Гувернантка - Венди Холден

— Мы очень хотим, чтобы вы изложили свою историю о взрослении принцесс. И опубликовали ее под собственным именем и с разрешения королевы. Этого жаждут все американские леди! Мы даже смеем надеяться, что ее величество сама напишет предисловие к этим воспоминаниям!

— Точнее сказать, мы уверены, что так оно и будет, — поправил ее Брюс. — Вот почему потрудились подготовить вот это, — провозгласил он и положил поверх стопки газет, лежавших перед Мэрион, какие-то бумаги.

Мэрион удивленно посмотрела на него.

— А это еще что такое?

— Договор! — просияв, сообщила Беатрис.

Брюс спешно пробежался с ней по удивительно длинному и подробному перечню условий — составители, казалось, предусмотрели все возможные случаи и обстоятельства.

— Вас все устраивает? — спросил он и протянул ей черную, блестящую авторучку.

Мэрион обвела взглядом всех присутствующих, а потом оглядела комнату, так похожую на дворцовую залу, и в душе снова закопошились сомнения.

Беатрис приблизилась к ней и вкрадчиво проговорила:

— Поймите, это ваш долг перед самой собой. Вам ведь есть, что рассказать. Так пусть люди узнают правду!

— Да и потом, если бы представители королевского «закулисья» не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи, — заметил Брюс.

Жуткий хаос в мыслях наконец утих, когда она вспомнила, что одним погожим вечером в Виндзоре, еще в военные годы, Томми сказал точь-в-точь то же самое: «Если бы представители королевского „закулисья“ не оставили нам никаких письменных свидетельств, история лишилась бы самых содержательных документов эпохи. В толк не возьму, как можно сохранить историю в веках, если ничего не записывать».

Теперь, когда она детально припомнила его визит в Ноттингем-коттедж, у нее не осталось никаких сомнений, что начало всей этой затее положил именно он.

Она с улыбкой взяла ручку из мясистых пальцев Брюса. Золотистый кончик пера замер над белым листом.

Золотой и белый. А ведь это цвета лепнины в Букингемском дворце. И короны, украшенной жемчугом. Волос и кожи шестилетней Лилибет.

Ручка опустилась на бумагу. Мэрион подписала документ.

Беатрис восторженно вскрикнула, вскочила со своего стула и заключила Мэрион в объятия. Они оказались на удивление крепкими — точно тиски. Джордж поднялся со своего места, энергично пожал руку Брюсу, а потом поцеловал Мэрион с таким жаром, что у нее перехватило дыхание. Искра счастья вновь вспыхнула в ней и начала разгораться в мощное, неукротимое пламя.

А потом послышались щелчки откупоренных бутылок, и шампанское вновь полилось в хрустальные бокалы.

— Как же я счастлива, дорогая! — восторженно воскликнула Беатрис. — Американские леди будут в восхищении, уж поверьте!

Эпилог

Абердин, Шотландия, июль 1987 года

Блестящие лимузины продолжили неспешно скользить по шоссе. Через мгновенье они совсем пропали из виду. Женщина, до последнего махавшая им вслед, медленно опустила руку.

Когда гости уехали, она вся поникла и ослабела, точно проткнутый воздушный шарик. Ее плечи ссутулились, а лицо избороздили морщины. Теперь она и в самом деле выглядела на свой возраст — а то и старше. Веки отяжелели, взгляд стал понурым, и в нем читались лишь отчаяние и усталость, а от прежней легкости не осталось и следа.

Но она так и осталась стоять у окна. Часы шли. Лучи солнца скользили по стенам. А потом начало смеркаться, и портреты на каминной полке потускнели и потонули в полумраке. Коробки, стоявшей в углу, теперь и вовсе не было видно.

Цветы, которыми была украшена обеденная зала, закрыли свои бутоны в преддверии ночи. В начищенном до блеска столовом серебре отражались розовые закатные блики. Уголки сэндвичей заветрились и почерствели.

Наконец дама отошла от окна. Руки у нее онемели, а одеревеневшие ноги болезненно заныли. Она медленно зашагала по ковру и вышла из комнаты, не задвинув за собой занавески. Королева, изображенная на одном из снимков в окружении дочерей в маленьких коронах, проводила ее бесстрастным взглядом.

На черном бархате неба зажглась серебристая луна. Ее холодный свет залил весь город, и в его лучах гранитные стены замерцали, совсем как днем. На богатой улице царила тишина. Луна осветила аккуратные сады, посеребрила раскидистые деревья, коснулась своими лучами штор, плотно задвинутых на окнах больших особняков.

И лишь шторы в спальне пожилой дамы по-прежнему были не задвинуты. Лунный свет лился в окно прямо на ее тело. Она лежала посреди кровати в своем розовом наряде. Но, вопреки внешней неподвижности, под белой брошью в виде креста, поблескивавшей у нее на груди, у самого сердца, еще можно было уловить движение. Она еще дышала; еще грезила.

В памяти всплыло воспоминание: коронация Лилибет. Тогда Мэрион уже два года как жила в Абердине, и никто так и не прислал ей приглашения в аббатство. Приглашений вообще почти не было, потому что Мэрион жила как затворница и почти ни с кем не общалась. Никто не должен был узнать, кем она раньше работала — и где.

И уже очень скоро зажиточные соседи по улице, привыкшие к такой роскоши как обособленная жизнь, перестали интересоваться ее прошлым.

Еще одно воспоминание: Маргарет и Питер Таунсенд. А ведь она единственная из всех догадывалась тогда, к чему все идет. Пожилая дама снова ощутила острую боль от понимания того, через что пришлось пройти бедной девушке. Но сочувствие Мэрион оказалось лишним для королевской семьи. Все ее письма во дворец возвращались обратно невскрытыми. После публикации воспоминаний — книги «Маленькие принцессы» — ей вообще больше никто ничего не писал.

Те, кому она подарила свою юность, отвергли ее. Своих детей у нее так и не появилось. Брак с Джорджем потерпел крах и принес им обоим немало горя. А следом потянулись долгие годы одиночества. И теперь конец был уже совсем близок. И, пожалуй, многие назвали бы его трагичным.

Но пожилая дама, лежащая на постели, улыбалась. Ей казалось, будто внутри нее разгорается свет. Яркий и ослепительный, он разгонял тени мрачных воспоминаний, высвечивая блистательное прошлое.

Что это было за прошлое! Прекрасное, головокружительное, полномасштабное! Она прожила жизнь, какой удостаивались немногие! На ее глазах разворачивалось полотно истории. Она была знакома с королями и лично воспитала королеву!

В ней нуждались. Она была безгранично счастлива и следовала своему призванию. Она любила — страстно и всем сердцем. Взаимной ли была эта любовь, заслуженной ли — уже не имело никакого значения. Важно было лишь то, что она была. Она любила так, как умеют лишь немногие. Ей повезло — и повезло необычайно.

Ее жизнь была вовсе не трагедией, а историей триумфа. Она сама выбрала такой путь, последовав