Отель «Белый носорог» - Бартл Булл

У входа послышался шум. Одетый в плащ из обезьяньей шкуры, появился вождь Китенджи, ведя за руку дочь. Он остался стоять у порога — с бесстрастным лицом, сжимая в руке неизменный посох. Одна щека невесты была обезображена шрамами, но все равно она выглядела на удивление женственно в белом платье из хлопка. Казалось, она робеет. Гвенн дружески подтолкнула ее вперед.

Джилл Бевис ударила по клавишам. Грянуло что-то вроде «Наш Бог — нерушимая крепость». На пальце Джилл красовалось новое обручальное кольцо.

— Извините, падре, — прошептал Пенфолд священнику, — она не знает ничего другого.

Пенфолд подал знак. К нему прошествовали две женщины и вождь Китенджи. Он же не мог надивиться на Гвенн. Нет, вы только посмотрите! Будь он хоть чуточку моложе, провалиться ему на этом месте, если бы он не надел кольцо на ее палец! О чем только думает юный Райдер? Чего дожидается? Девушка — первый сорт: искушенная, но не испорченная. Она страдала, но осталась чистой и непобежденной. А что за красотка!

Пенфолд протянул руку Оливио; тот ухватился за нее обеими ручками в белых перчатках. Дрожа от перенапряжения, маленький человечек встал. И зашатался в новых ботинках.

— Во имя Отца, Сына и Святаго духа… — зачастил священник.

Он не собирался затягивать церемонию. Произнеся скороговоркой нужные латинские слова, повернулся к Кине. Она в знак согласия опустила глаза. Оливио прошептал: «Да», — а лорд Пенфолд от его имени надел обручальное кольцо на темный палец невесты.

Все было кончено. Пианино выдало «Иерусалим» — не без скрипа, однако весьма торжественно. Потом все выпили по бокалу «пиммс». Восседая на своем троне и не выпуская ладошку Кины, Оливио дружелюбно кивал или тихонько что-то говорил каждому гостю по очереди. Забыв о боли, он упивался знаками уважения.

Раджи да Суза произнес тост. С Пенфолдом в качестве запевалы все хором спели «Потому что он отличный парень». После этого Энтон взял Оливио в охапку и отнес в новый коттедж.

Наконец-то избавившись от одежды (если не считать бинтов на голове и пары мягких перчаток), Оливио сидел на кровати и с разинутым ртом рассматривал свое новое жилье.

Изголовье кровати было сделано из резного сандалового дерева. А в изножие вместо зеркала вставили картину — роскошный дар Гоанского института в Найроби.

Центральное место на ней занимал величественный Дворец инквизиции в Гоа. Стены из известняка, тщательно отшлифованного под мрамор, блестели. Дворец освятили в 1560 году, когда Гоа был одним из крупнейших городов мира — больше Лондона, больше самого Лиссабона!

Прищурив правый глаз, карлик с упоением вглядывался в каждую деталь. И возликовал, когда понял: картина посвящена первому дню аутодафе — исполнению приговора! Твердо решив разделаться с врагами, церковь превратила церемонию казни еретиков в ни с чем не сравнимое действо. Закованные в кандалы индусы и магометане пали на колени перед членами верховного трибунала. Позади них церковники в капюшонах руководили художественным оформлением помоста и старались сделать костер как можно живописнее.

Вдохновляющий пример! Неужели Оливио Фонсека Алаведо станет подходить к своим врагам с менее высокими мерками, чем церковь его предков?

Карлик вновь, как делал всякий раз, творя утреннюю или вечернюю молитву, напомнил себе о своем долге Васко Фонсеке и его ирландским приспешникам. Эти люди не понимают ничего, кроме алчности и насилия. А как насчет мести? В этом они — сущие младенцы. Дикари. В каком-то смысле, причинив ему адские муки, они сделали Оливио одолжение.

Все. Теперь у него развязаны руки. Он ни перед чем не остановится. Кто именно облил его крышу керосином, кто поднес зажженную спичку — это уже детали.

Оливио не мог оторвать от картины глаз. Разве святые отцы не разводили костры еще до вынесения приговора? Неужели он уступит им в мщении?

Даже если забыть о поджоге, его враги совершили вопиющие преступления. Присвоили его собственность в Португалии и Африке. Издевались в баре. А оскорбительная надменность Фонсеки! Шрамы на лице его невесты!.. Кина! Куда делась его жена?

Оливио услышал голоса в прихожей — Гвенн прощалась с новобрачной — и успокоился. Ну, как там Кина, готова ли она?

Все стихло — за исключением почти неуловимого шороха. Похожими на обрубки пальцами ноги Оливио нащупал маленький комочек из тех, которые Кина разбросала по постели, и поиграл с ним, хихикая, когда становилось щекотно. Чтобы как следует выполнить супружеский долг, Оливио запасся морфием. Во рту пересохло. Губы, язык, даже небо и гортань молили о влаге.

На ночной тумбочке стояла бутылка — свадебный подарок Раджи да Сузы. Карлик взял ее обеими руками. Это наверняка не какая-нибудь дрянь, выросшая и забродившая в Кении, а медовый эликсир Гоа.

В соседней комнате послышался приятный свист — Кина пробовала хлыст. Потом раздался щелчок — она стегнула свою драгоценную плоть — и восторженный визг. Его чернокожий ангел готовит ему новое удовольствие!

Оливио положил бутылку на живот и попробовал передними зубами выдернуть пробку. Ничего не вышло. Он в изнеможении откинулся на гору подушек, усыпанных желтыми цветами. Поморщился от боли и попробовал коренными зубами.

Внезапно бутылка открылась, и на живот Оливио выплеснулась густая жидкость. Амброзия. Не просто пальмовая настойка, нет — драгоценнейший из всех нектаров мира, напиток богов — фени-кешу! От счастья Оливио чуть не потерял сознания.

Однако пробка застряла у него в зубах. Более того — она проникла слишком глубоко, чтобы взять и выплюнуть. Оливио начал задыхаться. Он сунул в рот руку, но лишь закашлялся и причинил адскую боль своим обгорелым пальцам.

Дверь отворилась. Голая, с огромными торчащими грудями над выпуклым животом, с отвердевшими, черными как смоль сосками, Кина юркнула в постель с новым хлыстом в руке. Она впилась в рот мужа поцелуем и высосала пробку, оставив у него на языке терпкий вкус чего-то приторно-сладкого. Шоколад! Господи, подумал Оливио, неужели до этой девчонки никогда не дойдет? Ее еще воспитывать и воспитывать! Противный запах шоколада смешался с неземным ароматом настойки из плодов кешу. А потом всеми чувствами Оливио завладела его жена.

Глава 37

Втягивая в ноздри крепкий сигарный дым, Оливио решил: «Либо "Сенатор", либо "Антильский крем"».

Облачко дыма вползло в полутемный бар раньше самого курильщика. По крайней мере, карлик не утратил свой нюх, которым очень гордился.

Васко Фонсека швырнул на стол панаму и навис над столом, поставив одну ногу в ботинке на высоком каблуке на стул. Потом вынул изо рта изжеванную сигару и тяжело уставился на Оливио.