Брусиловский прорыв. 1916 год - Максим Викторович Оськин

кавалерию не в качестве ударной группы, а в качестве средства развития прорыва обороны противника в глубину. Отсутствие развития Луцкого прорыва, наряду со стремлением штаба Юго-Западного фронта и лично главкоюза наступать именно на ковельском направлении, привели к незавершенности операции и чрезмерным потерям. В любом случае, на то, чтобы «заткнуть все дыры», у немцев не хватило бы войск. Ведь ожесточенные бои шли и на Сомме, и под Верденом, и в Италии, и под Барановичами, а в войну собиралась вступить и Румыния. Однако ни на одном из фронтов это преимущество не было использовано, хотя именно русский Юго-Западный фронт своим блестящим тактическим прорывом получил наибольшие возможности для того, чтобы переломить хребет вооруженным силам Центральных держав.

Русские людские потери кампании 1916 г. имели массу важных последствий для дальнейшего развития событий. Во-первых, обескровившие армии Юго-Западного фронта громадные потери не внесли существенного изменения в общее стратегическое положение Восточного фронта, в связи с чем В. Н. Доманевский, генерал-эмигрант, считал, что «наступления в 1916 г. обратились в прелюдию марта и ноября 1917 г.». Ему вторит и А. С. Лукомский, начальник 32-й пехотной дивизии, дравшейся в составе Юго-Западного фронта: «Неудача операции лета 1916 г. имела своим последствием не только то, что этим затягивалась вся кампания, но кровопролитные бои этого периода дурно отразились и на моральном состоянии войск». В свою очередь, будущий военный министр Временного правительства А. И. Верховский вообще считал, что «мы могли кончить войну в этот год, однако понесли огромные, ни с чем несообразные потери»[502].

Во-вторых, гибель подготовленных за зиму солдат и офицеров, призванных в Вооруженные Силы после провальной кампании 1915 г., означала, что продвижение вперед, на запад, будет вновь, как и в 1914 г., подпитываться наспех подготовленными резервами. Вряд ли такая позиция была выходом из ситуации, однако в России не делали особой разницы между перволинейными и второочередными дивизиями, между кадровыми и ополченскими полками. Почти не делали, полагая, что раз поставленная задача должна быть выполнена любой ценой, вне зависимости от цены победы на данном участке фронта.

Бесспорно, удавшийся прорыв на Ковель должен был бы образовать громадную «прореху» в австро-германской обороне. Должны были бы перейти в наступление и армии Западного фронта А. Е. Эверта. А в случае удачного продвижения вперед на очереди стояли и войска Северного фронта А. Н. Куропаткина. Но ведь всего этого можно было бы добиться ударом на ином участке Юго-Западного фронта. На том, что был наименее укреплен, менее насыщен германскими дивизиями, имел бы больший диапазон альтернатив в отношении развития прорыва.

Однако, как бы в насмешку, русское командование предпочитало преодолевать оборону врага по линии наибольшего сопротивления. Цена кровью войск за победу Брусиловского прорыва была ни с чем не сообразна, да вдобавок победы в ударной армии фактически закончились уже в июне, хотя атаки продолжались еще три месяца. Впрочем, уроки были учтены: на совещании высшего командного состава в Ставке 17 декабря было признано, что напрасные потери только подрывают мобилизационные возможности Российской империи, уже и так близкие к исчерпанию. Признавалось, что необходимо «крайне внимательно относиться к операциям, дабы не было излишних потерь… нельзя операции производить там, где это невыгодно в тактическом и артиллерийском отношениях… как бы ни было выгодно направление удара в стратегическом отношении»[503].

Главным следствием исхода кампании 1916 г. стал тезис о решительном подрыве престижа и авторитета существующей государственной власти в смысле обеспечения конечной победы в войне. Если в 1915 г. поражения действующей армии объяснялись недостатками техники и боеприпасов, и войска, все отлично понимавшие, тем не менее, дрались с полной верой в конечный успех, то в 1916 г. было практически всё, а победа вновь ускользнула из рук. И речь здесь идет не о победе на поле боя вообще, а о диалектическом соотношении победы, платы за нее, а также видимой перспективы конечного благоприятного исхода войны. Неверие в командиров вызвало сомнения в возможность достижения победы под эгидой существующей верховной власти, которая в описываемый период была авторитарно-монархической и возглавлялась императором Николаем II.

5.1. Продовольственное обеспечение Брусиловского прорыва

В период Первой мировой войны Российская империя максимально выставила против неприятельской коалиции пять фронтов. Всю войну с первых выстрелов до последних прошел лишь один из них – Юго-Западный фронт, воевавший преимущественно против Австро-Венгрии. С армиями этого фронта связаны самые блестящие победы русской армии – Галицийская битва 1914 г., Луцкий (Брусиловский) прорыв 1916 г., и даже в революционном 1917 г. именно Юго-Западный фронт наиболее успешно атаковал австро-германцев. Продовольственное и фуражное (продфуражное) снабжение этого фронта в годы войны являлось важной задачей русского интендантства.

Кампания 1915 г. – Великое отступление русских армий – характеризовалась маневренными сражениями и постоянными перемещениями войск по всей линии Восточного фронта. Отход целых армий, эвакуация на восток, массовое беженское движение – все это, с одной стороны, затрудняло деятельность интендантских структур, так как сотни тысяч людей перемешивались в условиях отступления, но с другой – позволяло войскам активно использовать местные средства – ресурсы оставляемой неприятелю территории. Заготовка продовольствия и фуража на месте стали важной составной частью (а в отношении некоторой продукции и ведущей – например, живого скота) снабжения русской действующей армии.

Установление позиционного фронта в середине осени 1915 г. первоначально не повлияло на успешность снабжения: в ноябре 1915 г. на Юго-Западный фронт в сутки вместо положенных 676 вагонов продфуража прибывало 155. Остальное дозаготавливалось самими войсками. Но так как фронт постепенно замирал на месте, вся тяжесть снабжения возлагалась именно на интендантские структуры.

В конце декабря наштаверх М. В. Алексеев телеграфировал главному начальнику снабжений Юго-Западного фронта А. А. Маврину, что на Юго-Западных дорогах интендантством задержано около 4 тыс. вагонов с продфуражом, которые не разгружаются и «загромождают станции, нарушают планомерность движения и своим непроизводительным простоем увеличивают наличие вагонов на Юго-Западных дорогах». Вагоны скапливались потому, что считали, что следует поднакопить запасов на колесах, а уже потом распределять по магазинам (интендантским складам).

Однако 8 декабря главкоюз Н. И. Иванов ответил, что норма запасов в магазинах в 2-месячной норме иссякла, «магазины пусты и судьба армий зависит только от правильности ежедневного подвоза суточного довольствия, производимого из многочисленных складов уполномоченных, находящихся в расстоянии нередко многих сотен верст от армий». Месячный запас продовольствия исчислялся Ивановым и Мавриным в 750 тыс. пудов муки, 150 тыс. крупы, 38 тыс. риса, 300 тыс. сухарей, 45 тыс. овощных консервов, 200 тыс. сала, 6300 тыс. зернофуража, 2100 тыс. сена, 2100 тыс. соломы, 12 млн банок мясных консервов[504].

Действительно, в этот период фронтовые и армейские интендантства по-прежнему реквизировали продовольствие, по оставшейся привычке кампании 1915 г. Между тем помещики Киевской губернии жаловались, что у них Маврин не покупает хлеб и фураж, и не дает вывозить[505]. Потеря