Плохо быть мной - Михаил Найман

— Я тоже всю жизнь ждал, чтобы кто-то разрешил мне так себя полюбить. Очень благодарен, что позволила.

Эстер с силой сжала мне голову и почти закричала:

— Нет такой любви, понимаешь? Выдумал ты такую любовь! Может, прочитал в книжках. Не может такой быть на свете. И жизни, которую ты живешь, не может быть на этом свете! И ее ты выдумал!

У нее ходили челюсти — кокаин действовал. Все стало бессмысленно. Я пошел прочь.

— Ты выдумал Эстер, которую любишь своей надрывной любовью! — крикнула она мне вслед. — Ты не любишь меня такой, какая я есть. Ты меня не любишь, Миша! — крикнула она, когда я уже почти свернул за угол.

Я брел на пляж. Видеть никого не хотел, просто не знал, куда еще можно податься, Сан-Диего не давал большого выбора. Я знал, что на пляже будут мои друзья-доходяги, их видеть хотелось меньше всего.

Я набрел на Джеки. Едва заметив меня, он поставил привычную пластинку:

— Осатанело. Каждый день одна и та же канитель. Даже в зоопарке животных пересаживают в другие клетки, потому что им нужны перемены. Мы прозябаем здесь хуже всяких амеб.

— Мне тоже нужны перемены, — сказал я. — Не знаю как, но я угодил в ловушку. Смотрю, как она флиртует с этим ливийцем у меня на глазах, и даже перед этим бессилен.

— Из ловушек надо вылезать, Миша, — пропел Джеки назидательно. — Вон чувак приперся сюда из Лос-Анджелеса. И не только не бессилен, а наоборот — стал просветленным пацаном. И нас учит, как стать на правильный путь.

— Священник?

— Гангстер. Из всех людей гангстеры чаще всех находят Бога. Либо обращаются к нему в тюрьме, либо их грохают — и тогда уже встречаются с Ним лицом к лицу. Более частый вариант. — Джеки взглянул на меня. — А ты правда какой-то квелый. И взгляд немного безумный.

— Она там с Салихом, — сказал я, показав на бар. — Меня все подмывает перед ними извиниться. Даже перед ним. Толком не знаю, за что.

— Пошли посмотрим на твоих дружков. Разобьем им рожу, если приспичит. Раз уж мы в полном дерьме, исправим настроение хоть так. Если не тебе настроение подниму, то себе во всяком случае.

Я поплелся вслед за Джеки, хотя возвращаться туда не только не хотел категорически, но и знал, что нельзя.

— За кого угодно набью морду, — приговаривал по пути Джеки, — но за тебя, Миш, святое дело — вот так я к тебе отношусь! Если мы и правда поедем в Нью-Йорк, грех напоследок кому-нибудь не навалять. Никогда этого гадюшника больше не увижу. Но, перед тем как свалить, западло не разбить кому-то нос на прощание.

— Не стоит никого бить, Джеки, — сказал я.

— Не спорь, если не хочешь, чтоб и тебе перепало, Майкл! — ответил Джеки строго.

Мы вошли в бар. Ни Эстер, ни Салиха там не было.

— Хорошо, что их нет, — сказал Джеки. — А то лень влезать в драку. Я, честно сказать, не люблю насилие. У меня это больше на подсознательном уровне. Вообще-то я добрый и мягкий, как мать Тереза на экстази. Может, купишь мне выпить, раз мы уж тут?

Я отдал Джеки последние пару долларов и бесцельно потащился из бара. Опять на пляж. Сел на песок.

Подгреб Стиви.

— Папу Блэка полиция прижала, — бросил он вместо приветствия. — Насчет угнанной тачки. Блэк сказал, чтобы я пока спрятал ее у себя. А мне пофигу, если у меня будет краденая машина. У меня вообще нет никаких документов, и ничего — прожил до двадцати трех лет главным плейбоем этого ублюдского пляжа. Так я думаю, раз она сейчас у меня, смотать на ней из штата. Тем более этот больной на голову Алим может найти нас в любой момент и пришить. Так что это наш шанс, Майкл. Завтра сваливаем в Нью-Йорк.

Не до конца вникая в смысл слов, я машинально кивнул. В глубине души я обрадовался, что все наконец закончится.

— Завтра утром, — вдолбил в меня еще раз Стиви. — Ты, Джеки и я. Встречаемся у пирса, ближайшего к общежитию. В девять утра.

Я пошел прочь. Я не знал, как дотянуть до завтрашних девяти часов, чтобы наконец уехать. Ноги несли меня к дому Салиха. Несколько раз я прошел туда-обратно, мельком поглядывая на дом. Мне почудилось, что у жилья неприличные очертания. Мне стало стыдно, что я смотрю на него так. Я опять делал что-то низкое. Вроде подглядывания за переодевающейся девушкой.

Вдруг я увидел, что к дому направляется женская фигура. Это была глухая, которая жила с Салихом. Я испугался, что она поймет, что происходит внутри. У нее было не меньше оснований для подозрений, чем у меня. Я попробовал преградить ей путь, она меня оттолкнула. Я увязался за ней, думая теперь лишь о том, как бы уберечь ее.

Через открытое окно я услышал, как неистово и надрывно дышат два человека, захлебываясь в наслаждении. Звуки, издаваемые любовниками, потерявшими чувство реальности и ощущение времени. Задыхания в голос Эстер в конвульсиях блаженства. Глухая девушка стояла рядом со мной и улыбалась немного наивной улыбкой. Я смотрел на ее спокойное и умиротворенное лицо. Из-за этого контраста то, что происходило внутри, представлялось чудовищным. Я выставил большой палец вверх, показывая, что все классно. Девушка улыбнулась еще раз.

На крыльцо вышел полуголый Салих, достал сигарету и закурил. Я встал напротив него. Он, когда увидел меня, нисколько не удивился. От этого меня захлестнула, я не мог объяснить себе почему, новая волна стыда. У меня было чувство, что я виноват перед ним.

Вдруг я почувствовал, что вот-вот разревусь. Не от того, что Эстер изменила мне. Просто я понял, что поздно и что-то упущено бесповоротно. Что-то самое главное в жизни. Я не мог бы сказать, что именно. И знал, что это навсегда. Четкое ощущение, когда внутри тебя что-то сломалось и оборвалось.

Я шел прочь от дома Салиха в непонятном направлении. То, что лилось из моих глаз, были даже не слезы. Из глаз просто текла вода, как в детстве. Я испытывал нечто похожее на облегчение или очищение. Скоро я забыл, отчего плачу. Плач ради плача. Мне показалось, что еще немного, и я стану пустым.

Я заметил, как идущий по улице парень показывает в мою сторону своей подруге.

— Посмотри на больного, — не стесняясь меня, сказал он. — Чистопородный умалишенный. Какие только сюрпризы не преподносит Калифорния субботним вечером!

Я плелся по закоулкам как пьяный. Подгоняемый непонятным мне самому страхом, сворачивал куда-то. Пока, выйдя на одну из улиц, не налетел на толпу. Скорее всего, сегодня был какой-то праздник. Хохочущая, галдящая орава валила по улице. Вокруг мельтешили беспорядочно двигающиеся фигуры. Мелькали груди и зады девушек в обтягивающих мини-платьях с глубокими вырезами. Мулаток, латиноамериканок, белых. Я зажмурился, но и перед плотно закрытыми глазами мелькали те же зады и груди. Они, отдельно от тех, кому принадлежали, разговаривали со мной, сотрясались в приступах отвратительной, отталкивающей болтовни. Глаза пьяных парней и их подруг тоже что-то бормотали мне, твердили, внушали. Пытались передать мне некую витающую в воздухе идею.

Мимо мчали мотоциклы. На задних сиденьях, обнимая мотоциклистов, выпятив зады, сидели те же девушки, что шли в толпе. Когда гонщики останавливались на светофорах, устроившиеся сзади них девицы, чтобы развлечь народ, приподнимались, как наездницы, на стременах и виляли, и трясли ягодицами по моде негритянских стрип-клубов. Толпа встречала это криками и аплодисментами.

Мой взгляд упал на негритянку в куртке с надписью на спине «Дипломированная сука», сидящую за мотоциклистом на «харлее». Под ней только кружевные стринги.

— Таким должно быть не женское белье, а политика, — прокомментировал ее гардероб пьяный в хлам колумбиец своему товарищу, тоже еле держащемуся на ногах. — Политика должна быть тонкая и прозрачная. А белья на женщине не должно быть вовсе.

— Вечный вопрос, — подхватил тот. — Быть или не быть женскому белью?

Не глядя на парней, девушка, как атлеты мышцами, нехотя поиграла ягодицами, бросая бесплатную подачку тем, кто остановился потаращиться на нее. Дали зеленый, и мотоцикл умчал ее под довольное улюлюканье толпы.

Толпа была человечество. Я видел его бесконечной лентой червяков, которые ползли по грязи. Я прямо чувствовал, как они ползут, как если бы они ползли по мне. Это и были мои мысли — отвратительные, становящиеся похожими на змей, на огромный клубок змей. Они поселились в моем рассудке, но уже как глисты в кишечнике больного.

Я свернул в подворотню и опять налетел на Стиви. Он посмотрел на меня недоверчиво.

— Да что это с тобой? Совсем расклеился. Опять за старое, Майкл? Пошли, посидим в моей норе. Завтра ты должен быть как огурчик, если собрался валить с нами.

Мы зашли в битый вагончик недалеко от общежития. Внутри курили, пили и громко ржали изрядно потасканные субъекты. Из всех я узнал одного Джеки. Он пьяно помахал мне. Он был возбужден оттого, что мы едем. Стиви кивнул на парня рядом с ним.