Фестиваль - Сергей Власов

– Шахматы – это борьба нервов, и главное в ней – что может на первый взгляд показаться спорной и даже парадоксальной мыслью – это сентенция, утверждающая, что умение проигрывать в них гораздо более ценное качество, чем умение побеждать.

Бесхребетный уже звал ее Чачавочкой и ежеминутно просил предоставить ему счастливую возможность сразиться с девушкой в каком-нибудь средней руки гамбите, стремительном миттельшпиле или же во фригидном эндшпиле.

Инна пила мартини и весело смеялась. Файбышенко куда-то ненадолго исчез и явился, гордо неся в писательских руках с многочисленными синими прожилками два экзотических плода – африканских ананаса.

– Ой, какая прелесть!

– Ничего особенного, – недовольно сказал Егор Данилович и налил себе мартини тоже.

– Где вы их достали, уважаемый Евгений Александрович? Сейчас же явно не сезон.

– Сезон, сезон, – довольный собой, успокоил девушку всемирно известный поэт. – Что же, я не могу порадовать горячо любимую незнакомку чем-нибудь необычным?

Егор Данилович вспыхнул, как это частенько бывало с лучиной в бедной крестьянской халупе, где он когда-то родился:

– Вам не кажется, поэт Файбышенко, что вы несете полную чушь?

– Не кажется.

– Как может быть незнакомка горячо любимой?

– Это в твоих сельхозроманах не может, – упрямо заявил поэт, – а в моих виршах это вполне возможно.

– А я и не отказываюсь ни от чего. Ни от своей деревни, ни от опушки за лесом, ни от своего земледельческого происхождения. А вот ты от своего мещанского отказываешься.

Насморк сделал свое гнусное дело – Егор Данилович в завершение своих слов громко захрюкал.

– Ой, какую изумительную музыкальную картинку вы произвели сейчас на свет с помощью своего носа! У вас в деревне, наверно, была не одна свинья, – залепетала шахматистка.

– В их деревне не только животные, но и все люди были свиньи! – громко прокричал поэт и зачем-то побежал в туалет.

Данилыч, сначала хотевший обидеться, вдруг понял, какие выгоды ему сулит быстрое отступление поэта: он упал перед Инной на худые старческие коленки и по привычке замычал:

– Будьте моей натурщицей!

Ситуация прояснилась только к утру. Прозаик безнадежно храпел на диване, поэт – на огромной вместительной кровати в спальне, а Чачава слонялась в одиночестве по квартире, размышляя всего над двумя вещами: по каким причинам бывший чемпион мира Хосе Рауль Капабланка имел небольшое дополнение к своей фамилии – «И-Граупера» – и где спрятана выпивка в трешке поэта.

Когда на часах пробило семь – задремала и она. Оба – и первый и второй ее сны носили исключительно патриотический характер.

В первом грузины изобретали колесо, а когда наконец у них получилось, сразу построили сначала двухколесный велосипед, потом – четырехколесную телегу, а чуть погодя – и целый автомобиль, на котором поочередно катались: сама Инна, Майя Чибурданидзе и Нона Гаприндашвили.

Второй сон рассказывал о покушении на бывшего первого секретаря ЦК компартии Грузии Эдуарда Амвросиевича Шеварнадзе. Во сне враги стреляли в него целых два раза, причем оба раза – в упор. В первом случае спас бронежилет из орденов, во втором его закрыл телом товарищ Главный в Тбилиси телом товарища Главного в Кутаиси. После чего оба упали. Главный в Кутаиси – от обиды, что попали именно в него, а не в кого-нибудь другого из членов Высшего Бюро, а главный в Тбилиси – уже в предчувствии получения звания Героя Грузии.

Однако вскоре выяснилось, что стреляли холостыми. Дым рассеялся, начались прения. Террориста, естественно, скрутили. Это Основной Идеолог Грузии провел ему хук с левой и взял на болевой, а подоспевший Основной грузинский Военный уже лежавшему несколько раз ткнул тяжелым армейским сапогом в мягкий живот. После этого оба сформировали очередь за наградами и словами благодарности «от дорогого».

Однако в дело с криком «Я первый!» вмешался Главный в Тбилиси.

– Первый у нас Шеварнадзе, – резонно заметил Главный в Культуре и хитро оглядел присутствующих.

– Экий негодяй! – ставя почти все на карту, поддакнул Основной грузинский Военный. – Первый, говоришь?

У Главного в Тбилиси засосало под ложечкой, и он вернулся на место.

Следующим решил попытать счастья Ведающий Текстильной Промышленностью, Чачава даже во сне помнила, что в родной республике очень много баранов. Его речь была длинной и витиеватой. Если в двух словах, то факт провала покушения он приписал лично себе.

– Патроны, – сказал он, – специально по моему приказу выпускались и выпускаются не совсем боевые с тех самых пор, как Эдуард Амвросиевич начал свою неутомимую борьбу за мир и разоружение.

На этом закончив, он скромно встал третьим в очередь и затих.

Тогда вперед смело шагнул Высший Начальник Шпионов:

– Все эти разговоры, звучащие здесь, кроме, конечно, Ваших, дорогой и горячо любимый товарищ Первый Секретарь, простите за партийную прямоту, просто вздор.

Чутко дремавший Первый Секретарь, услышав привычное сочетание хвалебных прилагательных, оживился во главе стола, но говорить ничего не стал.

– Высший Начальник Шпионов продолжил:

Акция была запланирована нами как учебная, с одной стороны – способная выявить взгляды присутствующих и как боевая – с другой. Наш сотрудник метил не в Первого Секретаря.

– А в кого? – раздалось со всех сторон.

– А вот это уже государственная тайна. Главное, чтобы Наимудрейший и Солнцеподобный был в курсе, а он как раз в нем и был.

Первый Секретарь приосанился и попытался вникнуть в смысл сказанного, но через секунду забыл, что услышал, сморкнулся прямо на полированный паркет и объявил заседание Высшего Бюро закрытым.

Все присутствующие подошли к троим, по-прежнему стоящим у окна по-военному в затылок друг к другу, и встали аналогично.

– Товарищи, попрошу не расходиться, – предупредил Основной Идеолог Грузии, находящийся в колонне первым, – как проснется и вспомнит, начнем награждения в порядке очереди, согласно принесенной обществу пользе.

– А если не вспомнит? – нервно спросил Главный в Тбилиси с самого конца очереди.

– Да ему по фигу! Он все равно на днях переходит на работу в Министерство иностранных дел Советского Союза. Покрутится там какое-то время – и назад к нам, но уже президентом.

При слове «президент» кандидат психологических наук Инна Чачава вздрогнула и проснулась.

Глава тридцать девятая

Рок-журналист Михаил Викторович Жигульский в своей жизни был женат всего один раз и только два с половиной месяца. Обладая массой странностей, главной из которых служила особенность отравлять жизнь окружающим без видимых на то причин, чисто автоматически, и где-то понимая это, он особо и не протестовал против быстрого развода, когда однажды его жена Марина грустно сказала: «Все, Мишаня, я так больше не могу…»

После этого печального события прошло что-то около четырех лет. Неизвестно, чем был занят Михаил Викторович все это время, но факт полнейшего отсутствия интимного общения с женщинами на данный исторический момент привел к тому, что журналист готов был обольстить самую плохонькую дурнушку, будь она трижды дурой, столько же раз некрасивой и с самыми идиотскими запросами.

Он стал плохо спать, есть и часто прикладываться к рюмочке.

Несколько раз он пытался заманить к себе домой бывшую жену, суля ей золотые горы, молочные реки и кисельные берега, но Марина, слишком хорошо зная бывшего супруга, всегда отметала гнусные домогательства твердой рукой. Однажды она даже пожаловалась своему «настоящему» мужу – музыканту-ударнику в известной на всю страну джазовой команде, и тот скромно пообещал, что в ближайшее же время раскрасит рожу Жигульского во все цвета солнечного спектра. От третьих лиц Михаил узнал об угрозах негодяя и моментально прекратил звонки, что в конечном итоге никак не исправило ситуацию со всеобщим недоверием к нему представительниц женского пола, а значит, и с нереализованными здоровыми по отношению к ним инстинктами и рефлексами.

Сейчас, как и в первый день фестиваля, сидя в буфете в Концертном зале имени Чайковского и попивая пиво в обществе своих друзей-рокеров, он в напряжении крутил своей шишкообразной головой по сторонам в поисках обнаружения той единственной, которая бы на грязное предложение с его стороны ответила бы утвердительным согласием.

Увидев невдалеке мирно беседующих поэтессу Машу, знакомую Сергея Сергеевича – студентку девушку Лену и его же секретаршу Светлану, Михаил крайне занервничал. А тут еще чья-то потная ручонка похлопала его сзади по небритой щеке. Он обернулся, повнимательней рассмотрел подслеповатыми глазками спортивную фигуру хлопавшего его человека и радостно взвизгнул: