Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

целом, судебный процесс создает впечатление хорошо поставленного спектакля, в котором каждый актер сыграл свою роль.

Только один хронист, нормандец Тома Базен, не присутствовавший на заседании суда, упрекнул короля в излишней снисходительности: "В отношении некоторых великих преступников он проявлял чрезмерную мягкость и милосердие, и часто прощал преступления больше, чем того требовали общественные интересы. Герцогу Алансонскому, который по его собственному признанию предлагал нескольким английским принцам и великим лордам напасть на Нормандию и обещал им передать крепости и замки в своих владениях, он даровал жизнь. Однако этот герцог был признан виновным в клятвопреступлении на торжественном заседании, созванном для этой цели в Вандоме, пэрами Франции и другими лицами, собравшимися там в большом количестве"[637]. Видно, что Базен, как никто другой, знал на собственном опыте, что такое иностранное вторжение и оккупация.

Преступление герцога Алансонского и суд над ним вскрывают несколько основных аспектов политической жизни Франции времен Карла VII. Римское право было использовано королевской властью для введения в практику правосудия такого понятия как преступление "оскорбления величества", которое теперь стало обычным и даже систематическим (хотя такие принцы, как герцоги Бретонский и Бургундский, тоже могли к нему прибегать). Однако рыцарский дух еще не угас и герцог Алансонский бывший рыцарем Ордена Золотого руна (его не лишили этого звания даже после осуждения), считался "духовным отцом" Карла VII, поскольку посвятил его в рыцари во время коронации. Иоанн, несомненно, был принцем, наделенным огромными привилегиями, и как пишет Шатлен, являлся "истинным лилейным принцем королевской крови", что делало его несчастную, хотя и справедливую судьбу еще более жестокой. Он был пэром Франции и крупным землевладельцем, а не просто получал пенсию. Здесь следуем вновь привести слова Шатлена, который называет его обеспеченным "своими подданными и вассалами и всем своим народом", "наделенным многими землями и владениями переданными по его управление". Поэтому герцог считал, что имеет право на определенную самостоятельность в своей семейной и брачной политике, дипломатии и ведении войны. Тем не менее, он как и другие пэры осознавал, что находится в зависимости от королевской власти, и был вынужден это признавать. В заключении можно сказать, что судебный процесс над герцогом Алансонским показал, что середина XV века была не только временем ложных клятв, недобросовестности в политике и других подобных "практик" (если воспользоваться термином Филиппа де Коммин, хотя и не им изобретенным),  но и временем проявления милосердия, пусть и в пропагандистских целях. Карл VII, исходя из личных убеждений и прагматизма, благоразумно принял во внимание все существующие аспекты и можно сказать, что в данном случае он очень ловко провернул весьма щекотливое дело. Людовик XI на его месте поступил бы более жестоко, но не более эффективно.

Глава XI.

Италия и крестовый поход, герцог Бургундский и Дофин, Англия и начало Войны Роз

Вдали от итальянского змеиного гнезда

Давайте перенесемся в 1450 год. Что именно знал Карл VII об Италии, как он воспринимал существующую там ситуацию, в какой степени она была частью его политического и социального кругозора? В отличие от своего сына, король не знал итальянского языка. Культурные и художественные достижения Апеннинского полуострова вряд ли были ему известны, хотя Лоренцо де Премьфорте, с которым Карл VII наверняка был знаком, выполнил перевод Декамерона Боккаччо, а казначейство периодически заказывало для короля предметы роскоши из-за Альп, такие как пластинчатые доспехи и бригандины. Ломбардцы были или все еще находились на королевской службе в качестве капитанов, инженеров или чиновников, дипломатическая переписка позволяла королю быть в курсе политических дел а французские прелаты регулярно посещали папский двор в Риме. Карл VII также мог узнать о положении дел в Италии из рассказов своих родственников побывавших там — Карла Орлеанского и особенно Рене Анжуйским, неудачливого но упорного претендента на сицилийский престол. Такой человек, как Рено дю Дрене, был одновременно бальи Санса, капитаном ордонансовых рот и губернатором Асти от имени герцога Орлеанского. Секретарь последнего, Антонио Астесано, убежденный хоть и не слишком талантливый гуманист, воспевал в своих произведениях своего господина, Жанну д'Арк и Карла VII. И все же, итальянские державы (по крайней мере, Венецианская и Флорентийская республики, Миланское герцогство и  Монферратский маркизат) были более осведомлены о политической ситуации во Франции, чем французы о Италии.

Итальянская политика Карла VII, вернее, королевского дома Франции, была продолжением традиции, восходящей еще к Карлу, графу Анжуйскому, брату Людовика Святого, который в 1262 году по милости Папы Иннокентия IV стал Карлом I, королем Сицилии и вассалом Святого Престола. К этому давнему событию следует добавить брак Людовика Орлеанского, брата Карла VI, с Валентиной, дочерью сеньора Милана, Джан Галеаццо Висконти (в 1389 году), которая принесла ему в приданое скромное графство Асти, а также оккупацию французами Генуэзской республики продлившейся с 1396 по 1409 год. Обстоятельства сложились так, что в первой половине своего царствования Карл VII, из-за скудности средств, мало занимался итальянскими делами и практически не вмешивался в них напрямую. Однако, в 1414 году, королева Неаполя Иоанна II, не имевшая наследников и ранее назначившая своим преемником Альфонсо V, короля Арагона и острова Сицилия, передумала и выбрала другого кандидата, в лице Людовика III Анжуйского, которому после его смерти в 1434 году наследовал его брат Рене, уже бывший герцогом Лотарингским и Барским.

Можно было бы подумать, что Карл VII поддержит претензии на Миланское герцогство Карла Орлеанского, как наследника своей матери Валентины Висконти, после смерти бездетного Филиппо Марио Висконти (13 августа 1447 года). Но на самом деле, возможно, потому, что оба Карла слишком долго друг друга не видели (король даже упрекал герцога за то, что тот вступил в Орден Золотого руна, а значит, в некотором смысле, принял бургундскую ливрею), помощь короля своему кузену, во время его попытки овладеть Миланом в 1447–1448 годах, была очень незначительной. Надо сказать, что в те трудные годы король не мог позволить себе отвлечь часть своих сил на кампанию в Ломбардии или в других местах. Короче говоря, Карл Орлеанский сохранил за собой только графство Асти. После различных перипетий, отмеченных эпизодом провозглашения Амбросианской республики, кондотьер Франческо Сфорца, зять последнего Миланского герцога через брак с его внебрачной дочерью Бланкой Марией, наконец, одержал победу и триумфально въехал в Милан 25 марта 1450 года. Король принял это к сведению, хотя его канцелярия называла Сфорца "графом Франциском", а не герцогом Миланским, что было немаловажным нюансом. 1 января 1451 года Сфорца официально заверил Карла VII в своей преданности.

С Неаполитанским королевством дело обстояло иначе. Став номинальным королем, Рене Анжуйский попытался в 1438–1442 годах завоевать Неаполь. Но его постигла неудача как в военном так и в политическом плане. Тем не менее, он сохранил симпатии некоторых знатных неаполитанских семей. Рене не отказался от своего титула, несмотря на то, что Папа Евгений IV, сюзерен Неаполитанского королевства, признал королем (Террачинский договор, 14 июня 1443 года) его соперника, Альфонсо Арагонского (1396–1458), и даже узаконил его внебрачного сына Ферранте (Фердинанда), чтобы тот, в случае необходимости, мог стать преемником (12 июля 1444 года)[638]. Однако в целом Анжуйский дом (король Рене и особенно его младший брат Карл, граф дю Мэн, не говоря уже о королеве Марии Анжуйской, игравшей хоть и второстепенную, но немаловажную роль) имел