Последний еврей Багдада - Макс Кратер

— Это яд скорпиона.

Хасан надавил пальцами на ранку. Из нее вновь пошла кровь. Он вытащил бинт и стал перевязывать плечо журналиста.

— Откуда такая уверенность?

— Мушрушу, — прошептал Дэвид.

— Что?

— Кельц спятил. С самого начала. Он воображал себя мифическим животным, способным превращаться в хищную птицу, единорога, змею, льва и скорпиона. Так он совершал свои убийства. Змея уже была. Министра культуры Кельц раздавил. Остался скорпион.

— Если так, то дело плохо. Тебя надо срочно доставить в больницу. Главное продолжай дышать.

— Мне лучше.

— Это ненадолго.

И действительно Дэвид вдруг почувствовал жгучую пульсирующую боль в месте укола. Мышцы лица стали непроизвольно подергиваться.

На востоке, где занималась заря, показалась пара вертолетов.

— Пои его водой, — сказал Хасан Фаруху, — вот фляга. Как можно больше жидкости. И пусть не двигается. Мне надо уходить. Прощай, Дункан, теперь уж вряд ли где свидимся.

Бывший шеф разведки поднялся и быстрым шагом, по-прежнему немного подволакивая ногу, направился к огибавшей долину дороге. Дэвид с Фарухом остались одни. Последнее, что запомнил журналист, были десантники, выпрыгивающие на землю. Один из них нес носилки. Когда журналиста положили на них, он потерял сознание.

Глава LVII. Завещание Дарвиша

Могила красотой пестрела небывалой:

Тюльпан и мак сплетались с розой алой…

Высокий холм над Тигром весь был покрыт желтой выжженной травой. У двух вырытых на нем рядом могил стаяло несколько человек — рабочие, нанятые на расположенном неподалеку кладбище, брат Латифа Аюб и Фарух, который взял на себя все заботы по организации похорон.

Чуть в стороне от этой группы и друг от друга держались еще два человека — мулла и священнослужитель из езидов. Дэвид краем уха слышал, как помощник назвал последнего факиром.

Журналист поглядывал то на них, то на пару блестевших на солнце стареньких черных катафалков. После падения Анисы с минарета семья отказалась хоронить Латифа, и теперь казалось, что посмертному соединению любивших друг друга людей ничто не мешало.

Но и тут вышла заминка. Мулла требовал, чтобы для девушки могилу вырыли глубиной по грудь, а для юноши по пояс. В противном случае, он отказывался проводить обряд. Факир в свою очередь заявил, что не тронется с места, пока мусульманский священнослужитель не уберется отсюда. Фарух ходил от одного к другому и пытался договариваться.

Дэвида только сегодня выпустили из больницы, где он провалялся три дня. Врач сказал, что последствия отправления ядом будут еще сказываться какое-то время, возможно возвращение тошноты и головокружений, но в целом ему очень повезло. Тот, кто оказал первую помощь, действовал профессионально.

Из редакции прислали письмо с сообщением о том, что Дэвида отзывают из Ирака. Вскоре на его место должен прилететь опытный сотрудник, тот самый, который сломал ногу незадолго до своей запланированной командировки. Журналист к новости о предстоящем отъезде отнесся безразлично. Почти все время он думал об Элиз и о том, как глуп был. Чувства, обуревавшие его, требовали осмысления. Но ни времени, ни сил на это не было.

В больницу к нему приходили военные — подчиненные Рона Забровски. Они хотели выяснить все обстоятельства гибели своего начальника. Дэвид рассказал им ровно столько, сколько счел нужным. Про сводного брата Хуссейна он умолчал, также, как не стал ничего рассказывать о роли Элиз во всей этой истории. Ответы репортера военную полицию вполне устроили.

В день похорон Анисы и Латифа должен был открыться гражданский аэропорт Багдада. К вечеру там ожидали прибытия первых рейсов. Но Дэвиду не хотелось оставаться в месте, где все напоминало ему об Элиз. Чтобы поскорее убраться отсюда он договорился с людьми Забровски, и те пообещали, что журналиста пустят на военный борт, который сегодня же вылетал в Доху. К обеду он уже будет в международном аэропорту Катара.

Фарух, проявив чудеса дипломатии, вероятно, щедро сдобренные пачками динаров, все-таки сумел договориться со священниками. Сначала молитву прочитал мулла. Закончив, он удалился, заявив, что не желает присутствовать при языческом обряде погребения. К могилам подошел тот, кого помощник называл факиром. Он достал из мешка деревянный бубен со множеством медных колец и натянутой на него тонкой кожей. Вся церемония, прошедшая под незамысловатые звуки древнего инструмента, заняла немногим более двадцати минут. Под конец семь небольших круглых лепешек разломили на куски и раздали всем присутствующими. Каждый бросил по горсти земли. На могиле Анисы разожгли сверху костер.

Когда репортер сел к помощнику в машину, на заднем сидении лежала картонная коробка с проделанными в боках отверстиями.

— Черепаха Дарвиша, — пояснил Фарух, — ездил к нему: тело увезли в морг, а ее оставили. Она несколько дней просидела одна в своем аквариуме. Пришлось забрать. Будет жить теперь у меня.

— Ты обо всем позаботился, — кивнул журналист.

Помощник довез Дэвида до ворот базы Аль-Рашид. Настроение у обоих было самое, что ни на есть, отвратительное, поэтому попрощались довольно сухо. У открытого чрева военно-транспортного C-130 стоял почетный караул. Шесть одетых в парадную форму пехотинцев вынесли из катафалка покрытый звездно-полосатым флагом гроб и после торжественной церемонии прощания погрузили его в самолет.

Когда идущий на взлет «Геркулес» делал вираж, Дэвид разглядел в иллюминаторе цветочную ферму на берегу Диялы, а за ней — желтую ленту Тигра, рассекающую пополам древний город. Рев винтов после набора высоты сменился монотонным гулом.

Репортер смотрел на плывущую под ним землю и думал о том, как много всего она пережила. Колыбель цивилизации. Эта земля видела больше конфликтов и войн, чем любая другая. Десятки царств рождались здесь и погибали. Сотни завоевателей проходили через Месопотамию. Перед затуманенным взором журналиста проносились цари Ассирии и Шумера, Элама и Вавилона, персы и эллины, арабы и монголы, османы и британцы. Боль, слезы, страдания. И одновременно сколь много прекрасного дала эта земля человечеству. Как много самых разных, непохожих друг на друга людей обрели здесь свое счастье.

Они были столь же разными и непохожими, как и полоски обработанной земли самых разных цветов и оттенков, идущие друг за другом в богатом влагой междуречье. Светло-зеленые пастбища соседствовали с ярко желтыми пшеничными полями.

Другой цвет — вдруг молнией пронеслось в его сознании. Пастбища того самого фермера, что подвозил их от развалин Вавилона к кафе «У платана»: они должны быть другого цвета! Дэвид был уверен в этом.

В аэропорту Дохи он прямиком направился в интернет-кафе, нашел сайт компании, продающей снимки со спутника, и тут же купил нужный ему. Сомнений никаких не осталось. На фото ясно была видна ферма к востоку от того места, где они нашли ларец с порохом, и окружающие ее поля. Один из участков был окрашен в более тусклые цвета, чем соседние с ним. Крестьянину действительно не повезло с землей. Она была малоплодородной. Дэвид знал почему.

Первый рейс, вылетавший в Багдад после долгого перерыва, связанного с военными действиями, был заполнен лишь наполовину. Расшифровав послание Эгиби, репортер совершил очень важную ошибку. Впрочем, любой на его месте не избежал бы ее. Виной всему — суматоха последних дней. А затем, когда все уже закончилось, понять, где был допущен промах, помешал шок от предательства любимой им женщины.

Теперь-то все ясно: прецессия! Прецессия земли, медленное круговое движение в пространстве ее земной оси. Они пошли строго на север от платана, так как должны были идти в сторону Полярной звезды. Но две тысячи триста лет назад, когда Эгиби прятал свои сокровища, она не указывала на север, а была смещена в сторону от него. Причем смещение это было столь значительным, что прошагав двенадцать стадиев, они оказались совсем в другом месте.

Впрочем, догадайся он об этом с самого начала, все повернулось бы совсем иначе, и его тело сейчас в лучшем случае везли бы из Багдада в Лондон, а в худшем оно бы лежало глубоко под землей в пещере, рядом с тем местом, где столетия пролежали богатства Эгиби.

Ведь, почему трава на пастбищах… как же его звали-то… ах, да — Саида не была такой уж сочной? Да потому, что плиты, соединенные битумом и асфальтом, за столетия пропитались этой вязкой смесью. Тяжелые нефтяные фракции медленно проникли в окружающую почву и привели к тому, что ее плодородность понизилась. Ферма Саида находилась как раз над тем местом, где рабочие Эгиби под землей, в старых выработках построили целый лабиринт. На снимках со спутника его контуры были отчетливо видны.