Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

республиканцы» Юга), а иногда и вокруг идеологии («Принципы 98-го года», «Невидимки», «Ястребы войны»).

Республиканцы расходились во мнениях по многим вопросам, но в основном по вопросу о том, в какой степени правительство штата и федеральное правительство представляют интересы народа. Иногда умеренные республиканцы даже выглядели как федералисты, апеллируя, как это сделал в 1805 году пенсильванский «Quids» Томаса Маккина, к тому, что «лучшие и мудрейшие люди в обществе» выступали против «безумных планов» радикалов, которые в любом случае были не более чем «деревенскими мужланами». Однако, в отличие от федералистов, эти умеренные республиканцы не выражали сомнений в демократии и священности воли народа. Всё это было частью процесса изучения того, как далеко может зайти республиканское равенство. Конечно, многие отдельные политики продолжали гордиться своей независимостью от фракций и влияния любого рода, и «партия» по-прежнему оставалась неуважительным словом. На самом деле, до джексоновской эпохи в Конгрессе не сложилось ничего похожего на стабильную партийную систему.

9. Республиканское общество

Революция Джефферсона и всё, что она означала в социальном и культурном плане, была вызвана теми же динамичными силами, которые действовали, по крайней мере, с середины XVIII века — ростом населения, передвижением и коммерческой экспансией. К 1800 году в Соединённых Штатах проживало 5.297.000 человек, пятая часть которых была чернокожими рабами. Поскольку большинство взрослых белых вступали в брак в раннем возрасте, уровень рождаемости был высоким: в среднем на одну женщину приходилось более семи рождений, что почти вдвое больше, чем в европейских государствах. После 1800 года этот уровень рождаемости начал снижаться, поскольку люди стали лучше осознавать свою способность создавать благополучие для себя и своих детей, ограничивая размер семьи. Тем не менее, население в целом продолжало резко увеличиваться, удваиваясь каждые двадцать лет или около того, что вдвое превышало темпы роста любой европейской страны.

Один из наблюдателей предсказал, что при тех темпах, которыми росла Америка, к середине двадцатого века в стране будет проживать 860 миллионов человек. Американцы удивлялись тому факту, что к 1810 году в Соединённых Штатах, насчитывавших более семи миллионов человек, проживало почти столько же жителей, сколько в Англии и Уэльсе в 1801 году. И это было удивительно молодое население: в 1810 году 36 процентов белого населения было в возрасте до десяти лет, и почти 70 процентов — в возрасте до двадцати пяти лет.

Кроме того, это было население, которое перемещалось как никогда раньше. В то время как немногочисленное население нового штата Теннесси (1796) с 1790 по 1820 год увеличилось в десять раз, и без того значительное население Нью-Йорка выросло более чем в четыре раза, причём большая его часть переместилась в западные районы штата; за одно десятилетие с 1800 по 1810 год в Нью-Йорке появилось пятнадцать новых округов, 147 новых городов и 374.000 новых жителей. «Леса полны новых поселенцев», — заметил один путешественник в 1805 году в верхней части штата Нью-Йорк. «Топоры звучали, и деревья буквально падали вокруг нас, когда мы проходили мимо». Хотя в 1800 году девять десятых населения страны всё ещё проживало к востоку от Аллегени, все большее число американцев пересекало горы на западе, к ужасу многих федералистов. Как предупреждал высокопоставленный федералист Гувернер Моррис, жители сельской местности были грубыми и непросвещёнными и «всегда были наиболее противны лучшим мерам».

До революции на территории Кентукки почти не было белых поселенцев. К 1800 году он стал штатом (1792) и его население превысило 220.000 человек; к тому моменту ни один взрослый житель Кентукки не родился и не вырос в пределах штата. И эти новоиспечённые жители Запада процветали. Несмотря на плохие дороги и преобладание простых бревенчатых хижин, отмечал один путешественник в 1802 году, нельзя было найти «ни одной семьи без молока, масла, копчёного или солёного мяса — у самого бедного человека всегда есть одна или две лошади». К 1800 году большинство крупных городов будущего Среднего Запада уже были основаны — Сент-Луис, Детройт, Питтсбург, Цинциннати, Лексингтон, Эри, Кливленд, Нэшвилл и Луисвилл.

Когда поражение индейцев при Фоллен-Тимберс в 1794 году и Гринвилльский договор в 1795 году открыли южные две трети нынешнего штата Огайо для заселения белыми, люди начали стекаться в этот регион. В период с 1800 по 1810 год Огайо получил статус штата (1803) и вырос с 45.000 жителей до более чем 230.000. Цинциннати уже называли «Великим портом Запада». К 1820 году, спустя всего тридцать два года после появления первых постоянных белых поселенцев, население Огайо превысило полмиллиона человек, и он стал пятым по величине штатом в Союзе. В штате появилось так много новых городов, что жители Огайо жаловались, что у них закончились названия для них. Говорили, что американские справочники не поспевают за «очень частыми изменениями» в делении территорий и наименовании мест, «которые происходят почти ежедневно»: это проблема, «свойственная новой, прогрессивной и обширной стране».

В 1795 году население к западу от гор составляло всего 150.000 человек, а к 1810 году оно превысило миллион. Американцы, по словам британского путешественника Айзека Уэлда, были беспокойным народом, постоянно находящимся в поисках чего-то лучшего или более выгодного. Они «редко или вообще никогда не задумываются о том, здорова ли та часть страны, в которую они едут, или нет… Если земли в одной части… превосходят земли в другой по плодородию; если они находятся поблизости от судоходной реки или удобно расположены для хорошего рынка; если они дёшевы и растут в цене, американец с радостью эмигрирует туда, пусть климат и не благоприятен для человеческой системы».

Отец Люси Флетчер Келлог, как и многие другие американские фермеры, торговал товарами, держал кирпичный завод, таверну и постоянно находился в разъездах. У её родителей была ферма в Саттоне, штат Массачусетс, вспоминает она в своих мемуарах, но «в соответствии с инстинктами жителей Новой Англии они должны были продать ферму и переехать в Нью-Гэмпшир или в какое-нибудь другое новое место». Отец Джозефа Смита, основателя мормонизма, за четырнадцать лет семь раз переезжал со своей семьёй. Другие переезжали не менее трёх-четырёх раз за жизнь, каждый раз выгодно продавая свою землю новым поселенцам; «они, — отмечалось, — в любом случае очень безразличные пахари». Среди испанцев американцы пользовались репутацией людей, способных пройти «200 лиг, не имея при себе ничего, кроме мешка кукурузной муки и фляжки с порохом».

Страна по-прежнему оставалась в подавляющем большинстве сельской и аграрной — загадочное состояние, которое, казалось, нарушало общепринятые теории общественного развития. Предполагалось, что увеличение численности населения является той силой, которая