Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

А вот отзывы о психотерапевтическом методе лечения злокачественных новообразований, разработанном кандидатом медицинских наук К. П. Кукшиным, походили на настоящие. По крайней мере, под одним из них стояла подпись доктора медицинских наук, профессора, заведующего кафедрой клинической онкологии Михаила Иосифовича Демкина.

В своем отзыве он подтверждал, что из десяти представленных ему больных, страдавших ранее злокачественными новообразованиями различной локализации в последней, неоперабельной стадии, у всех десяти после проведенного психотерапевтического лечения по методике доктора Кукшина наступила ремиссия, и в момент обследования на кафедре онкологии все они являлись практически здоровыми людьми.

Правда, подобная справка-«отзыв» могла бы удовлетворить разве что недалекого «нового русского», которого с таким неожиданным для себя артистизмом изобразил давеча Новокрещенов. Ибо любой врач-лечебник, не говоря уже о заведующем клинической кафедрой, прежде всего должен был бы поинтересоваться, где и кто диагносцировал рак у представленных Кукшиным и излеченных якобы по его методике больных. И выходит, что профессор Демкин, всю жизнь бившийся над тем, чтобы если не спасти, то хотя бы продлить жизнь малой толике из числа заболевших злокачественными опухолями людей, теперь посрамлен. Прямо-таки не отзыв, а мадригал: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Трогательная история…

Чтобы окончательно удостовериться в своих выводах, Новокрещенов решил навестить престарелого, но не оставившего кафедры профессора, чьи лекции он слушал еще четверть века назад.

Кафедра, обучавшая студентов-медиков премудростям лечения злокачественных опухолей, располагалась в здании областного онкологического диспансера. Всякий раз попадая на кафедру онкологии, Новокрещенов впадал в депрессию. Такой безнадегой веяло здесь от всего – от серых анемичных лиц пациентов, источаемых смертельным недугом, от наигранной до циничности жизнерадостной бодрости здешних докторов, смирившихся уже с обреченностью своих больных. И впрямь, если сочувствовать каждому, кто проходил через их руки, сопереживать, впадать в отчаянье от бессилия предотвратить неизбежный конец, можно сойти с ума.

Здесь, в онкодиспансере, особенно наглядным становилось то, что не справедливость, а слепой случай правит бал в людских судьбах и, не считаясь ни с чем, наказывает и злодеев, и праведников, обрекая и тех и других на одинаковые, запредельные порой для возможностей человеческих муки…

Позже, насмотревшись в зоне на заключенных-убийц, садистов, каких и земля-то рожать не должна, но пребывающих тем не менее, в добром здравии и отличном расположении духа, Новокрещенов окончательно разуверился в целесообразности устройства этого мира. Род человеческий представлялся ему теперь в виде нескончаемой цепи атакующих солдат, надеющихся обрести где-то там, в недоступном пока для них месте, долгожданный покой и заслуженную славу… Но откуда-то сверху по этим целям бил из убойного оружия неведомый противник, выбивая то одного, то другого, разя без разбора, не вглядываясь в такие разные, но горящие одинаковой надеждой на счастливый исход лица, и поражая тех, кто случайно подвернулся под карающий меч судьбы…

Войдя в просторный, остро пахнущий хлоркой вестибюль, он убедился, оглядевшись, что врач-кудесник Константин Павлович Кукшин не одинок. Доска объявлений на мрачной, свинцового оттенка больничной стене пестрела объявлениями с предложением услуг экстрасенсов, травников и магов, суливших радикальное избавление от страшного недуга за два-три сеанса. А вот приглашений от «Исцеления» здесь не было. И это лишь подтверждало догадку Новокрещенова о том, что с настоящими онкобольными доктор Кукшин, несмотря на свою «уникальную методику», дел предпочитал не иметь.

Сообразно с бедностью нынешней медицины, профессор обитал в тесном кабинетике без приемной и секретарши. Решительно распахнув дверь, Новокрещенов оказался один на один с пожилым – да что там пожилым – старым дряхлым человеком. Напрягая подслеповатые, выцветшие до мертвой васильковости глазки, он смотрел на вошедшего. Потом водрузил на лысый, делающий его похожим на ископаемую рептилию, иссохший череп крахмально-белый колпак, надел на нос тяжелые старомодные очки с толстенными линзами и заговорил хрипло, с одышкой сердечника:

– Что вам угодно? Консультации платные…

– Знаю, господин профессор, – кивнул несколько обескураженный его древностью Новокрещенов и, не выдержав, поинтересовался: – Сколько?

– Сто рублей! – резко, с вызовом взвизгнул профессор и зачем-то хлопнул по столу сухонькой обезьяньей ладошкой. Новокрещенов пошарил в нагрудном кармане, достал сотенную купюру, протянул Демкину. Тот схватил и торопливо спрятал в шкатулку из потертого, заплесневелого малахита, глухо стукнув при этом тяжелой, как у гробика, крышкой.

– Слушаю вас.

– Э-э… – замялся Новокрещенов. – Дело, господин профессор, в следующем. Я был на приеме у доктора Кукшина… В этом, как его… Центре нетрадиционной медицины…

– Кукшин прекрасный врач! – скрежетнул профессор.

– Да, возможно. Но… я из милиции…

Демкин приподнял очки, попытался сфокусировать взгляд на посетителе, но не сумел и опять прикрылся толстыми линзами.

– Я следователь… по особо важным делам, – врал Новокрещенов. – Расследую дело в отношении мошенничества. Постановка пациентам ложного диагноза с последующим вымогательством у них крупных сумм денег… Вы понимаете, о чем я?

– Нет, – отрезал профессор. – Я, любезный, человек старой закалки. И в коммерческих делах ничего не смыслю. У меня, между прочим, партбилет в сейфе. Вот здесь. – Он указал на громоздкий, выкрашенный половой коричневой краской металлический ящик. – Медицина должна принадлежать народу!

– А как же… платные консультации? – искренне изумился Новокрещенов.

– Это – интеллектуальный труд! Я, э-э… пролетарий умственного труда!

Новокрещенов покачал скорбно головой, потом опять пошарил в нагрудном кармане, вынул сложенный вчетверо листок, развернул, пододвинул ближе к профессору.

– А вот здесь, гражданин Демкин, ваша подпись?

– Что это? – подозрительно косясь на бумагу, откинулся в кресле профессор.

– Ваш отзыв о методе доктора Кукшина, с помощью которого он облапошивает больных.

Профессор поджал серые, бескровные губы, потом, подумав, отодвинул решительно листок, вскинул старческий подбородок.

– В чем меня обвиняют? Да, я мог ошибаться. Наука, знаете ли, непредсказуема. Чистота эксперимента, и все такое прочее… За это не судят!

– А репутация? – склонившись к нему, вкрадчиво поинтересовался Новокрещенов.

– Она у меня безупречна! – отрезал старик. Новокрещенов нарочито-пристально посмотрел на него, взял «отзыв», медленно сложил, спрятал в карман.

– Слушайте меня внимательно, господин профессор. Историю с доктором Кукшиным… я и мое руководство… – Он задумчиво глянул вверх. – Забудем. Взамен от вас потребуется небольшая услуга. Дело государственной важности. Строго секретно, ни с кем, кроме меня, об этом ни слова! Так вот. Через какое-то время… через месяц, а может, и гораздо раньше, к вам в клинику доставят на обследование больного. Его имя и фамилию я вам сообщу дополнительно. Вы диагностируете у него рак в неоперабельной форме. Заполните на больного историю болезни, составите необходимое заключение… Короче, не мне вас учить.

– И… что? – напрягся профессор.

– И – все! – приветливо улыбнулся ему Новокрещенов. – Понимаете? Никакого дела о мошенничестве против вас возбуждаться не будет.

– Против меня… дело! Да я… Да я заслуженный врач, у меня сотни учеников… Да я…

– Вот-вот, – сочувственно покивал Новокрещенов. – Мы ж понимаем! В вашей компетентности никто не сомневается и в диагнозах, которые вы устанавливаете, тоже. Так что до свидания! Я еще зайду, как договорились!

Оставив ошеломленного профессора в затхлом, пахнущем книжной пылью кабинетике, Новокрещенов вышел в коридор и, проходя мимо портретов фронтовиков, сочувственно подмигнул молодому матросу Демкину, на груди которого красовалось несколько боевых орденов и медалей.

– Так-то, брат! Нынешнюю жизнь прожить – это тебе не пулеметный дот уничтожить! Тут тоже… характер нужен.

Глава 14

Отставной майор Самохин, повидавший на своем веку всякого, редко впадал в отчаянье, но сейчас он испытывал именно это безысходное чувство. До конца срока, отпущенного чеченскими боевиками для обмена пленного солдата на заключенного соплеменника, оставалось чуть больше двух недель, а дело с мертвой точки не сдвинулось. Самохин уже знал о безрезультатности обращений Ирины Сергеевны к депутату и в Комитет солдатских матерей и теперь слонялся угрюмо по своей квартире, курил яростно, тыча окурки в переполненную пепельницу.