Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

так и в других местах при необходимости"[623]. Так что собрание знати в 1458 году представляло далеко не полную картину феодальной и епископальной Франции. Например, король Рене, находившийся в то время в Провансе, пэр Франции по своему герцогству Анжуйскому, на заседаниях суда не присутствовал, хотя его должным образом вызвали[624].

Благодаря рассказу Жоржа Шатлена, мы достаточно хорошо осведомлены о реакции на вызов в суд трижды пэра Филиппа Доброго. Сначала он получил повестку от простого советника Парламента, которую, по понятным причинам, проигнорировал. Но в конце концов герцог отправил ответ состоящий из четырех пунктов: 1. Аррасский договор формально освобождал его от обязанности присутствовать в суде; 2. Дата заседания была назначена слишком скоропалительно, не оставляя времени для подготовки; 3. Тем не менее, из чистой вежливости он согласен удовлетворить просьбу короля; 4. Но он прибудет в окружении большой вооруженной свиты и во главе целой армии (как пообещал Черный Принц, когда Карл V в 1368 году вызвал его в суд). И он уже, в качестве меры предосторожности, назначил сбор своих войск на 24 июня, как это сделал Карл VII 1 июня. Что касается, графа де Шароле (будущего Карла Смелого), то он заявил, что готов в любом случае явиться в Парижа, даже если для этого ему придется пересечь все королевство из одного конца в другой. В результате напряжение между двумя государями возросло. Люди задавались вопросом, собирается ли король идти против англичан или против Филиппа Доброго, поскольку герцог приютил у себя беглого Дофина. Однако после после переговоров с гербовым королем Ордена Золотого руна Карл VII смирился и решил, что разумнее обойтись без личного присутствия герцога и достаточно будет представляющей его делегации.

Интересна также случай с Ришмоном, который оставался коннетаблем Франции, но после смерти своего брата Пьера II (22 сентября 1457 года) стал герцогом Бретонским, Артуром III. Через своего секретаря Бертрана Брисонне, Карл VII послал ему в Нант "уведомление" явиться на суд. Герцог проконсультировался со своим Советом и 11 мая 1458 года дал следующий ответ: 1. Он считает, что Бретань не является герцогством-пэрством, поэтому он не обязан подчиняться; 2. Как коннетабль Франции, он должен подчиняться приказам короля относительно командования армией, но сейчас не тот случай; 3. Его герцогство зависело от королевского правосудия в целом и Парижского Парламента в частности только в двух случаях: невозможность осуществления правосудия его судами (отсутствие закона) или отказ в осуществлении правосудия, и опять же это не тот случай[625].

Если верить Шатлену, судебный процесс, который первоначально планировали провести в королевском замке Монтаржи, предназначался не только для "суда пэров" над герцогом, но и для того, чтобы "вершить правосудие над всеми, как великими, так и малыми, и выслушивать все жалобы и претензии своего королевства". Возможно, так оно и было, поскольку, согласно тому же источнику, весной 1458 года король задумал убить двух зайцев одним выстрелом: предать суду и герцога Алансонского, и графа Арманьяка за его частные проступки. Возможно, Карл VII нацелился и на самого Филиппа Доброго, так как, по словам Шатлена, он "хотел напугать герцога Бургундского, который предоставил убежище его непокорному сыну. По этому вопросу, представленному собранию пэров, он надеялся получить правовой совет, и если бы упомянутый герцог Бургундский был признан виновным вместе с герцогом Алансонским, он воспользовался бы своим правом вершить правосудие, чтобы осудить и его". По правде говоря, программа была обширной.

Бургундские послы, Жан де Крой, Симон де Лален, магистр Жан Л'Орфевр, известный как президент Совета Люксембурга, а также гербовый король Ордена Золотого руна (Жан Лефевр), ждали в Париже решения короля. Но ничего не приходило. Один из них писал: "Некоторым казалось, что король все еще колеблется по поводу того, проводить или не проводить суд, а также по поводу места и дня заседания". В то же время стало известно о контактах между Филиппом Добрым и графом Уориком, что могло серьезно обеспокоить Карла VII, поскольку английский граф "больше склонялся к Бургундии, чем к Франции, и придерживался нелестного мнения о королеве [Англии]", Маргарите Анжуйской. Можно представить, как королевский Совет тщательно взвешивает все "за" и "против". Тогда же находившийся на смертном одре епископ Мо, Жан Ле Мёнье (он умер 22 июня 1458 года), который, "был приглашен королем для допроса герцога Алансонского", для успокоения своей совести послал за Жаном Л'Орфевром и поведал ему, что десять или двенадцать слуг герцога были напрасно обвинены в участии в заговоре между ним, Дофином и герцогом Бургундским.

Это означает, что судебный процесс потерял большую часть задуманной повестки, поскольку вопрос о совместном осуждении королем герцога Алансонского, герцога Бургундского, графа Арманьяка и Дофина отпал. Но несмотря ни на что, было принято решение вернуться  этому, но позже и в другом месте. Замок Монтаржи, хотя в нем находился прекрасный зал (одно из главных сооружений Карла V, которое Карл VII восстановил[626]), был заменен весьма скромным городком Вандом, принадлежащим Жану де Бурбону, графу Вандомскому. Конечно следовало бы провести столь значимый судебный процесс в Париже, но между Карлом VII и парижанами существовали старые и горькие обиды. Город Тур также был исключен. Причины, для переноса места суда, были следующими: небольшие размеры Монтаржи (города и замка) не позволяли разместить всех тех, чье прибытие ожидалось, к тому же там как и в Орлеане и Сюлли-сюр-Луар бушевала эпидемия; что касается Вандома, то из этого городка, в случае необходимости (высадки англичан), можно было быстро добраться до Нормандии, Бретани или Пуату.

Карл VII вступив в Вандом 21 августа 1458 года, во главе пышной процессии и с армией за спиной[627], остановился в командорстве ордена госпитальеров (бывшем приорстве ордена тамплиеров). Торжественное открытие заседания суда в зале, украшенном гобеленами цветов короля с флер-де-лис, состоялось 28 августа (миниатюра Жана Фуке передает сцену, когда обвиняемый был представлен суду и усажен на отведенную ему скамью).

Все заняли свои места, каждый в соответствии со своим статусом и рангом. Отсутствующие были оглашены поименно. Хронист Жак Дю Клерк упоминает четырех отсутствующих: герцогов Бургундского, Анжуйского, Бурбонского и графа де Ла Марш. Фактически, лично отсутствовали только герцоги Бургундский и Анжуйский, хотя они и были представлены послами, которых, правда, не допустили к дебатам. По словам Шатлена, "что касается двух рыцарей [Кроя и Лалена], которые были посланы туда герцогом Бургундским и могли представить его персону как дважды пэра и первого из пэров Франции по старшинству и по статусу своих владений, а не по милости короля и не по случайному исполнению должности, как это было с другими[628], то они не были призваны участвовать в процессе каким-либо образом". Им только заявили, что если они прибудут, то им предоставят место в зале суда, "но они так и не явились из-за недоверия к суду и потому, что герцог Алансонский, которого в тот день судили, был рыцарем Ордена Золотого руна". И это было очень горько, ведь "с незапамятных времен членство в Ордене Золотого руна полагалось только самым достойным и благородным рыцарям, которые были очень известны и к которым было меньше всего упреков в их истинной