Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

Я совсем не считаю эту заброшенность недостатком. Однако К.-кун и S.-кун испытывают «ностальгию по нашей городской жизни». М…ко-сан с матерью тоже, хотя с М…ко-сан и ее матерью все обстоит несколько сложнее, М…ко-сан и ее мать принадлежат к аристократии. Следовательно, не могут испытывать удовлетворения от жизни в глуши. Но именно в своем неудовольствии они и находят удовлетворение. Во всяком случае, удовлетворение на месяц.

Я живу в дальней комнате на втором этаже. До полудня я сижу за столом, стоящим в углу, и занимаюсь. Во второй половине дня солнце раскаляет оцинкованную крышу и от жары даже читать невозможно. Что остается делать? Убивать время за картами и шахматами с К.-куном и S.-куном, которые приходят ко мне, или спать, подложив под голову искусно сделанный деревянный валик (ими славятся здешние места). Это случилось как-то под вечер, дней пять-шесть назад. Подложив под голову деревянный валик, я читал «Стремя Окубо Мусаси», толстую книгу в картонном переплете. Неожиданно фусума раздвинулись и показалось лицо М…ко-сан, жившей на первом этаже. Я слегка растерялся и по-дурацки выпрямился, продолжая сидеть.

– Ой, у вас никого нет?

– Да, сегодня никого… Но вы входите.

М…ко-сан, не закрывая фусума, осталась стоять на веранде.

– Какая у вас теплая комната.

Солнце освещало ее со спины, и видны были лишь прозрачно-розовые уши. Я посчитал своим долгом выйти к ней.

– А у вас, видимо, прохладная.

– Да… Но все время слышен аккордеон.

– Ну да, напротив ведь живет душевнобольная.

Разговаривая так, мы некоторое время стояли на веранде. Освещенная лучами заходящего солнца рифленая оцинкованная крыша ярко сверкала. С росшей в саду вишни на нее упала гусеница. Издав легкий звук удара о тонкое железо, гусеница выгнулась несколько раз и сразу же погибла. Это была действительно мгновенная и действительно легкая смерть.

– Будто на раскаленную сковороду упала.

– Я терпеть не могу гусениц.

– А я даже руками могу их брать.

– S.-сан мне то же самое говорил.

М…ко-сан серьезно посмотрела на меня:

– Значит, и S.-кун тоже.

Мой ответ, видимо, пришелся М…ко-сан не по душе. (Я в самом деле питал интерес к М…ко-сан – нет, лучше сказать, к психологии девушки, которую зовут М…ко-сан.) М…ко-сан, наверно, слегка рассердилась и, отходя от перил, сказала:

– Ну что ж, всего хорошего.

После того как М…ко-сан ушла, я продолжал читать «Стремя Окубо Мусаси». Бегая глазами по строчкам, я вспоминал наш разговор о гусенице…

Я выхожу на прогулку, как правило, перед ужином. В это же время выходит и М…ко-сан с матерью, а также К.-кун с S.-куном. Место прогулки тоже совершенно определенное – от нашей деревни к сосновой роще в двух-трех тё. Это случилось, пожалуй, еще до того, как мы смотрели на упавшую гусеницу. Шумно переговариваясь, мы весело шли по сосновой роще. Мы? Мать М…ко-сан была исключением. Она выглядит лет на десять старше своего возраста. Лишь я один ничего не знал о семье М…ко-сан. Но как-то я прочел в газете, что эта женщина, по всей вероятности, не родная мать М…ко-сан и ее старшего брата. Брат М…ко-сан, не сдав вступительных экзаменов в университет, застрелился из пистолета отца. Если верить памяти, газета писала, что его самоубийство лежит на совести мачехи. Может быть, из-за этого она и состарилась так рано? Я думаю так каждый раз, когда вижу эту совершенно седую женщину, хотя ей нет и пятидесяти. Мы вчетвером болтали и болтали без умолку. Вдруг М…ко-сан, вскрикнув: «Ой, противная какая!» – схватила К.-куна за руку.

– Что случилось? Я уж подумал, не змея ли приползла.

На самом деле ничего страшного не произошло. На сухой песчаной дорожке маленькие муравьи тащили огромную полуживую осу. Она лежала на спине и время от времени жужжала, трепеща своими истерзанными крылышками, разгоняя полчища муравьев. Но те тут же снова вцеплялись в ее крылья и лапки. Мы остановились и некоторое время смотрели на отчаянные и бесплодные усилия осы. М…ко-сан, с серьезным лицом, совсем другим, чем вначале, когда она вскрикнула, стояла рядом с К.-куном.

– Иногда она высовывает жало.

– Жало у нее загнуто крючком.

С М…ко-сан разговаривал я, поскольку все молчали.

– Пошли. Я не люблю подобных зрелищ.

Мать М…ко-сан двинулась вперед первой. Мы – вслед за ней. Кроме тропинки, вся роща поросла высокой травой. Наши голоса вызывали неожиданно громкое эхо. Особенно смех К.-куна – К.-кун рассказывал S.-куну и М…ко-сан о своей младшей сестре. Сестра, живущая недалеко отсюда, только-только окончила школу. Но уже говорит, что ее мужем должен быть безупречный джентльмен, некурящий и непьющий.

– Мы бы ей не подошли, верно?

Это сказал мне S.-кун. И изобразил на лице полную безнадежность.

– И курить нельзя, и пить… Но зато это как раз по тебе, – развил К.-кун мысль своего товарища.

Беспечно отвечая на их шутки, я продолжал прогулку, но настроение было испорчено. Поэтому я вздохнул с облегчением, когда М…ко-сан сказала: «Давайте вернемся». Мы не успели ничего ответить, как М…ко-сан, весело улыбнувшись, пошла обратно. По дороге в гостиницу я разговаривал только с матерью М…ко-сан. Мы возвращались той же тропинкой. Осу уже куда-то утащили.

Прошло всего лишь полмесяца. Может быть, из-за того, что день был ненастный, мне ничего не хотелось делать, и я спустился в сад, к пруду. Там сидела в удобном полукресле мать М…ко-сан и читала газету. М…ко-сан собиралась с К.-куном и S.-куном подняться на гору У., возвышающуюся за гостиницей. Увидев меня, мать М…ко-сан сняла очки и поздоровалась.

– Уступить вам кресло?

– Нет, что вы, мне здесь удобно.

Я как раз садился на стоявший рядом плетеный стул.

– Вчера ночью вам, наверно, не удалось как следует выспаться?

– Нет, почему же… А что-нибудь случилось?

– Душевнобольной все время бегал по коридору туда-обратно, туда-обратно.

– В самом деле? Что вы говорите?

– Он прочел в газете, что в каком-то банке началось массовое изъятие вкладов.

Я представил себе жизнь этого душевнобольного с выколотой на руке сосновой веткой. Потом – можешь смеяться надо мной – вспомнил об акциях и ценных бумагах, которыми владеет мой младший брат.

– S.-сан очень жаловался…

В какой-то момент мать М…ко-сан стала задавать мне наводящие вопросы об S.-куне. Но я свои ответы все время сопровождал словами: «возможно», «думаю». (Я всегда оцениваю человека как такового. Меня нисколько не интересует его семья, состояние, социальное положение. Самое же худшее, даже когда оцениваешь человека как такового, высказать симпатию или антипатию, выискивая в нем лишь сходные с тобой черты.) Кроме того, в ее тоне, каким она выспрашивала у меня об S.-куне, было что-то странное.

– Наверное, S.-кун нервный.

– Да,