Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Я защищал порядок!

— И потому, на правах героя-завоевателя и практически защитника государства, вы решили, что можете превратить целый квартал Кадифа в личный загончик для невольников? Это весьма неординарное толкование законности. Может, поясните тогда Синклиту, на каком основании вы распорядились устроить там патрулирование и заковывать в колодки каждого, кто показался вашим солдатам подозрительным и не был защищен нашим гражданством, подданством или торговой лицензией? На каком постановлении и законе ваши люди начали палить дома и сносить склады, поставив под угрозу имущество наших с вами сограждан?

— На то было распоряжение эпарха Кадифара. Уверен, вы с легкостью сможете с ним ознакомиться.

— Вашего дяди? О да, приказ «о пресечении смуты». Он ещё вышел одновременно с постановлением о перестройки гавани, которой занимается именно ваша семья. И, если я вновь не ошибаюсь, всех пойманных в Аравеннах чужеземцев, которых скопом записали в преступники и продали в рабство, купила вновь ваша семья, для работы в рудниках и отстройки гавани. Весьма изящная цепочка событий. Неужели жадность Тайвишей столь безбрежна, что вы готовы превратить сам Кадиф в поле боя, а его жителей, словно пограничных дикарей, клеймить и заковывать в колодки, ради собственных амбиций и планов? Можете не отвечать. Вы уже ответили делом.

Циведеш замолчал, театрально запахнув край своей мантии. Сторонники и противники Тайвишей тут же повскакивали со своих мест, крича, переругиваясь и погружая собрание в хаос. Стоявший на трибуне позади своего сына Шето Тайвиш, что есть силы, застучал тяжелым посохом об пол, призывая Синклит к порядку, но старейшины его не слышали. Голосование было сорвано. Всё было сорвано ядом Харманского змея.

Джаромо с ненавистью посмотрел на этого бледного человека. Великому логофету жутко захотелось сорвать с его плеч эту проклятую бело-черную тряпку, растоптать, вывалять в грязи, а потом запихать ему как можно глубже в глотку. Чтобы он подавился ей, как и своими словами.

Великий логофет шагнул за дверь, оказавшись в одном из запасных коридоров. Для него собрание окончилось. Он проиграл этот день.

Примерно через полчаса Первый старейшина тоже покинул Зал собраний, громко хлопнув дверью и раздражённо пнув сапогом стоявшую рядом колонну. От обычной доброй улыбки и мягкой доброжелательности, не осталось и следа. Его лицо было перекошено гримасой гнева, а глаза полнились злобой.

— Великие горести и далась ему эта проклятая гавань?! Синклиту никогда не было дела до этих трущоб, а теперь нас обвиняют чуть ли не в нападении на город! — процедил сквозь зубы Шето. Его седые волосы были взъерошены, а щеки налились яркой краской. Он постоянно дергал ворот вышитой золотом и жемчугом белоснежной рубахи, словно та мешала ему дышать, и шагал с совершенно несвойственной для него быстротой.

— Мы заставим дорого заплатить этого змея за весь источаемый яд…

— Если боги сейчас и смотрят на нас, то вдоволь потешаются. Так бездарно, так глупо проколоться… и на чем? На какой-то проклятой гавани и ее презренных жителях! И когда? Когда на кону стоит…

Он резко замолчал и обернулся, но коридор был по-прежнему пуст.

— Все наше наследие под ударом, — закончил он полушепотом.

— И мы защитим его! Клянусь на своей крови и имени, мы всё защитим!

— Они согласились на перенос, — тяжело вздохнул Первый старейшина. — Следующее собрание будет через десять дней.

— Десять дней… слишком мало, чтобы память старейшин очистилась от всех сказанных сегодня слов…

— И слишком много для наших врагов, — тяжело вздохнул Шето.

Злость начала отступить с его лица, обнажая огромную усталость. Джаромо понял, что его друг опустошен. Словесная схватка с разбушевавшимися старейшинами выпила слишком много его жизненных сил. Подхватив Шето под руку, он повел его к выходу. Мысли в голове Великого логофета уже превратились в жужжащий рой пчел, что кружил и вился, ища верные ответы на поставленные задачи.

— Мы сокрушим их, — проговорил он, одарив Первого старейшину теплой и успокаивающей улыбкой. — Сокрушим, раздавим и спляшем на их костях. А что до Сардо Циведиша, я заставлю его съесть каждую ниточку его проклятой мантии, если только он не успеет на ней повеситься.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Осторожнее, Джаромо. Твои слова звучат почти как клятва, — рассмеялся Шето.

— И я буду счастлив еë исполнить. Да, надеюсь ты поймешь меня и поддержишь, если я предложу Лико в ближайшие пару дней… избегать излишней публичности.

— Это мудрый совет. Ему определенно стоит побыть сейчас дома, с семьей и сыном. Слишком уж много было ритуальной суеты в последнее время. Я и сам так о многом хочу с ним поговорить… а за всеми этими событиями у нас почти не было времени друг для друга. Что же до тебя… я всецело доверяю тебе, Джаромо. Действуй на своë усмотрение.

Выйдя на воздух и попрощавшись, Первый старейшина сел в ожидавшую его у подножья Синклита повозку, а Великий логофет, в сопровождении рабов-охранников, отправился в свой особняк в Палатвире. Ему нужно было о многом подумать и переварив этот день, решить как действовать дальше.

В дверях дома Великого логофета как всегда встретил раб-управитель Аях Митэй.

— Всё ли прошло как надо, хозяин? — спросил раб, снимая с него сапоги.

Конечно, невольники не имели права первыми задавать вопросов свободным гражданам и уж тем более своим хозяевам, но Джаромо считал это глупым обычаем. Тем более что Аях Митэй был не простым рабом. Он был его управителем, помощником и доверенным лицом, с которым первый сановник без страха делился даже самыми важными секретами. Быть может, его даже можно было назвать другом, если это слово вообще могло применяться к отношениям раба и господина.

— Боюсь, всё обернулось весьма скверным образом, Аях. Мы получили унизительную и публичную пощечину, вместо ожидаемых чествований и возвышений. Боюсь, что теперь к некоторым целям придется пойти весьма тернистыми путями.

— Какие будут распоряжения по домашним и иным делам, хозяин?

Спокойным, словно бы даже отстраненным тоном произнес невольник. Старый раб отлично знал своего хозяина и понимал, что в моменты неудач или неурядиц лучшее, что можно было для него сделать, это не напоминать о неприятных событиях, позволив ему спокойно с ними разобраться.

— Проследи, чтобы меня никто не беспокоил. Я намерен оставаться в своих покоях до первых лучей солнца. Еда мне не нужна, но вот воду и фрукты пусть подают через два часа.

— Ваша воля будет исполнена, хозяин.

Джаромо уже было хотел подняться по лестнице, но старший раб так и остался стоять, смотря на него с каменным выражением лица.

— Что-то ещё, Аях?

— На ваше имя поступило множество писем, обращений и доносов, хозяин. Я имел смелость их разобрать. Полагаю, что четыре донесения могут представлять для вас интерес, — сказал раб, протягивая ему свитки.

— Ладно, я посмотрю, — ответил Великий логофет, поднимаясь по лестнице.

Кот Рю как всегда развалился на его кровати, подставив свое черное пузо под солнечные лучи, пробивающиеся сквозь большое не зашторенное окно. Увидев вошедшего в покои хозяина, он вывернулся дугой, выпустив острые коготки на пушистых лапках и вопросительно мяукнул. Джаромо улыбнулся и, подойдя к своему питомцу, запустил пятерню в меховой живот. Кот замурчал потираясь скулой о его руку.

— Я тоже по тебя скучал, — с улыбкой проговорил первый сановник и проследовал к своему огромному столу, стоявшему напротив кровати.

Неудовлетворенный столь краткой лаской зверь последовал за ним. Стоило Джаромо сесть в резное кресло, кот забрался на его колени и стал ходить, весьма настырно потираясь о его живот и руки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну ладно, ладно. Не вымогай.

Великий логофет принялся гладить одной рукой мурчащего кота, а другой раскатал по столу первый полученный от раба свиток. Внутри оказалась переписанная рукой Аяха Митея сборка донесений от соглядатаев за Айберинскими горами, где все же началась война. Царь каришмян Арашкар Пятый во главе сорокатысячной армии пересек реку Джилапак, захватил три приграничных города в Саргуне, включая довольно крупную Дофару, и взял в осаду крепость Тушшах, открывающую прямую дорогу на столичный город Халдак. Параллельно его флот из семидесяти шести кораблей отплыл к берегам Чогу, объявившего о поддержки Саргуна, и там не только разгромил две флотилии, но и захватил крупнейший порт Аз-Друба. Но вот дальнейшие перспективы вторжения выглядели уже не столь удачно для каришмян: Саргун собрал новую армию из дворянских конных отрядов и ополчения и обратился к соседним фагарянцам и царству Аркар, которые тут же выслали войска на помощь.