Иван Кондарев - Эмилиян Станев

— Ты не забыл про сервиз?

— Я его уже отослал. Манол приходил перед закрытием магазина. Сашка, как тебе кажется, этот человек — настоящий коммерсант или же он так и остался мелким лавочником? Он ни черта не смыслит в финансах, хоть и считается крупным торговцем.

— Что он тебе предлагает? Остерегайся, у него есть смекалка.

— Верно, верно, есть… Но ничего. Все старается схитрить. Знаешь, он очень торопится с мельницей. К весне собирается возвести корпус. С неким Клайсом ведет переговоры в Софии насчет машин.

— Он тебя околпачит, если ты решил вступить с ним в какую-нибудь сделку.

— С какой стати? Мы тоже не лыком шиты!

Тут вошла Даринка с подносом, на котором стояла бутылка коньяка и тарелочка с нарезанным лимоном.

— Вижу, вам скучно без приятелей. Что ж, приходится сетовать на погоду, — сказала она.

Приятели — это начальник гарнизона, с которым Никола подружился после злополучной истории в Тырново, торговец мукой и судья. Даринке взбрело в голову устраивать вечерние приемы — «соаре»- и придавать им официальный тон. Они играли в покер «по малой ставке» ради развлечения, но Никола, человек азартный, повышал ставки и часто проигрывал значительные суммы, особенно раньше, до того как уехал в Софию Абрашев, один из главных игроков.

— Хватит на сегодня. Я как-то рассеянно играю, — заявил Никола. — Голова занята другим.

Он сунул руку в карман жилета и машинально вытащил оттуда какой-то сильно спиленный ключ, но сразу же спрятал его.

— Строишь все время планы, а ничего пока не получается… Ну что ж, продолжай, а мы с господином Александром подождем Тони, — сказала Даринка.

Никола выпил коньяк, облизал губы и встал.

— Сами видите… Да к тому же эта дрянная погода. Поиграйте-ка пока в бридж сами, а я, может быть, присоединюсь несколько попозже. Бон шанс! — И он вышел.

Даринка и Христакиев переглянулись с облегчением.

— Что у него засело в голове? — спросил Христакиев.

— Наверно, опять какая-нибудь глупость. Никакими планами он не занимается, мне кажется… Я очень обеспокоена, господин Александр, я так обеспокоена… Но давайте лучше поговорим о ваших делах. Сдайте для виду карты, может, он вернется.

Она распечатала колоду. Новые карты звучно похрустывали в пальцах Христакиева и падали на зеленую скатерть. Золотисто поблескивал коньяк. Комната была маленькая, со свежепобеленной албанской печью, где сверху было некое подобие архиерейского трона, пол был застлан пестрым котленским ковром. В углу — резной киот, потемневший от времени, как и старинная икона внутри его. Возле иконы — веточка засохшей вербы. Меж двух окон висела фотография — хаджи Михаил, дед Николы, со всеми своими домочадцами, — сделанная в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году в Бухаресте.

В громадном доме было тихо, слышалось лишь мягкое тиканье стенных часов в гостиной.

Христакиев задержал взгляд на Даринке. В вырезе черного платья виднелась полоска матово-белой груди и довольно полная, без единой морщинки шея, на которой жемчужное ожерелье напоминало заледеневшие капли. Он знал, что может обладать этой женщиной, и умышленно разжигал в ней страсть, чтобы сделать ее сводней. Он улыбался, и его стеклянно-прозрачные глаза поблескивали сладострастной влагой. Даринка отвечала ему бархатно — мягким блеском черных глаз, улыбкой, обнажавшей зубы и придававшей ее лицу что-то кошачье, похотливое.

— Как вы думаете, а если встреча состоится на винограднике? — спросил он. — Не трудно будет вам туда приехать? И затем я бы очень хотел, чтобы нас оставили там одних.

— Надо было просить об этом летом, когда можно было сказать, что мы едем к кому-нибудь из знакомых. Сейчас просто нет повода. Разве утаишь это от старика?

— Наймите коляску. Предлогом будет чудесный виноград, прогулка, золотая осень… Извозчик может вернуться или подождать. Потом я вас провожу до города.

— Сейчас она так растерянна, мы должны ее подготовить. Главное — вы, я могу только настоять на принятии приглашения и ободрить ее.

Александр Христакиев поглядел на часы.

— Неужто дед Драган еще не заснул?

В ту же минуту стенные часы в гостиной пробили десять. И следом за последним ударом донеслись первые такты мелодии — хрустально-звонкие, наполняющие душу тихим томлением, законченные и легкие, как прикосновение кошачьей лапки. Христакиев представил себе изящную женскую ножку под белой туникой. Ножку, танцующую на росистом лугу.

— Сегодня вечером вам очень повезло, — сказала Даринка.

В ее глазах Христакиев прочитал: «Вы способны на все, и вас надо остерегаться. Но вы умнее других мужчин, и я не могу не восхищаться вами».

Перетасовав карты, она стала раскладывать их на столе.

Христакиев налил себе третью рюмку коньяку, пил, стоя за спиной Дар инки. Он разглядывал тонкие черные волосы на ее затылке. Мелодия курантов продолжала литься из гостиной все так же нежно и спокойно — становясь все медленнее, казалось, она хотела унести с собой все прошлые мечты. А за окном дождь все усиливался. От выпитого коньяка Христакиев оживился, почувствовал прилив сил. Очарованный старинной музыкой, звучавшей в темноте дождливой ночи, и окрыленный надеждой, он смотрел на карты, на которых гадала Даринка, слушал ее голос, ее многозначительный смех. Он подвинул стул и сел рядом с нею. Она вспыхнула. Он улыбнулся, потом, наклонившись к ней так, что она почувствовала его горячее дыхание, сказал дрожащим голосом:

— Госпожа Даринка, я и без карт могу предсказать вам все, при условии, что вы поможете мне осуществить мои планы. Во-первых, я стану вашим зятем. Во-вторых, наша дружба станет еще крепче, и, в-третьих, все остальное образуется само собой. Я угадал?

— Карты не противоречат этому, но надо не молчать, а…

Она не договорила, потому что в гостиной скрипнула дверь и послышались приближающиеся легкие шаги. Христакиев быстро отодвинул стул на прежнее место.

Постучав, вошла Антоанета. Она была в будничном сером платье с длинными рукавами, собранными в буфы. Ее черные прямые волосы были перевязаны синей лентой. Видимо, она рассчитывала очутиться в знакомой компании и очень удивилась, увидев их вдвоем.

Ее порозовевшее лицо, глубокие, стыдливо улыбающиеся глаза, не могущие скрыть радость от встречи с ним, вызвали в Александре Христакиеве волнующий трепет. Он поднялся, преобразившись вмиг. С сияющей улыбкой, за которой, казалось, вот-вот прозвучит счастливый смех, с заблестевшими глазами, он был похож в эту минуту на павлина, который распушил свой ослепительный хвост перед серой, скромной самочкой. Он низко поклонился и поцеловал руку девушки с такой галантностью, что Даринка задохнулась от ревности.

— Можно подумать, что вы только что встали после сладкого сна, такой у вас свежий вид, мадмуазель Антония. Вы уже убаюкали дедушку Драгана? Рассказывали ему сказки медовым голосом, не так ли? Вы для него мед, которым он хочет несколько подсластить горечь своей старости.

Девушка смутилась и не знала, что ответить на эту тираду, произнесенную Христакиевым с воркующими переливами приятного баритона, с открытой сердечной улыбкой — мило, шутливо, игриво.

— Дедушка чем-то очень озабочен в последние дни. — Она испуганно поглядела на тетку, боясь, что выдала семейную тайну. — Он всегда ложится в десять.

— Старые люди держатся за внуков, и, если бы они были в силах, они остановили бы время, чтоб внуки не росли и не отдалялись от них. Но ведь это очень эгоистично, мадмуазель Антония, — продолжал Христакиев, и выражение его глаз становилось скорбным.

Девушка кивнула серьезно и мило. Христакиев был поражен ее жестом. Его охватило радостное, страстное чувство при мысли, что он станет обладать этой нежной девятнадцатилетней девочкой…

— Ваш дядя нас покинул, и мы рассчитываем сыграть с вами в бридж, — сказал он, продолжая стоять в ожидании, пока сядет Антоанета.

— Я не умею играть как следует, — сказала она.

Даринка подбодрила племянницу:

— Подумаешь, какая важность! Мы играем, чтоб развлечься. Я пойду приготовлю кофе. А вы с господином Александром сыграйте пока в таблонет. Тони любит играть в таблонет, ее научил дедушка. — И Даринк* вышла.

Антоанета выжидательно глядела на Христакиева, спрашивая взглядом, согласен ли он играть с нею в эту простую игру. Он же глядел на нее с восхищением и, очевидно, вовсе не думал о картах. Его красивые губы улыбались, но глаза смотрели печально.

— Антония, — сказал он сокрушенно и, положив на стол руки, придвинул их затем к рукам девушки. — Ваша тетя мне только что сообщила, будто вы собираетесь уехать в Париж. Неужели это правда?

— На этом настаивает дедушка, господин Христакиев.

— А вы?.. Что думаете вы?.. — Он останавливал свой взгляд то на ее длинных пальцах, очень тонких и белых, как фарфор, с розовыми ноготками, то на ее губах, всегда слегка потрескавшихся, потому как она имела привычку ночью во время сна их покусывать, и ждал, задыхаясь, волнуясь, что кто-нибудь может сейчас войти в комнату.