Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
После посещения осенью 1905 года веронской премьеры посвященной ему оперы Весельчак Карл Клиндворт безвыездно жил со своей женой Генриеттой в окруженном плодовым садом доме под Берлином. Помимо ухода за яблонями отставной руководитель учрежденной им консерватории подрабатывал уроками фортепиано – все же он был учеником самого Листа, и его клавираусцуги Кольца нибелунга продолжали издаваться во многих странах. В 1907 году, когда ему исполнилось семьдесят семь лет, а жене перевалило за семьдесят, супруги получили из Англии, откуда была родом Генриетта (урожденная Кэрроп), предложение принять на несколько недель их дальнюю родственницу – оставшуюся еще в младенчестве круглой сиротой Винифред Уильямс, которой врачи советовали сменить климат на континентальный, чтобы избавиться от покрывавшей все ее тело экземы. В июне ей должно было исполниться десять лет, и уже в апреле супруги написали в Ванфрид Козиме, с которой не прерывали связи на протяжении всего этого времени и даже регулярно посылали ей плоды со своего участка: «Теперь, в нашем почтенном возрасте, мы взяли на себя еще одну заботу: воспитание и обеспечение не имеющей никаких средств к существованию маленькой, милой десятилетней девочки, которая осталась одна на белом свете. Она – англичанка, наша дальняя родственница, и теперь мы снова хотим подольше пожить, пока это существо не станет самостоятельным и не сможет само о себе позаботиться». Бездетные супруги в самом деле сразу ее полюбили и уже не захотели от себя отпускать. Вполне возможно, что это благое дело действительно продлило их годы. Клиндворт долго жил в Англии и поэтому владел английским языком, а для Генриетты английский был родным. Не знавшая ни слова по-немецки Винифред стала быстро осваивать чужой язык, а Клиндворт учил ее музыке, причем девочка с самого начала погрузилась в мир Вагнера. Как раз тогда Клиндворт работал над клавираусцугом Летучего Голландца, и первым вагнеровским сюжетом, с которым он познакомил свою воспитанницу, была необычайно взволновавшая ее история Сенты. Осенью уже немного овладевшая немецким Винифред поступила в школу в Гамбурге, где жила в семье родственников Клиндвортов, а позднее стала посещать школу в Берлине, где ее приютили знакомые ее приемных родителей, тоже музыканты. Через год Карл и Генриетта переехали ради Винифред в Берлин и сняли там квартиру. В сентябре 1908 года Клиндворт сообщил Козиме Вагнер: «Завтрашний день омрачен прощанием с моим милым домом и красотами моего сада, но в ближайшие годы мы ждем много радости от наблюдения за развитием нашей девочки». А ведь всего за четыре года до того он писал Козиме: «Мы уже никогда не покинем уютное жилище, которое себе здесь обустроили; мы хотим умереть здесь».
Винифред получала особое удовольствие, посещая семью фабрикантов роялей Бехштейн: летом в их имении Штуттгоф в Ноймарке, а зимой – в роскошном городском особняке, где хозяйка дома Хелена Бехштейн держала великосветский салон, а ее дет, и Эдвин и Лотте, имели возможность ездить в гостиной на велосипедах. В Берлине к Клиндвортам заходили в гости Ферруччо Бузони и Эжен д’Альбер – хозяин дома высоко ценил их как пианистов, но презирал как композиторов. Впрочем, он не жаловал и таких своих современников, как Рихард Штраус и Макс Регер: «Чему теперь все аплодируют? Музыкальным празднествам Штрауса, оркестровым завываниям Регера, всему этому современному музыкальному ориентализму… разве это не сумасшествие – сочинять такую музыку?» Вдобавок он полагал, что «подверженная тлетворному влиянию еврейства опера все глубже увязает в трясине». Единственными достойными преемниками Рихарда Вагнера он считал знакомого ему по работе в Байройте Энгельберта Хумпердинка и сына Мастера Зигфрида. Кроме того, он сохранил пиетет перед Байройтом, считая его «священным местом очищения духа и наслаждения святым искусством». Поэтому он осуждал вагнеровские постановки в Берлине, Мюнхене, Дрездене или Вене, и за весь период своего детства и отрочества Винифред ни разу не побывала на вагнеровских спектаклях – Клиндворт мечтал, чтобы она впервые познакомилась с творчеством Мастера в Байройте. Он не жаловал и современных вагнеровских дирижеров, которых не приглашали в Байройт, – Густава Малера, Бруно Вальтера, Лео Блеха и Феликса фон Вайнгартнера, – именуя их всех без разбора «восторженным еврейским сбродом». Он считал себя равноправным членом байройтского круга и в 1913 году писал высоко ценимому им Гансу фон Вольцогену: «Я придерживаюсь твердого убеждения, что однажды наша община окажет мощную поддержку делу освобождения сбитого с толку народа от позорных цепей, которыми его сковали внутренние враги».
После того как супругам стало тяжело справляться с резвой тринадцатилетней девочкой-подростком, Винифред отдали учиться в пансион под Брауншвейгом, где она провела, по ее словам, «самые несчастливые полтора года» из всей ее школьной жизни. Во время каникул она пожаловалась «дедушке» на тамошние суровые телесные наказания, а когда тот ей не поверил, задрала юбку, спустила штанишки и показала исполосованные розгой ягодицы. После этого Клиндворты перевели ее в Тегелер-лицей в Эберсвальде, где девочка чувствовала себя прекрасно, чего нельзя сказать о ее преподавателях, которым она немало досаждала своим дерзким поведением. Самый большой конфликт у нее произошел с учительницей, давшей ей оплеуху. Недолго думая, она ответила тем же. К счастью, ее не исключили, посчитав ее действия рефлекторными, и впоследствии она с этой учительницей дружила долгие годы. Вспоминая лицейские годы, она писала: «Здесь возникли дружеские связи на всю жизнь, пережившие десятилетия и сохранившиеся поныне». Действительно, с лицеистками Ленхен, Лиз и Лотте она переписывалась до конца жизни. Венцом ее образования стало обучение домоводству в лицее Святой Августы, где девочек
