Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

– Не торопись, сестра! Падажди! Вижу, горе у тебя… Ирина Сергеевна замерла на мгновенье, потом, решившись, попыталась проскользнуть мимо.

– Э-э, стой! – грубовато цапнула ее за плечо цыганка. – От меня уйдешь – от судьбы не уйдешь! Она, сестра, тебя достанет… Черное горе по следу твоему на черном коне летит. Ты первую любовь свою потеряла, и вторую любовь, самую сильную, потеряешь, если меня не послушаешь…

– Какая любовь? Вы с ума сошли! Отстаньте, – всхлипнула Ирина Сергеевна, но цыганка, впившись в нее крепкими пальцами, притянула к себе, зачастила скороговоркой, черные зрачки ее глаз потеряли остроту, расширились, превратившись в темные маслянистые омуты…

– Давай пагадаю, паваражу, сестра, беду отведу… Вижу, болеешь ты сердцем и ждешь мушщину-красавца, а вот придет ли он к тебе, обнимет ли тебя – теперь от меня зависит. Как скажу, так и будет… Я не цыганка, а сербиянка, вэрь мне, красавица… Денги есть?

– Нету… – вяло сопротивлялась Ирина Сергеевна.

– А-а, золотая, денга мало надо. Десять рублей дай мне подержать – и все… Не для меня – для ворожбы нада… Скажи, мушщина твой… блондин?

– Светленький… мальчик он еще.

– Аи, вижу твоего мальчика, сестра, аи вижу… – наседала цыганка. – Плохо ему сейчас, а будет еще хуже, если я не паваражу! Дай денгу – пагадаю – отдам. Мне твои денги не нада – мы, цыгане, богатые! Лошадям своим золотые зубы ставим – зачем мне твои копейки?

Ирина Сергеевна достала из сумочки маленький потертый кошелек. Выгребла щепотку мелочи, вынула старательно сложенную вдвое последнюю оставшуюся до получки десятку, протянула ее цыганке.

– Вот. У меня больше нет. Только вправду верните, а то жить не на что.

Цыганка взяла купюру, дунула на нее, расправила, тряхнула презрительно.

– Э-э, денга нет – и это не денги! Дай руку!

Схватив тонкие пальцы Ирины Сергеевны смуглой, унизанной золотыми браслетами и перстнями рукой, цыганка провела по ее ладони острым, с траурным ободком грязи ногтем, заговорила быстро, засасывая в омут глаз.

– Рвется он к тебе всей душой. Рвется, молодой твой блондин, да не может пока… Он тебе кто – сын, муж?

– Сын… – заворожено произнесла Ирина Сергеевна, отчего-то поверив вдруг, что вот эта, пахнущая немытым телом и табаком цыганка точно знает сейчас, где томится Славик, предскажет его судьбу, а может быть, и спасет, выручит неведомым, мистическим способом из беды – ведь есть же что-то такое во всех этих наговорах и молитвах, если к ним тысячелетиями прибегают в трудную минуту люди… Просто надо поверить – и все.

– Томится он, рвется, – бормотала цыганка, одной рукой цепко ухватив запястье Ирины Сергеевны, а другой потряхивая хрусткой десяткой – Но не вижу его пока… Легкие деньги, не тянут… А он далеко… Утяжелить надо… Золотом… Оно путь укажет… Дай! – схватилась она за обручальное колечко, на левом безымянном пальце Ирины Сергеевны.

Цыганка завернула кольцо в десятку, зажала в усыпанном «цыпками» кулаке, покачала, взвешивая.

– Вижу, вижу – в чужом доме он… в неволе… Заточили его в темницу, и вырваться из нее он, красавец, не может… Но есть у него две дороги, про которые он не знает. Одна дорога хорошая, другая плохая. Плохая дорога к смерти ведет, а хорошая к дому, к матушке. Я ему хорошую дорогу покажу, нашепчу. Но далеко, далеко… не услышит! Еще позолотить надо. Серги давай! Скорее! – приказала цыганка.

Ирина Сергеевна заполошно, путаясь в прядях волос, расстегнула и вынула из ушей золотые сережки, отдала цыганке.

– Теперь лучше… – удовлетворенно вздохнула та. – Теперь слышит он меня, красавец. Я ему хорошую дорогу покажу, и придет он по ней в родной дом, к мамочке своей… Ой! – вскрикнула вдруг, зажмурившись испуганно, цыганка.

– Что? – в ужасе затаила дыхание Ирина Сергеевна.

– Дверь темницы, куда заточили его, заперта крепко. Замок пудовый. Давай крестик, – ткнула пальцем в грудь Ирины Сергеевны цыганка. – Я твоим крестом материнским замок отопру!

Трясущимися пальцами Ирина Сергеевна сняла с шеи золотую цепочку с крестиком, передала цыганке. Та схватила, растянула тонкие звенья.

– Вот ему дорога, сестра. По ней твой красавец домой примчится. Замок я открыла, да только вижу – враг дверь стережет. Надо глаза ему отвести. Икона нужна. У тебя есть?

– Н-нет, – в растерянности покачала головой Ирина Сергеевна.

– Стой тут. Шага не делай, а то мое колдовство силу потеряет, страшная беда придет! Я в этом доме живу, – цыганка указала на кряжистую «сталинку». – На первом этаже. Сейчас сбегаю – икону принесу. Стой! – Она глянула по сторонам и как-то бочком, по-сорочьи, порхнула в подъезд, грохнув за собой тяжелой, притянутой крепкой пружиной дверью.

С четверть часа, боясь шелохнуться, простояла у незнакомого дома Ирина Сергеевна, прежде чем отпустил наведенный цыганкой морок. И когда поняла наконец, что обманули ее, словно девчонку глупую, обобрав ловко, сняв, как с отслужившей свое новогодней елки, украшения, еще при той, относительно благополучной жизни купленные, и невозвратные при этой, нынешней, – то разревелась безутешно, присев на дощатой скамеечке. Она плакала горько не столько по золоту, навсегда пропавшему, сколько потому, что понимала теперь: не помогут ей вернуть сына ни депутатши с бойкими помощницами, ни цыгане настырные, ни ворожба, ни молитвы…

Утерев глаза платочком, Ирина Сергеевна поднялась, вошла в просторный гулкий подъезд и убедилась, что он сквозной. В распахнутые двустворчатые двери с противоположной стороны светило глупо-бодрое солнце, сияло бликами на исцарапанных матерными надписями стенах обшарпанной лестничной площадки. На всякий случай Ирина Сергеевна позвонила все-таки в ближайшую квартиру.

– Хто там? – через пару минут спросил старушечий голос, приглушенный дверью, обитой изодранной местами клеенкой с пугающе торчащими из прорех пучками грубых волос, будто бороды глядящих в щели с той стороны домовых.

– Извините, – всхипнув, сказала Ирина Сергеевна, – здесь гражданка… э-э… цыганской национальности не проживает? Или в соседних квартирах?

– Чево-о? – Замок щелкнул, и в дверном проеме показался старушечий лик – желтый, изболевшийся, с отечными мешками на нижних веках и обвисшими безжизненно восковыми щеками.

– Я, бабушка, хотела спросить… – начала было объяснять Ирина Сергеевна, и, решив, что старушка ее не слышит, заговорила громче. – Понимаете, я тут цыганку возле подъезда встретила…

– Те что надо, алкашка?! Ты чо, тварь, сюды приперлась! – заголосила вдруг бабка, глядя на нее водянисто-серыми, распахнутыми слепо глазами.

– Я… Я спросить… Вы меня с кем-то путаете… – опешила Ирина Сергеевна.

– Я те щас попутаю, проститутка! Иди отсюда, алкашка проклятая!

Отпрянув, Ирина Сергеевна пулей пролетела сквозь подъезд, выскочила на солнечную сторону, а вслед ей неслось плаксиво-яростное:

– Ходют и ходют, паразиты проклятые! Обобрали нас, стариков! Да поубивать вас всех, чтоб места мокрого посля вас не осталось! И-и-ы-ых, паскуды! Паскуды-ы…

А на проспекте, куда под старушечий вой выплюнул Ирину Сергеевну грязный подъезд, полыхало солнце и кипела жизнь. Бесконечной чередой неслись сверкающие автомобили, катились, искря о провода выгнутыми дужками очков интеллигентные троллейбусы, ревели, чадя выхлопами, разночинцы автобусы и пролетарии-самосвалы. По широкому, обсаженному цветущим газоном тротуару, среди целеустремленных прохожих шествовали вальяжно, метя мусор подолами юбок, цыганки. У приткнувшийся неподалеку на обочине машины – иностранной марки, похоже, – кружила целая стая цыган, и одна из них, молодая, бровастая, отделившись, пошла, рассекая толпу и швыряя по сторонам ленивые фразы:

– Золото берем… Берем золото… Золото покупаем, денги даем…

Поравнявшись с Ириной Сергеевной, цыганка отодвинула ее плечом, не глядя, процедила презрительно:

– Золото берем…

– Взяли уже! – не выдержав, выкрикнула вслед цыганке Ирина Сергеевна, но та даже не обернулась, видимо, чувствуя на расстоянии, у кого золото есть, а у кого нет и, скорее всего, никогда не будет.

Глава 13

Несмотря на данный себе зарок, ночью Новокрещенов опять напился. Он глотал водку рюмку за рюмкой, но не ощущал привычной горечи алкоголя. И, что самое удивительное, не пьянел нисколько… «Вот что значит психологический настрой! – с раскаянием думал он. – Слово не сдержал, употребил-таки – и ни в одном глазу!» Однако воняло спиртным изрядно. Новокрещенов крутил головой, отворачивал нос то так, то эдак, но противный водочный дух окутывал со всех сторон, и, чтобы не ощущать его, он вообще перестал дышать, а потом, когда стало невмоготу, со всхлипом втянул отравленный ядовитыми парами воздух и проснулся.

Оказывается, он пил водку во сне! А вот пахло спиртным по-настоящему.