Время демографических перемен. Избранные статьи - Анатолий Вишневский

Обществу, принимающему мигрантов и живущему с дальней перспективой, нужна открытость диаспор. Они должны выполнять роль шлюза, который позволяет иммигранту избежать «кессонной болезни» при погружении в новую для него социальную среду, освоиться в ней и свободно выбрать свою новую множественную идентичность, чтобы он смог, если того пожелает, одновременно оставаться и таджиком, и мусульманином, и россиянином, и москвичом, и европейцем – этот список не имеет конца. Постепенно у него, а тем более у его детей, выстроится и новая иерархия этих идентичностей, и это, может быть, самое важное, о чем должны думать политики.

Эта иерархия во многом зависит от того, какой прием встретит мигрант на вновь обретаемой родине. Если «шлюзование» пройдет гладко, если личный опыт мигранта покажет ему, что страна прибытия открывает перед ним, а особенно перед его детьми, возможности, достоверно большие, чем те, какие были доступны на его родине, его новая идентичность как равноправного гражданина принимающей страны выйдет для него на первый план, оттеснив на более низкие места его расовую, этническую, конфессиональную или классовую идентичности, от которых он тоже не отказывается. Если же с первых шагов он столкнется с ксенофобией и мигрантофобией, если пройдет через унижения и оскорбления и даже во втором поколении не почувствует себя полноправным гражданином своей новой родины, то и иерархия его идентичностей выстроится по-иному, и он будет искать приоритетов в идентификации себя с исламом, Третьим миром, международным революционаризмом или терроризмом, продолжая при этом считать себя французом, немцем, американцем или россиянином.

Впрочем, препятствия к обретению мигрантом новой идентичности могут исходить не только от принимающей стороны, но и от диаспоры, активно транслирующей ценности его прежней родины. Обычная форма давления на мигрантов – обвинение их в отступничестве от своей страны, этнической группы, традиции, религии, раздающиеся, как правило, из традиционалистских, консервативных кругов, нередко политизированных, трактующих человека как принадлежность выделенной по тому или иному критерию общности. «Недавно прибывших иммигрантов могут побуждать к тому, чтобы они сохраняли свой традиционный образ жизни, и прямо или косвенно препятствовать тому, чтобы они изменяли свое поведение. Следует ли из этого, что во имя культурного разнообразия мы должны поощрять культурный консерватизм и требовать от людей оставаться привязанными к их культурной среде и не пытаться принять другой образ жизни, даже если у них есть веские причины это сделать?»[310].

Говоря о неизбежной эволюции культурной идентичности иммигрантов, нельзя не поставить вопроса о влиянии иммиграции на идентичность местного населения. Предполагает ли умеренный, «шлюзовой» мультикультурализм постепенное движение только в одном направлении – в сторону ассимиляции приезжих местным населением, или речь идет и о встречном движении, когда местный культурный фон впитывает, вбирает в себя элементы культур мигрантов и вырабатывается обогащенный культурный сплав, отличающийся от этого первоначального фона?

Сейчас в России в воздухе носится идея ассимиляции, газетные заголовки говорят сами за себя: «Нужны ли мы нам? Как ассимилировать мигрантов»; «Путин призвал иммигрантов активнее ассимилироваться»[311]; название обзора СМИ: «Российские СМИ: мигрантов либо нужно выгнать из Москвы, либо тотально ассимилировать»[312]. Ассимиляция – это полное восприятие мигрантами и их потомками черт и правил поведения принимающего населения, тогда как для него самого действует принцип «ни шагу назад!». Но ведь сами эти черты и правила непрерывно меняются. Возрадуются ли британцы, если иммигранты вдруг обнаружат склонность воспринимать черты и правила викторианской Англии, от которых сами они давно отошли? С какими чертами и правилами поведения должны идентифицировать себя иммигранты в современной России? С советскими? досоветскими? постсоветскими? с теми, которые пока еще находятся в стадии становления? Эти вопросы россияне нередко ставят даже применительно к самим себе.

Любая национальная культура живет в потоке перемен, в том числе нередко и под влиянием заимствования у иммигрантов, и это затрагивает все ее пласты – от кухни, манеры одеваться или стиля отношений между мужчиной и женщиной до высокой литературы и музыки. Встречное движение неизбежно. Белые американцы еще презирали негров, но уже обожали джаз. Но все же и здесь существуют пределы, может быть и не совсем ясные, связанные с разными иерархическими уровнями идентичности. Допустимы ли, например, подвижки навстречу иммигрантам в области политической культуры, скажем, согласие на действие в европейских странах законов шариата? По-видимому, и здесь критерием должны служить «границы толерантности», о которых говорилось выше. Область мультикультурализма, а значит и область благоприятствования всем формам культурного многообразия, не должна выходить за эти границы.

Раздел 5

Страна демография и ее обитатели

Трудное возрождение демографии[313]

«На протяжении последних трех десятилетий демография играла роль ведущей дисциплины в концерте гуманитарных наук. Строгостью методов, богатством гипотез, глубиной полученных результатов она привлекла внимание всех специа листов, изучающих общество и человека. Своим примером она способствовала развитию многих смежных дисцип лин и объединению их усилий» [1].

«Идея о науке демографии лишь сеет иллюзии о ее возможностях и отвлекает внимание от изучения вопросов населения учеными тех наук, в задачу которых это входит» [2].

Незавершенные перемены

Слова, вынесенные в первый эпиграф, попались мне на глаза в середине 1980‑х годов. Демографы в СССР существовали в атмосфере, определявшейся, скорее, вторым эпиграфом, долгие годы вели борьбу за элементарное выживание, и мне понадобилось время, чтобы переварить прочитанное и понять, что цитированные слова содержали не так уж много преувеличения. Речь не просто о словесной оценке научных заслуг, которые всегда можно оспорить. Демография во всем мире сумела стать практически нужной, занять свое, порой даже исключительное место среди других общественных наук. А что происходило в это время у нас?

Предыстория. В конце XIX – начале XX столетия в России существовал немалый интерес к демографическим проблемам, была проведена первая Всеобщая перепись населения (1897), серьезные исследования вели В. Борткевич, А. А. Чуп ров, Ю. Янсон, С. Новосельский и другие ученые. Эти традиции были восприняты и развиты в первый послереволюционный период. С успехом прошла перепись населения 1926 г., были созданы два исследовательских демографических института – в Киеве (1919) и Ленинграде (1930), появилось много новых заметных имен. Рядом с демографами, приобретшими известность еще до революции (В. Михайловский, П. Куркин, С. Новосельский), работали более молодые (М. Птуха, В. Паевский, Ю. Корчак-Чепурковский, С. Томилин, А. Хоменко). Какое-то время демографические исследования в стране находились на подъеме. Это, однако, продолжалось недолго. Уже в начале 1930‑х годов вовсю шло засекречивание демографической информации, постепенно переходившее в ее фальсификацию. В частности, была объявлена «вредительской» перепись населения 1937 г. и в 1939‑м проведена новая, результаты которой больше устраивали руководство страны. Свертывание исследований привело к ликвидации обоих демографических институтов – ленинградского в 1934‑м и киевского в 1939‑м. Почти исчезли публикации, жестокие репрессии обрушились на самих демографов. В. Паевский, ведущая фигура ленинградского Демографического института, через несколько часов после решения о закрытии института скончался от сердечного приступа (в 41 год!). За короткое время были арестованы и расстреляны три сменявших друг друга руководителя государственной статистической службы – В. Осинский (кстати, автор известного исследования о международных миграциях), И. Краваль, И. Верменичев. Расстреляли руководителя переписей населения 1926 и 1937 гг. О. Квиткина, украинского демографа А. Хоменко. Погиб в лагере другой руководитель переписи 1937 г. Л. Брангендлер. Через арест, тюрьмы и лагеря прошли М. Птуха, Ю. Корчак-Чепурковский, Б. Смулевич, М. Трацевский, А. Мерков, М. Курман… Полного списка репрессированных демографов не существует до сих пор.

Попытки нескольких уцелевших демографов хоть как-то сохранить научные традиции пресекались в корне. В 1945 г. вышел написанный на высоком уровне учебник демографической статистики А. Боярского, посвященный в основном методам количественного анализа в демографии. Однако и эта идеологически нейтральная книга подверглась суровой проработке. В предисловии к новому изданию, вышедшему в 1951 г., А. Боярский каялся в совершенных ошибках и подчеркивал, что теперь внимание сосредоточено на воспитании молодежи «в духе советского патриотизма, ненависти к реакционной буржуазной лженауке и буржуазным порядкам»; что же касается «изложения самих математических приемов, используемых в демографической статистике», то оно «в настоящем учебнике значительно сокращено и упрощено» [3].