Блудное художество - Далия Трускиновская

– Приятные новости ты мне к фрыштику припас, - проворчал Архаров. Тут явился Никодимка с подносом. Вместо одного заказанного пирога он принес их целую миску - поджаристых и жирных, с говядиной и с кашей. Очевидно, все же подслушивал под дверью и знал, что барину необходимо основательно подкрепиться. Архаров велел ему принести еще одну чашку, для Меркурия Ивановича, и впервые за долгое время поел с утра всласть.

Но странный это был фрыштик - Архаров то и дело, не донеся пирога до рта, усмехался.

Она пришла сама, пришла, когда он был уж свято убежден, что она покинула Москву и недосягаема навеки… Она поступила именно так, как он желал бы, - пришла и все позволила… и в этом было не то чтобы счастье, нет, что-то иное… впрочем, знал ли Архаров вкус счастья?…

Сдается, до сих пор - не знал.

Оказалось, что эта воздушная легкость души, эта умиротворенность ума и тела, чуть-чуть приправленные грустью оттого, что блаженство было и кончилось, ему совершенно незнакомы. И он удивленно исследовал сам себя, даже несколько пугая внезапными остановками и усмешками Меркурия Ивановича.

А уйти она могла по разным причинам.

Хотя бы из чувства неловкости и понятной женской стыдливости - примчалась сама, бросилась на шею, утром же ее одолело смущение. Но коли она в Москве - ее можно найти. Более того - она сама найдется. Она где-то поблизости. Она даст о себе знать… даст знак… записочку, что ли, пришлет, написанную по-французски, так что придется и эту литературу читать Сашке либо Клаварошу…

– Никодимка, где ты там? Прикажи экипаж закладывать, - сказал Архаров. - Меркурий Иванович, может статься, на дом письмецо принесут, так вели его тут же доставить в контору.

И искренне полагал, что сумел сделать свое лицо и свой голос деловито-равнодушными, как если бы письмецо было от приятеля-купца, сообщавшего, что привезены-де ему из Франции дорогие тонкие сукна модных тонов, так не угодно ли господину обер-полицмейстеру, чтоб прислать на дом сколько потребно на кафтан со штанами.

Съев два пирога, Архаров понял, что погорячился - они лягут в непривычном к утренним подвигам желудке неприятной тяжестью. Он допил кофей и встал. Следовало умываться, одеваться, чесать голову. Никодимка подал все свежее и особенно тщательно уложил архаровские букли. Рожа у камердинера была хитрая - возможно, он полагал, что днем барин встретится с незнакомкой, и от души хотел как-то его принарядить, сделать галантным кавалером.

И сподобился дармоед неслыханной награды - Архаров дважды хлопнул его по плечу.

Экипаж был подан к парадному крыльцу, Архаров вышел, вдохнул всей грудью и не смог сделать ни шагу - воздух показался ему изумительно свежим и вкусным. Мир внезапно похорошел, до такой степени похорошел, что даже думать не хотелось - а лишь дышать в полном оцепенении, и все тело соответствовало такому настроению, даже недовольный пирогами желудок - и тот затаился где-то, молчал, ничем своего недовольства не показывал.

Наконец обер-полицмейстер забрался в карету и покатил по Пречистенке к месту службы. Хотя туда ему совершенно не хотелось - праздник оказался весьма утомительным, а уж сколько шуров изловили архаровцы, так это уму непостижимо - казалось, со всей России сбежались эти подлецы на Ходынский луг. В шкафу у Шварца уже полки ломились от всевозможных дорогих побрякушек, отнятых у шуров, и еще предстояло все это добро вернуть хозяевам-растяпам.

Два праздничных дня были совершенно бесконечны.

После ночной суеты во чреве «Чесмы» Архаров, конечно же, не выспался. Они с Алеханом, прибыв на Пречистенку, сами расставили сервиз в столовой на большом столе и увидели, что он все еще неполон - если даже прибавить сухарницу, присланную Марфой и оставшуюся в чулане у Шварца, да ложки, найденные в доме Семена Елизарова, все равно недоставало золотого кофейника, одного из двух. Потом граф Орлов уехал, Архаров отправил спать Левушку, прилег было сам - но Никодимка поднял его ни свет ни заря и стал наряжать к большому приему. Для скорости в архаровскую спальню пришли Лопухин с Левушкой. Левушка тоже зевал во весь рот и норовил заснуть, пока ему загибали букли - высоко, открыв уши, по моде.

Новые туфли несколько жали и врезались в пятки - обер-полицмейстер старался лишнего шага не делать.

Втроем поехали на торжественное богослужение в Успенский собор, оттуда пешком перешли в Кремлевские палаты на прием. Там Архаров наконец встретился с Суворовым. Встали рядышком и тихо переговаривались, пока государыня в малой короне и императорской мантии, как-то внезапно постройневшая и помолодевшая, раздавала титулы и награды, сопровождая их приятными словами. При ней были наследник-цесаревич Павел с супругой (и Андрей Разумовской поблизости), братья Чернышовы - Захар Григорьевич, президент Военной коллегии, и Иван Григорьевич, президент Адмиралтейс-коллегии, оба Панины Никита Иванович, с недавнего времени министр иностранных дел, и Петр Иванович - на этого Архаров глядел весьма критически, прекрасно помня, с какой неохотой сей вельможа покидал Москву, чтобы ехать сражаться с Пугачевым.

Фаворит стоял поблизости - нарядный, в мундире генерал-аншефа, весь в бриллиантах, с красной лентой ордена Александра Невского через левое плечо.

– Вот уж некстати орденский девиз, - шепнул Суворов. - Знаешь, сударь? «За труды и Отечество». Хороши труды…

Орден был дан фавориту более года назад - как видно, в чаянии трудов грядущих.

А сейчас награждали тех, кто год назад одолел Турцию. Раздавали не только ордена, но и прозвания. Алексей Григорьевич Орлов за победу над турками в Чесменской бухте получил орден святого Георгия первой степени и стал именоваться Орловым-Чесменским, оно и разумно - чтобы уж никогда не спутали с братом. Князь Василий Михайлович Долгоруков, занявший Крым, кроме золотого «георгия», получил прозвание Крымского. Граф Петр Александрович Румянцев - крест и звезду Святого Андрея, а также прозвание Задунайского… Архаров только усмехался - дешево, да сердито!

Фаворит никакого титула не получил, но племянницу свою продвинул - Сашенька Энгельгардт в этот день была пожалована во фрейлины, и государыня обещала подарить ей свой портрет, когда она выйдет замуж.

Далее были осчастливлены люди не столь чиновные, кем-то из вельмож протежируемые. Румянцев-Задунайский позаботился о Петре Завадовском - и вот Завадовский с сего дня статс-секретарь. Завидовать ему Архаров, впрочем, не собирался - полжизни надобно потратить, чтобы набить голову всем тем, что с юности знал этот господин. Окончив иезуитское училище в Орше, он блестяще знал латынь и польский, освоил там историю, географию, физику и математику, а завершил образование в Киевской духовной семинарии, где блистал в диспутах на латинском языке.

И этот книжник мало того, что отличился на войне, куда его взял покровитель Румянцев, мало того, что сделался полковником, так еще и прославился тем, что подготовил текст Кючук-Кайнарджийского мира.

Суворов сильно беспокоился - как-то так вышло, что он до сих пор не был представлен государыне, сейчас ему это предстояло, а хотелось не ударить в грязь лицом. Еще он жалел, что не мог взять с собой Варюту - полюбоваться его торжеством. Варюта уже не покидала постели - со дня на день ждали появления настедника.

Немалая зависть была написана на лицах, когда Александр Васильевич, обласканный государыней, получил шпагу, эфес которой был усыпан бриллиантами. Один Архаров невольно усмехнулся - зная, сколько прост быт Суворова, трудно было подобрать менее удачную награду.

Ожидая услышать свое имя, он поглядывал туда, где выстроились посланники - английский, французский, австрийский… Хотелось видеть рожу француза Дюрана де Дистрофа, которому уже наверняка донесли о ночной неудаче.

То же намерение было и у графа Орлова-Чесменского. Но посол прятал глаза - не больно-то приятно было ему видеть торжество Алехана. Да и живой Архаров взора не радовал.

К концу приема Архаров, как и обещал Лопухину, представил его государыне. Но представил, уже пребывая в новом чине, - из полковника стал бригадиром. И, казалось бы, на минуту отвлекся - а Лопухин уже исхитрился попасть в кружок молодежи при наследнике-цесаревиче. И этому тоже стоило бы поучиться. Коли Бог не дал такой памяти и такой красы, как Завадовскому, такой мужественной стати, как фавориту, следовало хоть ловкость отточить…

После приема гости направились обедать в Грановитую палату, Архаров же переобулся в экипаже и поскакал на Ходынский луг - убедиться, что все готово к празднику, и узнать - не изловили ли кого драгуны.

Добирался он туда более часа - Тверская была забита людьми и экипажами, все стремились заблаговременно оказаться на месте, где, коли верить расклеенным по улицам афишам, ожидались всякие бесплатные чудеса.

Рабочие незадолго до рассвета были согнаны вместе, клялись и божились, что каждый исполнял свою обязанность, все были на виду, никто не пропадал и не прибегал со стороны «Чесмы». Никто из фокусников, зверовщиков и прочих штукарей не пытался сбежать. За это головой ручались их старшие, даже бухарцы, кое-как сообщили, что в их ватаге - лишь свои, и все на месте. Более того, с утра пришли новые - привели лошадей лихие наездники, калмыки и киргизы, нарочно для того выписанные, они на всем скаку денежку с земли поднимали и прошибали стрелами подброшенные вверх яйца. Также приехали артисты, которым предстояло исполнить в новом театре «Кинбурн» русскую оперу «Иван Царевич» для образованной публики - сказывали, слова написала сама государыня. Но особо возмутила Архарова восточная ярмарка. Он знал, что приглашены торговцы со всякой дребеденью, но не представлял себе, сколько места займут эти люди в чалмах и полосатых халатах.