Безответная любовь - Рюноскэ Акутагава

воде плыл, крутясь в волнах, труп маленькой белой собачонки. Кто-то повесил ей на шею пучок травы, переплетенной с цветами. Я почувствовал, как это жестоко и в то же время прекрасно. Я немного заразился сентиментальностью после того, как он прочел мне стихотворение из «Манъёсю».

– Нини?

– Или сидящий во мне певец.

Ответив мне так, он громко чихнул.

V

Это произошло, возможно, потому, что наконец от его сестры из Ниццы пришло письмо. Два дня назад я разговаривал с ним во сне. Разговор происходил, несомненно, во время нашей первой встречи. Камин ярко пылал, и блики огня плясали на столе и кресле красного дерева. Мы были утомлены и вели, естественно, возникший между нами разговор об ирландских писателях. Но мне было нелегко бороться с овладевшей мной сонливостью. Мое затуманенное сознание уловило его слова:

– I detest Bernard Shaw.

Я спал сидя. И тут вдруг проснулся. Рассвет еще не наступил. Завешенная платком лампа едва светила. Я лег ничком на постель и, чтобы унять волнение, закурил. Было ужасно неприятно, что сон мой кончился и я вернулся к действительности.

1927

Грусть Танэко

Танэко, получив приглашение на свадебную церемонию дочери приятеля мужа, некоего предпринимателя, взволнованно заговорила с мужем, уходившим на работу:

– Ты считаешь, что я тоже должна идти?

– По-моему, должна.

Завязывая галстук, муж ответил изображению Танэко в зеркале. Поскольку она отражалась в зеркале, стоявшем на комоде, он ответил не Танэко, а, скорее, ее бровям.

– Это будет проходить в Императорском отеле?

– В Императорском?

– А ты разве не знал?

– Знал, ой – жилет!

Танэко быстро помогла мужу надеть жилет и снова заговорила о приглашении.

– В Императорском отеле будет, видимо, европейская еда?

– Само собой разумеется.

– Я могу попасть в трудное положение.

– Почему?

– Почему? Потому, что меня никогда не учили есть европейскую еду.

– А разве кого-нибудь учили?

Муж надел пиджак и фетровую шляпу и пробежал глазами лежавшее на комоде приглашение.

– Оно же на шестнадцатое апреля? – сказал он.

– Да, там значилось шестнадцатое или семнадцатое…

– Тогда есть еще три дня. Можешь подучиться.

– Ну что ж, своди меня в воскресенье куда-нибудь!

Однако муж ушел на работу, оставив просьбу без ответа. Провожая его глазами, Танэко не могла не испытать грусть. Эта грусть передавалась всему ее телу. У нее не было детей, и, оставшись одна, она взяла лежавшую у хибати газету и стала ее просматривать, статью за статьей, пытаясь найти то, что ее интересовало. Меню она нашла, а о том, как нужно есть европейскую еду, не нашла ни слова. Как едят эту европейскую еду, ничего не говорилось. Предполагая, что об этом должно быть написано в учебнике для женской гимназии, она быстро вынула из ящика комода два старых тома энциклопедии домоводства. Эти книги сохранили еще следы пальцев. Более того, они еще хранили обаяние прошлого. Раскрыв их на коленях, Танэко пробегала глазами оглавление, еще старательнее, чем когда читала роман.

– Стирка хлопчатобумажных и полотняных тканей. Платки, фартуки, таби, скатерти, тюль…

– Дорожки, татами, линолеум…

– Кухонная утварь. Фарфор, фаянс, металлическая посуда…

Потерпев неудачу с первым томом, Танэко взялась за второй.

– Перевязка. Твердая повязка, ее наложение…

– Роды. Одежда ребенка, родильная комната, акушерские принадлежности…

– Доходы и расходы. Жалованье, проценты, доходы от бизнеса…

– Уход за домом. Обычаи семьи, обязанности хозяйки, экономия, общение, вкус…

Танэко отбросила оказавшуюся бесполезной энциклопедию и стала причесываться, устроившись у туалетного столика из моми[85]. И единственное, что ей не попалось на глаза, – как есть европейскую еду…

На следующий день муж, видя беспокойство Танэко, повел ее в ресторан на Гиндзе. Сев за столик, Танэко убедилась, что, кроме них, в ресторане нет никого, и успокоилась. Она решила, что ресторан сейчас не в моде, но потом подумала, что и на бонусы мужа оказывает влияние неблагоприятная конъюнктура.

– Жаль, что посетителей нет.

– Не нужно шутить. Я специально привел тебя сюда, когда нет посетителей.

Потом муж взял нож и вилку и стал учить жену, как надо есть европейскую еду. Разумеется, он все это делал несколько приблизительно. Втыкая в каждую спаржу нож, он отдавал обучению Танэко все свои знания. Она, конечно, тоже старалась изо всех сил. Когда им принесли апельсины и бананы, она не могла не подумать о том, сколько им все это будет стоить.

После ресторана они прогулялись по Гиндзе. Выполнив свой долг, муж испытывал удовлетворение. А Танэко без конца вспоминала, как нужно пользоваться вилкой, как пить кофе. А потом испытывала болезненный страх – «а вдруг я ошибусь». Узкие переулочки Гиндзы были тихими. Падавшие на асфальт солнечные лучи предвещали скорую весну. Но Танэко смогла лишь наполовину ответить на заботу мужа и шла, с трудом волоча ноги…

В отель «Тэйкоку» она пришла, разумеется, впервые. Когда она поднималась вслед за мужем, который был в кимоно с фамильным гербом, по узкой лестнице, ей стало немного неуютно от роскошной отделки с использованием ояиси[86] и дорогой черепицы. Ей даже показалось, что по стене бежит огромная мышь. Показалось? На самом деле это ей действительно показалось. Она потянула мужа за рукав:

– Ой, посмотри, мышь.

Но муж, повернувшись, растерянно спросил:

– Где? Ты, наверное, ошиблась.

Еще до того, как она сказала это мужу, Танэко знала, что с ней иногда случаются оптические обманы. Но каждый раз, сталкиваясь с этим, не могла не почувствовать, что с нервами у нее не все в порядке.

Сидя за столом, они старательно орудовали ножом и вилкой. Танэко время от времени поглядывала на невесту, на голове которой была белая шелковая косынка на красной подкладке. Но еще больше тревожило ее блюдо с какой-то едой. Положив кусочек хлеба в рот, она вся задрожала. А уж когда уронила на пол нож, совсем растерялась. К счастью, банкет подошел к концу. Когда она увидела блюдо с салатом, сразу же вспомнила слова мужа:

– Когда подадут салат, знай, что с банкетом покончено.

Танэко вздохнула наконец с облегчением, но тут нужно было встать и выпить бокал шампанского. Это были самые печальные минуты за все время банкета. Она неловко поднялась со стула и, подняв бокал до нужного уровня, почувствовала, что по спине у нее бегут мурашки.

Они сели в трамвай на последней остановке и свернули на узкую улочку Токотё. Муж был довольно пьян. Танэко, следя за тем, чтобы он не споткнулся, что-то оживленно говорила. Они как раз проезжали мимо хорошо освещенной закусочной. Там какой-то мужчина, заигрывая с официанткой, пил саке, закусывая осьминогом. Эту сценку увидела, конечно,