Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

готовили к жизни в качестве жен добропорядочных бюргеров. Там они ежедневно варили обед из четырех блюд, учились сервировать стол и ухаживать за детьми; в программу входило также изучение французского языка и гражданского права. К музыкальным навыкам Винифред добавилось умение танцевать, приобретенное во время совместных занятий с курсантами кадетского училища.

Прочитав в июне 1914 года статью Гардена, Клиндворт сразу же отправил Козиме письмо с выражением сочувствия и солидарности: «У Вас были болезненные переживания: отвратительная свора еврейской прессы снова неистовствует, восставая против божественного начала, и эта раса уже ликует в предчувствии уничтожения». Он ознакомил с содержанием письма и свою воспитанницу, преподав ей таким образом урок (скорее всего, далеко не первый) манеры общения с байройтским семейством. Растроганная верностью старого друга, Козима пригласила его, в числе прочих доверенных лиц Ванфрида, посетить в июле генеральные репетиции фестиваля. В ответном письме Клиндворт попросил разрешения взять с собой в качестве сопровождающего лица (вместо жены, уже слишком старой и слабой для такой поездки) семнадцатилетнюю Винифред и тем самым впервые дать ей возможность по-настоящему познакомиться с творчеством Рихарда Вагнера. Девушке необычайно повезло, поскольку в тот год после двенадцатилетнего перерыва возобновили постановку Летучего Голландца – драмы, которую ей хотелось увидеть больше всего. Она писала своей лицейской подружке: «Я просто по-свински рада!»

* * *

В начале 1914 года Зигфрид уже работал над партитурой своей десятой оперы Ангел мира, в сюжете которой причудливым образом смешались его размышления по поводу права человека распоряжаться собственной судьбой и собственной жизнью, а также переживания, связанные с неурядицами супружеской жизни его сестер и собственным неопределенным положением. Хотя действие оперы разворачивается во Франконии XVI века, исторические и географические реалии в ней практически отсутствуют, так что все коллизии легко перетолковываются как общечеловеческие. Это жуткая история тайного захоронения самоубийцы на христианском кладбище – что, как известно, строжайше запрещено церковью – и о церковном суде, настаивающем на эксгумации трупа. Когда на кладбище приходят крестьяне с кирками и собираются приняться за работу, появляется святой и спасает покойного. В этом произведении снова отчетливо проявился интерес Зигфрида ко всему зловещему, к привидениям и к теме возмездия за тайные грехи. Ни публика, ни критики не проявили особой готовности к восприятию символизма оперы и множества содержащихся в ней, с трудом угадываемых аллюзий. Премьера оперы состоялась в Карлсруэ только в 1926 году, после этого ее почти не исполняли. Тогда же для своего племянника Джильберто Гравины Зигфрид написал виртуозное Концертино для флейты и малого оркестра, а для собственного удовольствия – шуточную балладу для баритона с оркестром Сказка о большом жирном колобке. Написанный им стихотворный текст, основанный на народной сказке с тем же названием, он послал Штассену в качестве рождественского подарка, и тому ничего не стоило истолковать содержавшиеся в нем намеки. В сказке колобок сбегает из леса, где его воспитывали три старые дамы. После опасных встреч с зайчиком, глупой коровой, робкой косулей, жадным волком и грубой свиньей он возвращается в лес, где встречает троих голодных детей. Чтобы их накормить, он разрывает себя на три части. Если стремление уйти из-под влияния матери и старших сестер (три старые дамы) в самом деле во много определяли жизненный настрой и мотивацию действий Зигфрида, то приписываемая им себе жертвенность выглядит скорее нелепо и может восприниматься разве что в качестве самоиронии. Возможно, в условиях бурных семейных коллизий того периода этот шуточный анализ собственной натуры помогал Зигфриду сохранить душевное равновесие.

Впрочем, первая половина 1914 года оказалась для него вполне удачной. В Хемнице он дирижировал вторым представлением поставленного там Герцога-вертопраха, парижская Гранд-опера готовила постановку Кобольда, а осенью все его оперы собирались исполнить во вмещавшем несколько тысяч зрителей дрезденском цирке Саррасани; таким образом, мечта Зигфрида познакомить со своим творчеством как можно более широкую публику уже была близка к осуществлению. Весной несколько его вещей прозвучало в концертах, имевших для него большое значение. В лейпцигском Гевандхаузе под управлением Никиша был исполнен эпизод «Любовь молодого Райнхарта» из Герцога-вертопраха, а в конце января композитор сам провел в Берлине концерт-ретроспективу с отрывками из своих опер. Эпизод из Герцога-вертопраха был исполнен также в начале февраля во время концерта в гамбургском Музик-халле. Однако основная программа этого концерта включала главным образом новые произведения Зигфрида: Джильберто Гравина впервые сыграл посвященное ему Концертино, а баритон Беннетт Чаллис спел Сказку о большом жирном колобке, названную в буклете «комической балладой». Тогда же впервые прозвучало оркестровое вступление к Солнечному пламени. Были исполнены и другие отрывки из опер, в том числе «Любовь молодого Райнхарта». Этот эпизод, Концертино и Колобок фигурировали также в программе авторского концерта в Дрездене. Той весной жители Байройта тоже получили возможность познакомиться с творчеством своего патрона: десять отрывков из восьми его опер прозвучали в концертном зале Зоннензаль в исполнении группы солистов и оркестра Нюрнбергского городского театра.

* * *

По прибытии в Байройт Клиндворт и его юная воспитанница поселились в гостинице и на следующее утро явились в Ванфрид. Давно не видевшая старого знакомого – одного из немногих оставшихся в живых друзей Рихарда Вагнера – Козима сразу же отправилась с ним на прогулку, чтобы поговорить наедине, а юную девицу взялись развлекать ее дочери – Ева Чемберлен, графиня Бландина Гравина и Даниэла Тоде. Им нужно было узнать как можно больше о воспитаннице Клиндворта, чтобы составить о ней свое мнение и сообщить его матери. По-видимому, мнение оказалось весьма благоприятным, поскольку на следующий день девушка сопровождала во время прогулки хозяйку Ванфрида, что можно было посчитать знаком особого отличия и интереса к ее особе. После этого она вместе со своим приемным отцом в течение шести дней посещала генеральные репетиции Кольца нибелунга (дирижировал Михаэль Баллинг), Парсифаля (дирижировал Карл Мук) и Летучего Голландца (дирижировал Зигфрид Вагнер); Сенту в Голландце пела восхитившая ее Барбара Кемп. Во время репетиций Винифред представили руководителю фестиваля, и сорокапятилетний господин, одетый, как обычно, не только в высшей степени элегантно, но и несколько экстравагантно – в светлый костюм с бриджами и высокие гетры, – произвел на нее необычайно сильное впечатление. Впоследствии Винифред писала подруге: «Во время этой встречи с Зигфридом у меня возникла любовь с первого взгляда. Наиболее сильное впечатление на меня произвел его красивый теплый голос, меня очаровали само его появление и его чудесные голубые глаза». По-видимому, гостья, о которой мать и сестры дали Зигфриду самые благожелательные отзывы, ему также понравилась – во всяком случае, он сразу постарался завоевать ее расположение, и это