Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов

Тем временем в Сенате шелестели грозные бумаги, там рассматривалось дело купца Бородина. Дело, начатое по жалобе Державина много лет назад. С тамбовского бедокура государство должно было взыскать 300 тысяч рублей. Это привело бы к разорению всю купеческую династию Бородиных. Завадовскому давно наскучила эта интрига, всерьёз сочувствовать вороватому Бородину он не мог, и всё-таки высокопросвещённый граф продолжал пакостить Державину — вяло, но неотступно. Старый коллега Васильев был более деятельным недругом Державина. Они-то и решили отослать Державина из столицы на время рассмотрения бородинского дела. Куда? Да хоть в Белоруссию, пускай копается в делишках Зорича. Эта миссия не сулила славы. Другой бы в Белоруссии разгулялся по части взяток, но даже Васильев знал, что Державин и мздоимство несовместимы. Вероятно, недруги надеялись, что на беспокойном западе империи Державина ждёт череда склок. И расчёт оправдался.

Пока Державин орудовал в Белоруссии, Суворов воевал с революционными армиями. Возвышение Суворова для Державина было сказкой наяву. Ведь он предсказывал это ещё в ту пору, когда никто не мог предположить, что старый екатерининский фельдмаршал выпутается из опалы, вернётся в столицу. Во дни опалы Суворова Державин писал о полководце с ещё большим почтением, чем прежде. Не скрывал Державин, что его печалит униженное положение Суворова:

Петь Румянцева сбирался,Петь Суворова хотел;Гром от лиры раздавался,И со струн огонь летел.Но завистливой судьбоюЗадунайский кончил век;А Рымникский скрылся тьмою,Как неславный человек.Что ж? Приятна ли им будет,Лира! днесь твоя хвала?Мир без нас не позабудетИх бессмертные дела.

Такие стихи пишутся без расчёта на царскую милость, для государя они — против шерсти.

Никогда Державин так смело не выступал против царского решения, а ведь знал, что у Павла тяжёлая рука… И вот Суворов не просто вернул расположение государя, он оседлал мировую славу. «Уж я был за дьячка, пел басом, а теперь я стану петь Марсом!»

Державин объезжал белорусские местечки, побывал у Зорича. В польские времена евреи считались крепостными, в России их положение оказалось двусмысленным. Вроде бы они не принадлежали Зоричу, подчинялись исключительно государственным органам, но помещик обходился с ними как с крепостными. Зорич тоже жаловался: евреи неуправляемы, они обещают, а потом не исполняют обязанностей…

В Витебской губернии тем временем начинался один из первых в империи уголовных процессов, на котором прозвучала тема иудейских ритуальных убийств. В Сенненском уезде незадолго до еврейской Пасхи неподалёку от еврейской же корчмы был найден труп женщины с колотыми ранами по всему телу. Четырёх евреев арестовали; по деревням ходили слухи, леденящие кровь: иудеи, оказывается, окропляют христианской кровью пасхальную мацу. Следователь Стуков подробно рассказал Гавриле Романовичу о ходе дела. Впечатлённый Державин аккуратно доносил эти предположения до государя. Он предлагал не рассматривать жалобы иудеев на Зорича, «доколь еврейский народ не оправдится пред Вашим императорским величеством в помянутом ясно показываемом на них общем противу христиан злодействе». Государь отверг предложение Державина, повелев ему исполнить прежнее поручение, оставив в стороне сенненский процесс.

Подчас пишут, что именно тогда в Шклове, в 1799 году, Державин впервые увидел живого еврея. Думаю, это всё-таки преувеличение. Несколько раз Державин писал государю о ходе следствия, пока император, которому наскучило дело Зорича, не затребовал его в Петербург.

Но этот рейд Державина по еврейским местечкам оказался не последним. Не прошло и года, как император снова послал его в те края. Державин получил царский рескрипт: «Господин тайный советник Державин! По дошедшему до нас сведению, что в Белорусской губернии недостаток в хлебе и некоторые помещики из безмерного корыстолюбия оставляют крестьян своих без помощи к прокормлению, поручаем вам изыскать о таковых помещиках, где нуждающиеся в пропитании крестьяне остаются без помощи от них, и оных, имения отобрав, отдать под опеку и распоряжением оной снабжать крестьян из господского хлеба, а в случае недостатка заимствовать оный для них на счёт помещиков из сельских магазейнов». Борьба со злонравием помещиков была для Павла делом принципа: он видел себя Прометеем, который дарует права крестьянам, спасает их от голода… Предприимчивые соратники государя во главе с Кутайсовым и в голоде увидели повод к конфискации земель у нерадивых владельцев. После огосударствления эти земли можно будет приобрести по бросовой цене или получить в награду от императора. Державин получил на дорогу две тысячи рублей — и снова направился к Шклову.

Он увидел, как во многих деревнях вместо хлеба едят лебеду и коренья. Увидел истощённых, больных крестьян. Тем временем повозки с хлебом шли в Витебск, откуда рекой их должны были направить в Минск и Ригу и далее за границу, на экспорт. Державин тут же остановил это безобразие, приказал пустить хлеб в голодающие районы, причём продавать по минимальной цене. Кто же скупал на корню по дешёвке этот хлеб для вывоза в Европу? Кто собрал немало хлеба на складах при корчмах? Всё те же господа иноверцы.

Державин велел распечатать запасные магазейны — и раздать хлеб голодным. Нет, не задаром, а в долг. В будущем они должны были отработать этот хлеб. Но без вмешательства столичного ревизора даже на такие меры никто бы не решился. О каждом шаге Державин сообщал генерал-прокурору и государю. Павел счёл необходимым приободрить своего посланца благосклонным письмом.

Державин вспоминал, как поручиком он боролся с крамолой в окрестностях Малыковки, — и принялся наводить ужас на нерадивых белорусских помещиков и коварных торговцев. В Лёзне Державин выявил преступное гнездо: виноторговцы попойками выманивали у крестьян зерно, гнали из него пойло и торговали им, превращая в босяков всех местных крестьян. Под суд отправили и винокуров, и чиновников, которые им потворствовали, не забывая о собственном кармане.

Державин взял в опеку имения Огинского и недавно умершего Зорича — и на свой счёт закупил для тамошних крестьян вдоволь хлеба — в долг. Причём следил за качеством хлеба! А попутно уничтожил несколько винокурен. Он пресекал самоуправство помещиков, которые выжимали масло из нищих белорусов. Ему удалось даже устроить кое-где лечебницы — разумеется, лечили там с горем пополам, но всё-таки выхаживали оголодавших. Державин строго проверял контракты на отдачу в аренду казённых земель и вскрыл немало злоупотреблений. Повешенных не оказалось — всё же белорусская миссия отличалась от борьбы с Пугачёвым, но въедливый ревизор многих ушиб своим гневом.