Последний еврей Багдада - Макс Кратер

— Теперь все, — кивнула Кельцу Элиз.

— Почему? — задал ей вопрос Дэвид.

— Потому, что ты просто дурак. Другой бы уже после «Канал-Отеля», когда я не сразу поехала с вами, а пошла переодеваться, обо всем догадался. Мне надо было предупредить мужа.

— Мужа? — сознание Дэвида все еще отказывалось поверить в очевидное.

— А кого же еще?! Ты меня чуть с ума не свел, доказывая, что наш брак был фиктивным. Думаешь, почему они оказались сегодня здесь? Это я их вызвала, взяв у хозяина кафе телефон.

Девушка подошла к Кельцу и обняла его за плечи.

— Но ты же нашла Дорона Дарвиша, — все еще не сдавался Дэвид.

— Правильно. Я сделала это только затем, чтобы он дал нам ключ к расшифровке. Мы были в тупике.

— Шифр оказался сложнее, чем я думал, — стал пояснять бельгиец, — первая ваша встреча с Эльзой, то есть Риттой была случайностью. Но когда мы узнали, что ты именно тот европеец, который был у музея, и мог что-то видеть, она получила задание выяснить, что именно. В сущности твоя персона не представляла для нас никакой угрозы, пока ты не начал копать. Пришлось заметать следы. Смерть девушки Латифа, министра культуры, да даже и самого Дарвиша — на твоей совести. Старик ведь мог рассказать все при ней, но предпочел почему-то дать ключ к решению загадки именно тебе. Он был очень умен, этот старый еврей. Возможно, почувствовал, что Ритта играет, что она не та, за кого себя выдает. Дорон Дравиш в отличие от тебя не был ослеплен похотью. Ты же, несмотря на свое помешательство, отказался поделиться услышанным с той, которая вскружила твою глупую башку, поэтому и понадобился трюк с похищением. Впрочем, хватит разговоров. Ритта, останься с ними. Журналиста я возьму с собой. Уверен, что дорогу ты уже разведал, так что покажешь. Шагай.

Шакал пинком заставил Дэвида подняться. Бандит постоянно держал его на прицеле. Кельц, напротив, закинул автомат за спину, и зажег осветительную шашку. Ослепительно белое пламя вырывалось из длинного картонного патрона, образуя факел, ярко освещавший все вокруг. Они стали спускаться вниз. По пути перешагнули через тело Абдуллы. Когда подошли к тупику, бельгиец присвистнул от восторга.

— Это здесь. Те, кто прятали сокровища, пытались придать стене вид обычной скалы. Издалека она по-прежнему на нее похожа. Но только не вблизи. Годы сделали свое дело. Видишь эти трещины. Сокровища, наверняка, там. Спасибо тебе Дункан. Ты внес свою лепту и я тебе благодарен, так что прими это как милость, сын мой.

Кельц толкнул Дэвида к стене, разорвал рубашку на его груди, вынул из кармана штанов шприц и вколол его содержимое в правую ключицу репортера. Все это он ловко проделал одной лишь рукой.

Дэвид почувствовал сначала жжение, а затем нестерпимую боль. Кожа вокруг места укола тут же покраснела, а затем вокруг образовались несколько пузырьков, наполнившихся прозрачной жидкостью.

— Придется помучиться, — улыбнулся бельгиец, — но не сильно, не так как на столбе. Умрешь быстро. Это моя тебе благодарность.

Дэвид почувствовал тошноту. Сердце стало бешено биться, а голова закружилась.

Первая шашка догорела, и Кельц зажег вторую. Шакал рукоятью ножа сбил толстый слой штукатурки. Под ней действительно оказалась кирпичная кладка. Он выбрал один кирпич и начал выковыривать застарелый раствор из проемов вокруг него. Работа продвигалась быстро.

— Поверь мне, — обратился Кельц к репортеру, я имею больше прав на эти сокровища, чем кто-либо другой.

Дэвид ничего не ответил. Его бил озноб. Руки и ноги вдруг стали невыносимо тяжелыми.

— Дорон Дарвиш был прав, когда сказал тебе, что у Эгиби был сын. Будь я чуточку прозорливее, нашел бы разгадку и сам. Старый еврей докопался до этого факта, но не знал, что случилось с десятилетним мальчиком дальше. Хочешь я расскажу его историю? Впрочем, тебе только и остается, что слушать. Ты ведь уже не можешь пошевелиться. Ты парализован ядом. Не бойся, скоро все это закончится.

Журналист почувствовал, что веки его отяжелели. Его невыносимо клонило в сон.

— Мальчик жил в Газе, — продолжил Кельц, — в большом поместье на берегу моря. Денег, что оставались в его распоряжении, надолго не хватило. Когда они закончились, прислуга и учителя разбежались. Дом продали за долги. В 12 лет сын богатейшего человека империи оказался на улице. Никто не знал его настоящего имени. Он вынужден был скитаться и нищенствовать. В конце концов попал к пиратам, стал одним из них, только лучшим. Он ведь был талантлив, как и все в роду Эгиби. В конце концов юноша перебрался на Сицилию, в Сиракузы. Завел семью. Он сохранил документы о своем происхождении и перед смертью передал наследникам. Когда, спустя столетия пришли норманы, потомки Эгиби смешались с ними. Мне записи о происхождении сына Эгиби с его личными комментариями на старых, почти истлевших кусках папируса, передал мой родитель. Он понятия не имел, о чем в них речь. Для меня же это стало стимулом: пришлось выучить древнегреческий. Это изменило всю мою жизнь. Я, Дункан, прямой потомок древнейшего рода. Я — тоже Эгиби.

— Ты мерзавец, — с трудом разжав зубы прошептал Дэвид.

— Сим-сим, откройся, — произнес Кельц, отодвинул главаря Каффы от стены и с разбегу ударил по ней.

Кирпичная кладка посыпалась. Еще несколько ударов расчистили проход, достаточный для того, чтобы в него можно было протиснуться. Кельц вошел первым. Шакал схватил едва стоящего на ногах журналиста, у которого уже начались судороги в мышцах рук и ног, и затолкнул его в проем вслед за бельгийцем. Они оказались в помещении метра три в длину и столько же в ширину. В его центре на возвышении, имевшем вне всяких сомнений искусственное происхождение, стоял деревянный, обитый потемневшими бронзовыми пластинами, ларец.

Кельц откинул крышку. Внутри был черный, слежавшийся от времени порошок. Бельгиец пятерней зачерпнул крупные, хрустящие гранулы.

— «Селитра, сера, уголь», — прочитал он на внутренней стороне крышки.

Дэвид натужно, превозмогая боль рассмеялся.

— Что это? — обескураженно спросил Кельц.

— Средство для покорения мира, — тихо произнес Дэвид, чья кожа стала покрываться холодным, липким потом, — то, чего был лишен твой мифический предок. Эгиби не соврал. Достанься это его сыну, он смог бы получить все, чего пожелает. Возможно, даже стал бы самым могущественным человеком своего времени.

— Я не понимаю, — проревел Кельц, — говори яснее!

— Это самый древний из известных на сегодняшний день рецептов пороха, — четко, почти по слогам произнес репортер и, собрав весь остаток сил, всю свою волю к жизни, с размаху ударил ногой по руке Кельца, в которой он держал осветительную шашку.

Патрон взмыл к потолку, ударился о него, и разбрасывая во все стороны яркие желтые искры, полетел вниз.

Шакал задрал голову, провожая взглядом шашку, а журналист, воспользовавшись замешательством противников, прыгнул в пробитый недавно проем. Едва он скрылся в нем, как прогремел взрыв. Спину журналиста обдало жаром. Он упал на землю. Огненный вихрь пронесся по пещере, и следом тут же повалил черный дым.

— И не отсырел ведь за столько столетий, — выдохнул Дэвид и закашлялся.

— Руди, что происходит!? — закричала сверху Элиз.

Он полз вверх из последних сил, готовый в любой момент упасть замертво и больше никогда не подняться. Из глаз лились слезы, а изо рта — кровь. Дышать было невыносимо тяжело. Сердце билось неровно, как бы с перерывами. Пальцы вокруг ногтей кровоточили, но журналист продолжал впиваться ими в камни. Когда сознание готово было окончательно покинуть умирающего, чьи-то руки подхватили его и понесли.

Фарух с Хасаном вытащили репортера на поверхность. Разведчик осмотрел рану на ключице Дэвида и впился в нее ртом. Затем сплюнул яд, смешанный с кровью на землю, прополоскал род водой из фляжки и вновь повторил всю процедуру.

— Где Элиз? — прошептал Дэвид.

— Сбежала. Как только прозвучал взрыв, пустилась наутек. Теперь уже не догнать. Мы пришли на помощь, как только смогли развязать руки. Что с сокровищами?

— Там был порох, — Дэвид неожиданно почувствовал себя легче, — просто порох. И рецепт его приготовления. Эгиби каким-то образом узнал его на полторы тысячи лет раньше, чем европейцы.

— Порох? — удивился Хасан, — получается что все эта гонка была за порохом?

— За веществом, перевернувшим мир, — еле слышно произнес Дэвид, — за веществом бесценным для того времени, но само время, прошедшие столетия, обесценили этот дар Эгиби его сыну.

Разведчик выглядел обескураженным, но запах дыма, поднимавшегося на поверхность из глубины пещеры, не оставлял никаких сомнений в правоте журналиста.

— Судя по симптомам тебя отравили каким-то ядом, возможно, змеиным, — произнес Хасан, вспомнив, что по первой профессии он врач, и надо позаботиться о пострадавшем.