее в руке пустую бумажную сумку с надписью «Плейнфилд».

— Это Плейнфилд? — спросил я. — Отсюда родом моя девушка. — («Это место так много для нее значит, — подумал я. — Вернее, для меня. Мы жили в Плейнфилде сразу после того, как познакомились. После Русской школы. Лучшее время в моей жизни. Даже если со мной случится что-то более замечательное, то новое уже не будет тем же самым».) — Слушайте, дайте мне этот пакет! — сказал я и шагнул к ней.

— Господи! — взвизгнула женщина. Она сунула мне сумку и торопливо увела дочку прочь. В этот момент дверь открылась, и Эстер вышла.

— А где кокаин? — быстро спросил я.

Она показала мешочек.

— Я не собираюсь ездить с этой штукой у себя между ног, какой бы гангста-шлюхой ты ни хотел меня видеть.

— Ты меня простила? Бейби, у меня кое-что для тебя есть. — Я протянул ей бумажную сумку. — «Плейнфилд». Раздобыл такое в Калифорнии, неплохо? Помнишь, как нам было в Плейнфилде? — Я попробовал взять Эстер за руку. — Давай вернемся туда? Все забудем, начнем жить, как жили тогда…

— Это Плейнфилд, Иллинойс, а не Вермонт, — насмешливо прочитала Эстер.

Остаток пути мы опять молчали. Из машины вышли, не глядя друг на друга.

— То, что ты сказал Салиху, — сказала мне Эстер шепотом, — было подло. Ты в первый раз поступил низко. — И через несколько шагов: — И я хочу, чтоб ты знал. В момент, когда ты произнес эту гадость, ты перестал мне нравиться как мужчина.

Она пошла вслед за Салихом. Я смотрел им в спины, пока они не скрылись за поворотом. Я не испытывал ничего кроме бессилия. Не перед ними одними. Перед жизнью.

Заснул я лишь под утро и проспал не больше трех часов. Мне всегда было спокойно с Эстер, я никогда ее ни в чем не подозревал. Сейчас я был уверен, что она с другим мужчиной, и потому мне казалось, что только теперь я влюбляюсь в нее по-настоящему. Проснувшись, я тут же пошел ее искать.

Я застал их недалеко от общежития в баре. Они сидели у стойки в ряд с другими. Все лица были одинаковыми. У Эстер точно такие же ослепительные зубы, как у всех. У всех они отсвечивали неоном ламп над стойкой. Она и Салих энергично жевали жвачку и что-то ожесточенно втолковывали друг другу. Было очевидно, что тема разговора интересует их в последнюю очередь. Тем более музыка играла до того громко, что вряд ли они слышали друг друга. Да им было и наплевать. Эстер оглядывалась на каждого, кто проходил мимо, встречалась взглядом и проводила рукой по волосам.

Вещь кончилась, и в секундный перерыв перед следующей я услышал, как Эстер сказала Салиху:

— Неплохо шарашит эта штука. Еще бы одну линию — и удачный вечер был бы обеспечен на сто процентов.

Я подошел.

— Надо поговорить.

Мы вышли на улицу.

— Прости меня. Там, в машине, я поступил низко.

— Дело не в этом, — ответила она. Зрачки ее были сужены. Черная прядь по обыкновению выбилась на лицо. Она прижала согнутый палец к ноздре, словно пытаясь сдержать то, что бушевало внутри носоглотки. Потом она механически продолжила: — Я уже сто раз говорила: устала! От того, что тебя постоянно тянет к подонкам и ты втягиваешь в это и меня. От того, что ты в постоянном конфликте с жизнью. И я боюсь, что если ты начнешь жить нормальной жизнью, работать, добиваться чего-то, ты совсем сломаешься. — Черт! Как же бомбит эта штука! — перебила она себя. Стала ощупывать пальцами лоб и щеки. — Совсем лица не чувствую, — заметила тихо. Потом отвернулась от меня. — Я, может, всю жизнь ждала такого, как ты, — глухо сказала, стоя ко мне спиной. — Об этом ты не подумал? Может, с детства мечтала о таком возлюбленном. Крутила с кем ни попадя и надеялась, что придет наивный робкий дурачок вроде тебя и полюбит меня, как полюбил ты.