Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

представленные самими немцами: 1 808 545 убитых, 4 242 143 раненых и 617 922 пленных. Как видим, разница с вышеназванными цифрами относительно небольшая, но тут же Террейн оговаривается, что, по подсчетам союзников, немцы потеряли пленными 924 000 чел. (отличие на треть!), так что «очень возможно, что в такой же степени занижены и две другие категории»[495].

Также и А. А. Керсновский в своей работе «История русской армии» постоянно указывает на тот факт, что австро-германцы занижали действительное число своих потерь в сражениях и операциях, порой в 3–4 раза, одновременно чрезмерно завышая потери своих противников, особенно русских. Понятно, что такие данные немцев и австрийцев, подаваемые в ходе войны в качестве отчета, полностью перешли в официальные труды. Достаточно вспомнить цифры Э. Людендорфа о 16 русских дивизиях 1-й русской армии на первом этапе Восточно-Прусской наступательной операции августа 1914 г., кочующие по всем западным и даже российским исследованиям. Между тем в 1-й армии в начале операции числилось всего 6,5 пехотной дивизии, а 16 не было вообще и к окончанию.

Например, поражение русской 10-й армии в Августовской операции января 1915 г. и пленение немцами 20-го армейского корпуса выглядят так, что германцами якобы было взято в плен 110 тыс. чел. Между тем, по отечественным данным, все потери 10-й армии (к началу операции – 125 тыс. штыков и сабель) составили не более 60 тыс., в том числе большая часть, несомненно – пленными. Но ведь не всю же армию! Недаром немцы не только не сумели развить свой успех, остановившись напротив русских оборонительных рубежей на реках Бобр и Неман, но и были отбиты после подхода русских резервов.

На наш взгляд, Б. М. Шапошников однажды справедливо отметил, что «германские историки твердо усвоили правило Мольтке: в исторических трудах „писать правду, но не всю правду“»[496]. Применительно к Великой Отечественной войне о том же – заведомо ложном преувеличении сил противника немцами во имя превознесения собственных усилий – говорит и С. Б. Переслегин: «В целом это утверждение является следствием умения немцев путем несложных арифметических манипуляций создать после сражения его альтернативную Реальность, в которой противник всегда бы имел превосходство (в случае немецкого поражения – многократное)»[497].

Здесь надо привести еще одно любопытное свидетельство, которое, быть может, хотя бы в небольшой степени может пролить свет на принцип подсчета потерь в русских армиях в период проведения Брусиловского прорыва. С. Г. Нелипович, называя потери Юго-Западного фронта в 1,65 млн чел., указывает, что это есть данные подсчета потерь, согласно ведомостям Ставки, то есть, очевидно, согласно сведениям, прежде всего, представляемым штабом Юго-Западного фронта в высшие инстанции. Так вот по поводу подобных ведомостей, интересное свидетельство можно получить от дежурного генерала при штабе 8-й армии графа Д. Ф. Гейдена. Именно этот институт штаба должен был составлять ведомости потерь. Граф Гейден сообщает, что в бытность А. А. Брусилова командармом-8 он умышленно завышал потери вверенных ему войск: «Сам Брусилов часто меня преследовал за то, что я слишком придерживаюсь истины и показываю высшему начальству, то есть штабу фронта то, что в действительности есть, а не преувеличиваю цифр потерь и нужных пополнений, вследствие чего нам присылалось меньше того, что нам нужно»[498].

Брусилов, стремясь добиться присылки большого количества пополнений, уже в 1914 г., будучи тогда еще командармом-8, приказывал преувеличивать цифры потерь, дабы получить в свое распоряжение больше резервов. Вспомним, что резервы Юго-Западного фронта к 22 мая 1916 г., сосредоточенные позади 8-й армии, составляли всего лишь две пехотные и одну кавалерийскую дивизию. Резервов не хватало даже для того, чтобы развить успех: это обстоятельство, например, вынудило командарма-9 П. А. Лечицкого посадить в окопы 3-й кавалерийский корпус графа Ф. А. Келлера, так как больше некем было прикрыть оголившийся, вследствие вывода пехотных корпусов на намеченные для прорыва участки, фронт.

Вполне возможно, что и в 1916 г., на посту главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, А. А. Брусилов продолжил практику умышленного завышения потерь своих войск, чтобы получить от Ставки значительные пополнения. Если упомянуть, что резервы Ставки, сосредоточенные на Западном фронте, так и не были использованы по назначению, то такие действия генерала Брусилова, чьи армии имели громадные по сравнению с соседями успехи, представляются вполне логичными и, как минимум, заслуживающими сочувственного внимания.

Так или иначе, русские войска Юго-Западного фронта в 1916 г. потеряли много людей, так много, что это обстоятельство поставило под сомнение возможность достижения окончательной победы в войне под эгидой режима Николая II. Согласно тому же Головину, в 1916 г. процент кровавых потерь держался на уровне 85 %, в то время как в 1914–1915 гг. он составлял лишь 60 %. То есть, вне сомнения, дело не столько в потерях вообще, сколько в соотношении платы за поманившую было победу. Смена ошеломительных успехов маневренных сражений тупой и донельзя кровопролитной лобовой «мясорубкой» не могла не понизить морального состояния солдат и офицеров, которые, в отличие от вышестоящих штабов, все прекрасно понимали. Войскам, но не штабам, было ясно, что лобовое наступление на ковельском направлении обречено на провал.

Во многом большие потери объясняются тем обстоятельством, что русские дивизии были слишком «перегружены» людьми по сравнению с противником. Перед войной русская пехотная дивизия имела в своем составе 16 батальонов против 12 в армиях Германии и Австро-Венгрии. Затем, во время Великого отступления 1915 г., полки были сведены в 3-батальонный состав. Тем самым достигался оптимальный коэффициент соотношения между человеческим «наполнением» такого тактически самостоятельного подразделения, как дивизия, и огневой мощью этой тактической единицы.

Но после пополнения действующей армии новобранцами зимой – весной 1916 г. четвертые батальоны всех полков стали состоять из одних новобранцев (вообще отказаться от четвертых батальонов, только увеличивающих потери, русское командование так и не смогло). Степень же снабжения техникой осталась на прежнем уровне. Понятно, что избыток пехоты в лобовых боях, ведшихся к тому же в условиях прорыва сильных оборонительных полос противника, только увеличивал число напрасных потерь.

Суть проблемы здесь состоит в том, что в России не жалели человеческой крови – времена Румянцева и Суворова, бивших врага «не числом, но умением», безвозвратно прошло. После этих «российских победоносцев» воинское «умение» полководца неизбежно предусматривало и должное «число». Сам А. А. Брусилов говорил так по этому поводу: «Слыхал я упреки, что я не жалел дорогой солдатской крови. Признать себя в этом виновным я по совести не могу. Правда, раз дело началось, я настоятельно требовал доведения его до успешного конца. Что же касается количества пролитой крови, то оно зависело не от меня, а от тех технических средств, которыми меня снабжали сверху, и не моя вина, что патронов и снарядов было мало, недоставало тяжелой артиллерии, воздушный флот был до смешного мал и недоброкачественен и так далее. Все подобные тяжкие недочеты, конечно, влияли