Фестиваль - Сергей Власов

– Или незнакомую… – ввернул Бесхребетный.

– Или так, – кивнула Инна. – А для страховки вызываете из компании человека. Ему делать ничего не надо. Он просто, пардон, раздевается до трусов, усаживается на кухне, пьет чай и читает газету в течение оговоренного времени, пока вы со своей приятельницей развлекаетесь в спальном помещении. Потом он одевается и уходит, получив за это гонорар по договору…

– А в чем смысл сего?

– Очень простой: если во время общения появляется ваша жена – а это, согласитесь, теоретически возможно…

– Ну да. Опоздала на самолет или приехала раньше из командировки. Да мало ли что еще бывает, – согласился поэт.

– Вот-вот. Так вот, если она появляется, вы с сотрудником фирмы просто меняетесь местами и рассказываете жене с ясным взором, что к происходящему в спальне никакого отношения не имеете.

– Ну да. Пустил товарища с подружкой на пару часов… – задумчиво произнес Бесхребетный. – Превосходно!

– В том-то и дело. Минимум, что вам сможет инкриминировать ваша жена, – это халатность. Причем халатность, не имеющая никаких точек соприкосновения с халатом вашей пассии, а также с ее нижним бельем, а также с ней самой.

– Удивительный рассказ…

Глава тридцать восьмая

Явившийся в Концертный зал имени Чайковского по приглашению Флюсова Магистр Ордена куртуазных маньеристов Вадим Степанцов выглядел неважно.

Вчера, а точнее уже сегодня, он вернулся в свое гнездышко только под утро уставший после проведенного рок-концерта группы «Бахыт-компот», в которой он имел честь состоять в качестве художественного руководителя.

В руках он держал небольшую книжицу – последний альбом галантной лирики Ордена, включающий в себя новые произведения шести главных маньеристов, воспевающих в своих виршах разноплановые безумства любви и погоню за наслаждениями. Сборник предназначался в качестве подарка писателю-сатирику, с которым Степанцов был знаком большое количество лет, а сколько – он не помнил, да, честно говоря, никогда особенно и не пытался восстановить в памяти тот чудный летний вечер, когда они, в первый раз пожав друг другу руки, уже через некоторое время попали в непростую ситуацию в молодежном кафе с битьем стекол и чьих-то маловразумительных лиц.

Увидев в фойе Сергея Сергеевича, Вадим прибавил шагу и, подлетев к генеральному директору, вместо приветствия с ходу начал читать стихи собственного содержания:

Потрескивал камин, в окно луна светила,Над миром Царь-Мороз объятья распростер.Потягивая грог, я озирал унылоВчерашний нумерок «Нувель обсерватер».

Средь светских новостей я вдруг увидел фото:Обняв двух кинозвезд, через монокль смотрелИ улыбался мне недвижный, рыжий кто-то.Григорьев, это ты? Шельмец, букан, пострел!

Разнузданный букан, букашка! А давно лиТы в ГУМе туалет дырявой тряпкой терИ домогался ласк товароведа Коли?А нынче – на тебе! «Нувель обсерватер»…

– Привет, менестрель! – Сергей с наигранным умилением прижал к груди кудрявую голову поэта, однако того подобный жест глубокого расположения не остановил. Подумав секунду, он продолжил:

Ты с Колей-дураком намучился немало.Зато Элен, даря тебе объятий жар,Под перезвон пружин матрасных завывала:«Ватто, Буше, Эйзен, Григорьев, Фрагонар!»

Ты гнал ее под дождь и ветер плювиоза,Согрев ее спиной кусок лицейских нар,И бедное дитя, проглатывая слезы,Шептало: «Лансере, Григорьев, Фрагонар».

Как сладко пребывать в объятьях голубицы,Как сладко ощущать свою над нею власть,Но каково в ее кумирне очутитьсяИ в сонм ее божеств нечаянно попасть…

– Тебе необходимо знать, достопочтенная Валерия, что этот поэтический идальго предается чтению своих стихов в течение всех суточных двадцати четырех часов. Так что не обращай на эту его меланхоличную привычку особого внимания.

– Уважаемый немного преувеличивает… – начал было туманные разъяснения Вадим, но, повнимательней рассмотрев раскосые выразительные глаза девушки, резко осекся: – Богиня… Я в шоке! Знавал за свою полную невзгод жизнь многих женщин, может, целую тысячу или две, но такой не видел ни разу! Богиня! Какая фактура лица, какой влажный пленительный взор!

Из-за ближайшей колонны показалась долговязая фигура Ивана Григорьевича. Он вкратце обрисовал шефу создавшуюся ситуацию с отказом музыкантов играть под управлением маэстро Гастарбайтера и вяло резюмировал:

– Теперь я не знаю, что будет…

Сергей задумчиво почесал затылок и нервно спросил:

– А чем конкретно этот заморский козел оскорбил исполнителей?

– Я опросил несколько человек, никто дословно мне ничего не повторил. Судя по всему, смысл сказанного Клаусом был действительно мерзкий. Основной лейтмотив – я гений, а вы все, тут собравшиеся, – дерьмо собачье; будете играть, что скажу, сколько скажу, если будет надо – то до потери пульса.

– Вот скотина! Недоносок! Он же нам своим хамством все мероприятие загубит. Что предлагаешь?

– А в чем дело? – попытался встрять в разговор куртуазный маньерист. – Я могу чем-нибудь помочь?

– Вряд ли. Хотя подожди… – Поглаживая подбородок, Сергей слегка отошел в сторону. – Вадим, у тебя есть лирические произведения? Слушай, у нас тут вышла небольшая заминка. На ее улаживание, я думаю, уйдет минут двадцать-тридцать. Выручай, займи публику своими стихами – ты же профессионал. А в качестве гонорара получишь от моих щедрот девушку Валерию.

– Надолго?

– Не бойся, дружок, не навсегда. На один вечер. Ну, решайся.

– А чего тут решаться, дело для нас привычное. Я готов.

Райлян с Валерией, подхватив Степанцова под мышки, резво потащили его на сцену, а Сергей тем временем опрометью понесся за кулисы, на ходу успокаивая себя: «Только бы не сорваться. Только бы эта боснийская рожа мне ничего не вякнула с самого начала – по его поводу у меня давно кулаки чешутся…»

Перед тем как выйти на площадку, Вадим успел рассказать сопровождавшей его девушке вкратце свою автобиографию, почему-то акцентируя несколько раз ее внимание на фразе, сообщающей о том, что в свое время поэт закончил ведущий факультет Московского мясо-молочного института.

– Хорошо, хорошо… Я все поняла…

Для лучшего усвоения услышанного ею материала Вадим несколько раз одобрительно похлопал тяжелой рукой по Валериным худым плечам и, весело подмигнув, пошел к зрителю.

– Какой он, однако, странный, – потирая немного ноющее предплечье, посетовала Валерия.

– Чего с него взять? Одно слово – поэт…

Иван Григорьевич подошел к краю занавеса и, слегка отодвинув его в сторону, впился взглядом в стройные ряды сидящей нервничающей публики.

Степанцов начал страстно. После первых же произнесенных им строф зал притих.

– Как же мы сразу-то не додумались разбавлять Клаусовскую какофонию высокой поэзией? – бросил в темноту кулис Иван Григорьевич.

Где-то на уровне поясного ремня у него внезапно зашевелился пиджак – это Валерия, согнувшись в три погибели, если по-театральному – на два яруса ниже Ваниной головы также припала к щелке между занавесом и стеной, пытаясь заполучить в перекрестье зрачка коренастую фигуру Магистра куртуазных маньеристов.

Суперагент поймал себя на мысли, что столь близкое нахождение к нему точеной фигуры девушки странно подействовало на его тренированный и, в общем-то, вследствие этого никогда не реагирующий на женские прелести без трезвой, трижды взвешенной команды головного мозга организм.

– Валерия, это вы? – Левая рука Райляна автоматически выдвинулась вперед, а ее пальцы, нащупав что-то округлое и упругое, попытались судорожно сжать ухваченное что-то, но это им, к удивлению Ивана Григорьевича, не удалось.

Когда Флюсов вбежал в гримерную, младший Гастарбайтер важно восседал там на стуле, закинув ногу на ногу и пуская к давно требующему ремонта потолку сизые клубы дыма с помощью дорогущей гаванской сигары.

Сергей перевел дух и сурово спросил:

– Я вижу, почтенный маэстро, вам уже надоело дирижировать полноценным оркестром.

– С чего вы взяли?

– Я делаю выводы из вашего поведения. Вам, по-моему, больше нравится лечиться от венерических заболеваний в одном чудном заведении на улице Короленко. Кстати, вас разыскивает некто господин Топоровский. Он сегодня звонил в офис.

– Зачем?

– Хочет пообщаться с твоим папашей на предмет обсуждения условий по поводу заточения его сына-музыканта в клинику для лечения.

– Мы так не договаривались.

Сергей Сергеевич от негодования подпрыгнул:

– А оскорблять лучших российских музыкантов мы договаривались? Некоторые из них хорошо известны во всем мире, большинство – лауреаты международных музыкальных конкурсов.