Фестиваль - Сергей Власов

– А куда же умчалась наша очаровательная Светочка? – Савотин ухватил тонкими губами кончик сигареты. – Мы же без нее начать не можем.

– Поперлась искать своего Ванечку.

– Да? – удивился Дмитрий Григорьевич. – А чего ему делать в такое время вдалеке от своих конспиративных квартир и тайных совещаний?

– Ей Михаил Викторович сказал.

– Померещилось. Ладно, давайте пока по первой без нее.

После первого тоста настроение у всех еще более ухудшилось.

– Вчера по ящику смотрела какую-то политическую передачу. – Поэтесса ухватила со стола бутерброд с килькой. – Ничего не поняла.

– Это там, где Женька Компотов все время заикается, что-то невнятно мямлит и делает неправильные ударения?

– Я не знаю, как его зовут, помню, у него усы обвислые и рожа кислая.

– Это наш один из лучших секретных сотрудников, – пояснил Савотин. – А то, что он при своей отвратительности все время в эфире, – говорит о всесилии нашей организации.

– А при чем здесь летчики? – не поняла Маша.

– Да никакой я не летчик, киска. – Пьяненький Дмитрий понял, что пора раскрывать карты. – Я работаю в контрразведке.

Первым испугался Алик Бырдин, но виду не показал и попытался перевести разговор в другое русло:

– Друзья, мы сегодня достаточно уже говорили о серьезных вещах, я предлагаю немного развеяться, потанцевать, похихикать. Короче, провести время с пользой для нашего организма.

– Послушай, Кабан, а я ведь за многие годы и не подозревал, что ты можешь излагать нормальным языком. Сегодня ты меня поразил в самое сердце.

– Ты, Мишаня, думал, что я страдаю по этому поводу комплексом?

– Ну, да – комплексом неполноценности.

– Так вот знай, никакого комплекса у меня не было и нет. Просто я на самом деле слегка неполноценен. Но к моей привычке говорить на сленге это не имеет абсолютно никакого отношения.

Кабан махнул бокал с шампанским, предназначенный для Светы, и, мастерски отрыгнув, запел:

На тот большак,На перекрестокУже не надо больше мне спешить.Жить без любви,Быть может, просто,Но как на свете без любви прожить?

– Кабанейрос, – Жигульский был просто вне себя, – я знаю тебя сто двадцать тысяч лет, но никогда не слышал, чтобы ты пел подобные песни… Что с тобой случилось?

– Я влюбился.

– Не понял… В кого?

Бырдин плеснул себе еще немного вина, задумчиво посмотрел через бокал на люстру, еще раз мастерски отрыгнул и смачно произнес:

– Я влюблен в поэтессу Машу. В ее талант.

По интонации старого фарцовщика было ясно, что он не шутит. Кабан запел дальше:

Пускай любовьСто раз обманет,Пускай не стоит ею дорожить,Пускай онаПечалью станет,Но как на свете без любви прожить?!

После второго пропетого им куплета Маша поперхнулась, Савотин задумался, Лена загрустила, а Жигульский отвратительно заорал:

– Блин, сука, я ж совсем забыл о котлетах!

Он стремительно умчался на кухню, по дороге открыв туда дверь, и все сразу же ощутили горьковатый привкус дыма с элементами угарного газа.

Бырдин между тем подсел к поэтессе, взял ее миниатюрные ручонки в свои и попытался объяснить свои чувства:

– Познакомиться с девушкой – счастье недостижимое! Сколько раз я лишал себя его… Со сколькими очаровательницами колесница судьбы разлучала меня, так и не дав насладиться ни красотой души, ни особенностями строения тела… Сиюминутность существ, вырывающих нас из привычного течения жизни, кажется мне порой летальной. Поэтому последние годы по отношению к женщинам я живу в воображаемом мире.

– Алик, вы не нервничайте. Я согласна сегодня быть с вами.

– Да? – удивился Алик. – Тогда я вам откажу. Я откажу всем. – Он поднялся от поэтессы и подсел к Лене. – И вам, Леночка, я тоже откажу. – Он опять встал, подсел к Савотину. – И тебе, Дима, откажу, и Жигульскому…

– Почему? – автоматически спросила Лена.

– Да потому что я – не Олег Бырдин, как вы все думаете.

– А кто? – протянул чекист.

– Я – Шерлок Холмс! Ха-ха-ха!!!

Обалдевшие собравшиеся неожиданно услышали голосовые интонации артиста Ливанова, игравшего в известном сериале. Алик спародировал талантливого актера один в один.

– Вдруг он упал на пол, на его губах появилась пена.

– Быстро «Скорую»! – Профессионал Савотин тут же преобразился.

Приехавшие врачи констатировали наличие диагноза, понять суть которого так никто и не смог.

– Короче, пить ему надо меньше или совсем не пить. Иначе сдохнет, – жестко, но справедливо сообщил доктор.

– А в каких пределах? – спросила умная поэтесса Маша.

– На самом деле это чисто индивидуально, – начал объяснять эскулап. – Понимаете, для его стадии – или пусть каждый день пьет по чуть-чуть, или совсем завязывает. Но надолго, ибо недлительные воздержания, прерываемые порой запоями, особенно опасны.

– Спасибо, доктор. Скажите, а вы сами-то махнете на дорожку? – предложил чекист.

– Ну, а чего ж не махнуть, если с хорошими-то людьми… – Доктор и его помощник в нетерпении прошли в большую комнату.

Когда Светлана выбежала на улицу и никого поблизости не обнаружила, первым делом она решила, что Жигульский ошибся. Но пробежав два квартала и увидев долговязую и нескладную фигуру суперагента, закричала на всю Большую Черкизовскую:

– Ваня, Иван! Иван Григорьевич!!!

Через секунду из близрастущих кустов донесся важный, не терпящий возражений голос:

– Что ты орешь, дура? Заткнись.

– Кто дура? – не поняла Светлана.

– Да ты. Возвращайся туда, откуда пришла, выверни в подъезде все лампочки, сиди в нем и жди. Иван Григорьевич к тебе подойдет.

Светлана ошарашенно поинтересовалась:

– Так он что, не за мной приехал?

– Конечно нет.

– А я думала, это он меня здесь выслеживает.

– Идите, куда я вам сказал. Иван – здесь на работе.

Вдруг видневшийся вдалеке долговязый силуэт развернулся и направился в сторону девушки. С каждым пройденным шагом она узнавала его все больше и больше. Наконец суперагент подошел вплотную.

Иван Григорьевич был плохо одет, в нечищенных ботинках и в грязном помятом костюме, отчего чувствовал себя крайне смущенным, одновременно досадуя на себя же за это чувство. Повернув голову к кустам, откуда совсем недавно доносился чей-то голос, он сказал:

– Никифорович, брысь отсюда! А вы, Светлана, возвращайтесь в квартиру Жигульского и ничего не бойтесь.

– Почему я должна бояться?

– Потому что здесь готовилось преступление.

– И что?

– Мы смогли его предотвратить, – сказал Райлян, покраснел и внезапно почувствовал себя героем.

«Врет, – подумала Светлана, – а врет – значит любит».

Поскольку Ваня не нагнулся для прощального поцелуя, Светлане пришлось чмокнуть его в прыжке. После чего она сразу заторопилась, появившись через несколько мгновений в известной квартире в состоянии крайне приятного возбуждения.

– Ну что там, Светка? Ну как? – спросила подругу выбежавшая открывать ей дверь Лена и, увидев ее сияющие счастьем глаза, сама же и ответила: – Ничего не говори, вижу, что у тебя все в порядке. А у нас тут такое!..

– А чего внизу «Скорая» стоит?

– Бырдину плохо стало.

– Кошмар… А что говорят врачи?

– Они уже сами еле языком ворочают. Поди глянь.

Как известно в медицине, главным лекарством является сам врач, поэтому, сделав Бырдину укол но-шпы, оба доктора окончательно успокоились.

– В больницу его с таким диагнозом не возьмут, а других лекарств у нас все равно нет, – пояснил тот, кто поглавней, Николай Николаевич.

– Мы вам это говорим не в качестве оправдания, а для того, чтобы вы понимали условия, в которых нам приходится работать, – помощник Николая Николаевича – Степан – с удовольствием отхлебнул из бокала. – А покрепче у вас ничего не будет?

– К сожалению, мы не рассчитывали на подобную ситуацию. Но если надо организовать – подумаем.

– А чего думать? У нас вот есть закрытая поллитровая банка медицинского спирта. Но она не наша. Вот если бы вы у нас ее купили.

Савотин, моментально отреагировав, достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, отсчитал несколько купюр, в результате чего тут же стал счастливым обладателем банки, содержащей целительную жидкость девяносто шести градусов; Степан передал ему ее и нервно спросил:

– А вы знаете, как спирт правильно разбавлять?

– Ну, так… В общих чертах…

Николай Николаевич засмеялся:

– Эх, молодость, молодость… С этим напитком надо вести себя крайне осторожно. Здесь ничего в общих чертах предпринимать нельзя.

Дмитрий Григорьевич внимательно посмотрел в глаза доктору: