Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

Начни думать, и ясно становится, что за Барклая царь, раз по Барклаевой прихоти самого Платова из армии убирает. А еще подумать? Стал бы Барклай французов на Москву выводить по своей воле? Всех царь перехитрил. План — царский, а доставалось Барклаю. Теперь, когда Барклай всем стал ненавистен, сменит его царь. А кого поставит? Ясно, что не Багратиона. Что он там про план отступления писал? «…Хто сие выдумал мала повесить…» А выдумал-то…

Царь, конечно же, назначил Кутузова. Он недавно мир с турками добыл. Ничего, правда, не приобрели. О границе по Дунаю турки и слышать не хотели. За что, спрашивается, дрались, столько народу положили?

Да, тончайший человек Михайло Илларионович. При всех царях в почете. Аустерлиц на себя взял, не смел молодому царю перечить. Особенно запомнился Платову рассказ одноногого Валериана Зубова, как Кутузов брату его, Платону Зубову, мальчишке, царицыному полюбовнику, кофе особым способом варил. Против царя он и слова не скажет, при всех хвастливых речах делать будет то же, что и Барклай. Да и что еще делать? Французов до черта, арьергард каждый день со всех сторон обходит. Генералы их «сыгрались», бьют расчетливо, напирают — успевай уворачиваться.

Дождался Платов Кутузова, уверился в своих предположениях. Ладно, поехали. Но не в Петербург, а в Москву, показать Барклаю, что все мы знаем, и куда нас царь зовет и почему зовет.

Выехал Платов в коляске с большой свитой. Хоть и за Барклая царь, а может, откупится, даст титул…

В Москве царя не оказалось, о формировании полков говорить не с кем, разве что с Ростопчиным. Что ж, оно и лучше.

С Дону Денисов писал, что купцы дали на формирование 100 тысяч рублей, а дворяне — полторы тысячи лошадей, собирает он 26 полков при 6 орудиях и собирается с этими полками сам явиться к армии.

— Так. Денисову отпиши, чтоб сидел на Дону. Иначе придется Войсковую Канцелярию запереть и оставить без присутствия. Что еще?

— От супруги вашей…

Писала жена, что расхворалась окончательно, просила за детьми приглядывать… Он и так приглядывал, с собой при Атаманском полку держал. Ох, грехи наши…

Выслав на Дон нарочного, чтоб через 24 часа поднятые по сполоху казаки выступали и шли к Москве по 60 верст в сутки, Платов вернулся к армии.

Всю обратную дорогу донимали его мрачные мысли. «Впал в сокрушение» атаман. А может быть, на погоду голова болела. Жара сменилась дождем и ветром, разом похолодало. Пятьдесят девять лет человеку, пора за погодой следить…

Всю жизнь служил, а вот они, французы, под Москвой. И неизвестно еще, устоит ли Россия. А то разделят, как всю Европу разделили, на графства какие-нибудь, черт тогда казаков в узде удержит, и ему, Платову, припомнят верную службу…

Кутузов… Сказал о нем Багратион в прошлом году: «Его Высокопревосходительство имеет особенный талант драться неудачно». Однако ж побил турок. Умудряется как-то… Да уж, не любит Кутузов Платова взаимной нелюбовью. Да и кто его, несчастного атамана, любит? Ермолов, и тот недавно окрысился: «Вы почитаете себя лишь союзниками русского государя, но никак не подданными его». И это за всю верную службу!

Одна Марфа[135] его бескорыстно любила…

25-го вечером прибыл Платов в главную квартиру. Обрюзгший Кутузов встретил его ласково:

— Голубчик мой, Матвей Иванович! Особым счастьем почту служить Государю Императору совместно с Вашим Высокопревосходительством. Очень об вас думал все сие время… Впрочем, думаю, что до легких войск наших дело не дойдет; имеете стоять в резерве за 1-ю армиею.

От Кутузова приехал Платов в корпус свой.

— Ну, как тут у вас?

— Хуже, чем было. Кто командует — непонятно. Краснова убили…

Да уж! То слабых под Смоленском подбирали и по полкам развозили, то в лесах дрались, то корпус по частям раздергивали. Теперь донских генералов под пули подводить стали. Казаки и не упомнят, чтоб донских генералов убивало. Он генерал, его берегут…

— Как его?..

— Ядром ноги поотбивало…

Потер Платов лоб:

— Голова что-то болит. Гей, водки!

Перед тем как выпить, спросил:

— Диспозицию получили?

— Так точно. Стоим за 1-й армией. Справа от нас — корпус Уварова, слева — гвардия.

Задумался Платов:

— За флангами кто смотрит? А то я этого собачьего сына знаю[136]…

— На левом фланге Карпов, а у нас Уваров, наверное…

— Надо верного человека… Эй, Балабин! Бери пять сотен атаманцев и иди на ту сторону реки, гляди там на все боки. Как бы не вышло чего.

Помолчал Матвей Иванович, разглядывая золотисто-коричневатую жидкость[137]. Дай Бог, чтоб и вправду до казаков завтра дело не дошло…

Всю ночь Платов спал вполглаза. От Власова 3-го, ушедшего на ту сторону речки Колочи, приезжали казаки, докладывали. В полночь прощупали ребята неприятельские посты, часа через два, когда французы коней перед боем кормили, еще раз поехали постреляли. Французы забеспокоились, ушли за ручей.

В четыре утра опять Платова разбудили:

— Движение… На позиции выходят…

С тех пор он и не ложился. Коротал время на ковре, обложившись подушками. Поглядывал сквозь отстегнутый полог, в раздумьях из жалованного ковша прихлебывал.

В 6 утра загремело по всей линии. Почти сразу приехал штабной офицер, привез приказ: идти на ту сторону речки искать и поражать неприятеля. Платов, кряхтя, поднялся, отряхнул полы:

— Ладно, съездим, поглядим, прикинем…

Щелкнул пальцами. Ему протянули поднос с сиротливой чаркой. Опрокинул в себя, утерся, передернул плечами.

— Скажи: нехай садятся.

В 7 часов выступили. Дали верст пять «кругаля» вокруг нашей пехоты, ниже деревни Малое перешли вброд Колочу и за леском встали скрытно. Отряд небольшой, 32 сотни. Платов с зятьями Иловайским 5-м, Грековым, Харитоновым съехались по-семейному.

— Нет никого…

— А куды ж его подевалось?

— Вот то не они? — указал Греков на густые колонны, видневшиеся у Бородина, где гремело, трещало и явственно пыхало даже при солнечном свете.

— Это центр…

— Так иде ж его левое крыло?

— Лежат, небось, скрытно…

— Ага, нас караулят, — съязвил Иловайский.

— А ну, Власова сюда! — распорядился Платов.

Подъехали казаки, проведшие на той стороне речки ночь, пугавшие французов.

— Иде неприятель? — рыкнул Платов.

— Вон за яром кавалерия, полка два, и там, за речкой, полка четыре.

— А пехота?

— Да вон, у деревни… — показали на Бородино.

— Точно?

Казаки переглянулись и вразнобой, но согласно кивнули.

— Ну что ж, — вздохнул Платов. — Вон то, у деревни, их крыло и есть.